Последствия судебного заседания не заставили себя ждать. Уже через неделю в офисе Олега начались проверки. Прокуратура, налоговая инспекция, антимонопольная служба — все они внезапно заинтересовались его бизнесом, словно стая голодных волков, почуявших раненого зверя. Материалы, которые мы представили в суде, стали основанием для серьезного расследования методов, которыми он вел дела годами — каждая бумага, каждый документ превратился в камень той лавины, что теперь неумолимо катилась на его империю.
Екатерина Максимовна, имевшая свои источники информации, регулярно сообщала мне о новостях, и в ее обычно сдержанном голосе появлялись нотки плохо скрываемого профессионального удовлетворения:
— Дела у него идут неважно, — сказала она во время одной из наших встреч, помешивая ложечкой давно остывший чай. — Многие партнеры разрывают контракты, клиенты уходят. Пауки в банке — никто не хочет иметь дела с человеком, который находится под следствием. Все эти годы люди боялись его, теперь они учуяли кровь и жаждут реванша.
Я испытывала странную смесь чувств — не злорадство, не месть, а скорее спокойное осознание неизбежной справедливости. Олег годами использовал свою власть и влияние, чтобы манипулировать людьми, подавлять их, заставлять действовать по его правилам. Теперь эта система рушилась, как карточный домик под порывом холодного осеннего ветра, и каждая карта падала со своим особым звуком — отзвуком разрываемых контрактов, шепотом сплетен в деловых кругах, звоном телефонных звонков от бывших партнеров, отказывающихся от сотрудничества.
Встречи Олега с Сашей становились все реже. Сначала он отменил один выходной, сославшись на неотложные дела, затем другой. Каждый раз его голос по телефону звучал все более напряженно. Он звонил все реже, и когда мобильный все же вспыхивал его именем на экране, каждый разговор превращался в короткую, неловкую беседу, наполненную паузами и недомолвками. А когда все же приезжал, был рассеян, постоянно отвлекался на телефонные разговоры, нервно постукивал пальцами по столу, словно отбивая ритм собственного падения.
— Папа какой-то странный, — заметил однажды Саша, вернувшись от очередной короткой встречи. Его детские глаза, полные недоумения и легкой обиды, смотрели на меня, ища объяснения, которого я не могла дать. — Все время говорит по телефону, злится. Даже на меня накричал, когда я попросил поиграть в шахматы, как раньше. Сказал, что у него какие-то проблемы на работе и голова занята совсем другим.
Я обняла его, чувствуя, как его маленькое сердце бьется рядом с моим, как его тонкие плечи поникли под грузом непонимания. Ребенок не должен нести эту ношу, думала я, гладя его по волосам.
— У взрослых иногда бывают сложные периоды в жизни, солнышко, и твой папа сейчас очень занят, — мягко объяснила я, стараясь, чтобы мой голос звучал уверенно и спокойно, хотя внутри все кипело от негодования. — Это не значит, что он любит тебя меньше. Просто ему нужно разобраться с некоторыми важными делами.
Но я видела, как эта ситуация задевает Сашу, как глубоко врезается в его нежную детскую душу ощущение ненужности, брошенности. Вечерами, укладывая его спать, я замечала, как он смотрит на фотографию с отцом, стоящую на прикроватной тумбочке — снимок, сделанный в счастливые времена, когда они вместе запускали воздушного змея в парке.
К концу третьего месяца после суда Олег практически перестал появляться в нашей жизни. Он исправно переводил алименты — видимо, это было единственное обязательство, которое он все еще выполнял, словно последняя ниточка, связывающая его с прошлой жизнью, — но личные встречи с сыном почти прекратились, оставляя после себя лишь тяжелое молчание и невысказанные вопросы в глазах Саши.
Я пыталась связаться с ним, напоминала о его отцовских обязанностях, о том, как важно для Саши общение с отцом, как он ждет каждой встречи, как спрашивает о нем. Мои сообщения становились все длиннее, настойчивее, эмоциональнее, а его ответы — все короче и холоднее.
— У меня сейчас нет на это времени, — огрызался он в трубку, его голос, когда-то уверенный и властный, теперь звучал надтреснуто, с нотками горечи и затаенной злобы. — Ты же этого хотела, Алиса? Разрушить мой бизнес, мою репутацию, все, что я строил годами? Поздравляю, у тебя получилось. Наслаждайся своей победой. Только не жди, что я буду при этом примерным отцом года, улыбаться и делать вид, что все в порядке.
Его слова все еще ранили, но уже не так глубоко, как раньше. Я больше не чувствовала себя виноватой, не принимала на себя груз его выбора, словно сбросила невидимый, но неимоверно тяжелый рюкзак, который носила годами. Олег сам посеял семена своего падения, своими действиями, своими методами. И теперь, когда система, которую он строил годами, рушилась, как песочный замок под волнами прилива, он перекладывал вину на других, не желая признавать свою роль в происходящем, не желая даже взглянуть правде в глаза.
Тем временем моя жизнь и жизнь Саши продолжала меняться в лучшую сторону. Я все глубже погружалась в работу в архитектурном бюро Владимира, с каждым проектом восстанавливая свои профессиональные навыки. Каждая линия, каждый чертеж, каждое решение пространства приносили мне все больше удовлетворения, возвращая ощущение собственной ценности, которое годами пытался отнять у меня Олег.
Наши отношения с Владимиром тоже развивались — медленно, осторожно, как два человека, идущие по тонкому льду, прислушиваясь к каждому хрусту под ногами. Он понимал, что после всего, что я пережила с Олегом, мне нужно время, чтобы снова научиться доверять, открываться, позволять себе привязанность без страха быть использованной или преданной. И он давал мне это время, не торопил, просто был рядом — надежный, теплый, поддерживающий...
Однажды вечером, когда мы с Владимиром обсуждали новый проект за ужином, расположившись на маленькой уютной кухне моей квартиры, окруженные рисунками и чертежами, он вдруг отложил свои записи и внимательно посмотрел на меня.
— У меня есть предложение, — сказал он, и в его голосе я уловила необычное волнение. — Мне предложили большой контракт в Санкт-Петербурге. Реконструкция исторического квартала, адаптация его под современные нужды, но с сохранением атмосферы и духа места. Это проект на несколько лет, очень интересный, с хорошим бюджетом и полной творческой свободой.
— Звучит потрясающе, — я улыбнулась, чувствуя искреннюю радость за него. Владимир заслуживал этого признания, этой возможности реализовать свои идеи в масштабном проекте. — Поздравляю. Это именно то, о чем ты всегда мечтал.
— Дело не только в проекте, — продолжил он, и я заметила, как его взгляд стал серьезнее. — Это возможность начать все с чистого листа. Другой город, другая жизнь, другие люди, вдали от... всех неприятных воспоминаний.
Я поняла, о чем он говорит, без уточнений. Вдали от Олега, от его влияния, от напряжения, которое все еще сохранялось в воздухе, несмотря на его физическое отсутствие в нашей повседневной жизни. Вдали от прошлого, которое, несмотря на все изменения, иногда ощущалось как тень, следующая за нами по пятам.
— Ты предлагаешь мне и Саше переехать с тобой? — прямо спросила я, чувствуя, как сердце начинает биться быстрее.
Владимир кивнул, его глаза не отрывались от моих, словно он пытался прочитать в них все мои сомнения и страхи:
— Да. Я хочу, чтобы вы поехали со мной, — его голос стал мягче, теплее. — Мы можем открыть там филиал бюро. Ты сможешь развивать свою линию адаптивных пространств — в Петербурге для этого даже больше возможностей, чем здесь, с его историческими зданиями и новыми вызовами. Саша пойдет в новую школу, познакомится с новыми друзьями. В городе много великолепных парков, музеев, театров — целый мир для его любознательного ума.
Я задумалась, чувствуя, как в душе сталкиваются противоречивые эмоции. Мысль о переезде и раньше посещала меня — заманчивая, но пугающая возможность полностью отрезать прошлое, начать новую главу жизни, где никто не знает нас как «бывшую жену Олега Соколова» или «сына того скандального бизнесмена».
— А как же Саша? — тихо спросила я, мысленно представляя лицо сына, когда он узнает о возможном переезде. — Как он воспримет разлуку с отцом? И что скажет сам Олег? Юридически он все еще имеет родительские права, и я не хочу новых судебных баталий.
— Олег сам почти перестал видеться с Сашей, — заметил Владимир, накрывая мою руку своей. Его прикосновение было теплым, успокаивающим. — Но мы можем организовать их встречи во время каникул, когда Саша будет приезжать сюда. Современные технологии позволяют поддерживать связь на расстоянии — видеозвонки, сообщения. И, конечно, решение о переезде должно быть принято всеми нами вместе, включая Сашу. Я не хочу, чтобы он чувствовал, что его мнение не имеет значения.
В ту ночь я долго не могла уснуть, ворочаясь в постели, наблюдая, как лунный свет рисует причудливые узоры на потолке и стенах. Мысли о предложении Владимира роились в голове, не давая покоя. Часть меня боялась перемен, опасалась неизвестности, словно испуганное животное, цепляющееся за знакомую территорию, даже если она небезопасна. Другая часть жаждала новых горизонтов, возможности дышать свободно, без оглядки на прошлое, без постоянного ожидания следующего удара. Я представляла Сашу, идущего по набережной Невы, его восхищенное лицо при виде разводных мостов, его смех в петербургских парках. Я представляла себя, работающую над новыми проектами, без тени Олега за плечом, без его презрительных замечаний, без его удушающего контроля.
На следующий день я осторожно завела разговор с Сашей. Мы сидели в его комнате, среди книг, игрушек и рисунков — маленьком мире, который он создал для себя за эти годы. Я объяснила ему ситуацию, рассказала о возможном переезде, о новом городе, о новой школе, внимательно следя за его реакцией, готовая отступить при малейшем признаке дискомфорта.
— А как же папа? — спросил он, и в его голосе я услышала нотки тревоги, смешанной с чем-то еще — возможно, с тем самым разочарованием, которое накапливалось с каждой отмененной встречей, с каждым невыполненным обещанием. — Он будет скучать по мне?
Вопрос ударил мне прямо в сердце своей детской искренностью и глубиной. Саша не спрашивал, будет ли он скучать по отцу — он спрашивал, будет ли отец скучать по нему. В этих словах была вся боль последних месяцев, все непонимание, почему человек, который должен был любить его безусловно, вдруг стал таким далеким и недоступным.
— Ты сможешь видеться с ним во время каникул, — ответила я, обнимая его за плечи, чувствуя, какие они хрупкие под моими руками. — И, конечно, всегда сможешь звонить ему, общаться онлайн, отправлять фотографии и рисунки. Но решение о переезде — это наше общее решение, Саша. Если ты не хочешь, мы никуда не поедем. Твое мнение для меня самое важное.
Саша задумался, теребя рукав своей футболки — жест, который появлялся у него в моменты волнения, с самого раннего детства. Его лицо, такое открытое и выразительное, отражало сложный внутренний процесс — взвешивание, оценку, принятие решения. Иногда я забывала, насколько он повзрослел за эти месяцы, как многое понял и осознал.
— Знаешь, мама, — наконец сказал он, поднимая на меня глаза. — Папа и так почти не приходит. Всегда занят, всегда торопится. Последний раз мы виделись две недели назад, и то всего на час. Он даже не помнил, что обещал сводить меня в парк развлечений. Сказал, что в следующий раз, но я знаю, что следующего раза может не быть.
Его слова, произнесенные с такой недетской мудростью и пониманием, тронули меня до глубины души. Мой маленький мальчик, который за эти месяцы повзрослел больше, чем за все предыдущие годы, который вынужден был осознать то, чего не должен осознавать ни один ребенок — что любовь родителя может быть непостоянной, условной, зависящей от обстоятельств.
— Может быть, в новом городе будет лучше? — продолжил он после паузы, его голос стал немного увереннее. — Для всех нас? Я видел на карте, там много интересных мест. И Владимир обещал показать мне настоящий маяк, когда мы поедем на Финский залив.
— Может быть, — тихо согласилась я, обнимая его, чувствуя, как в глазах собираются слезы — не горькие, а скорее очищающие, как летний дождь. — Мы можем попробовать. И если нам не понравится, мы всегда можем вернуться.
Он кивнул, прижимаясь ко мне, доверчиво и открыто, как в ранние годы, когда мир был проще, а проблемы решались маминым объятием.
Когда я сообщила Олегу о нашем решении переехать, его реакция была предсказуемой, словно сцена из пьесы, где каждый актер знает свою роль наизусть. Гнев, обвинения, угрозы новыми судебными исками сыпались как град, отскакивая от невидимого щита, который я научилась создавать вокруг себя.
— Ты не имеешь права увозить моего сына! — кричал он в трубку, его голос срывался от ярости. — Я подам на тебя в суд! Я добьюсь запрета на выезд! Ты думаешь, я не знаю, что между тобой и этим архитектором? Ты разрушила нашу семью ради него, а теперь хочешь лишить Сашу отца?!
Но это был уже не тот Олег, чье слово было законом, чья власть казалась безграничной, чей гнев вселял в меня парализующий страх. Его империя рушилась, как колосс на глиняных ногах, расследования продолжались, каждый день принося новые подробности его сомнительных деловых практик, а средства и энергия уходили на попытки спасти то, что еще можно было спасти в его бизнесе, в его репутации, в его свободе.
— Тебе больше нечего мне противопоставить, Олег, — спокойно сказала я, когда поток его обвинений иссяк, оставив после себя усталое, гнетущее молчание. — У тебя было время быть отцом для Саши, но ты выбрал другие приоритеты. Даже сейчас, когда я говорю о переезде, ты думаешь не о том, как это повлияет на Сашу, а о том, как это выглядит для тебя, о своем уязвленном эго. Теперь мы выбираем свой путь, и ты можешь либо остаться частью жизни сына, даже на расстоянии, либо окончательно оттолкнуть его своим поведением.
В трубке повисла тишина, такая глубокая, что я слышала его тяжелое дыхание, словно он пробежал марафон или поднялся на высокую гору.
— Он будет скучать по мне, — наконец произнес Олег, и в его голосе впервые за долгое время я услышала не гнев, не манипуляции, а что-то искреннее, почти уязвимое. — Саша. Он всегда так радовался, когда я приходил. Всегда бежал ко мне, обнимал...
— Да, — согласилась я, чувствуя странное, неожиданное сочувствие к человеку, который причинил мне столько боли. — Он любит тебя, Олег. И всегда будет любить, что бы ни случилось. Ты его отец. Но дети растут, они видят и понимают больше, чем мы думаем. Саша замечает, что ты отдаляешься, что ставишь другие вещи выше него. И это ранит его глубже, чем физическое расстояние между городами.
После этого разговора Олег не звонил несколько дней, словно обдумывая мои слова, взвешивая свои возможности. А когда наконец позвонил, его голос был сдержанным, почти деловым:
— Я не буду подавать в суд по поводу переезда, — сказал он без предисловий. — Но я хочу видеть Сашу на каждые каникулы. И регулярно общаться по видеосвязи. Это мои условия.
— Это не условия, Олег, — ответила я, чувствуя как губы сами собой складываются в легкую улыбку. — Это родительская ответственность. И я никогда не собиралась лишать тебя возможности быть отцом для Саши, если ты действительно этого хочешь.
Прощаться с прошлым оказалось легче, чем я ожидала. С собой мы взяли только то, что действительно имело значение — фотографии счастливых моментов, книги, которые читали снова и снова, рисунки Саши, отмечающие вехи его роста и развития, мои акварели, в которых я находила утешение в самые тяжелые времена. Укладывая вещи в коробки, я находила странное удовлетворение в этом процессе отделения важного от неважного, нужного от ненужного, своего от чужого. Каждый предмет был взвешен, оценен, принят или отвергнут не по стоимости, а по значимости для нашей новой жизни. И с каждой вещью, от которой я отказывалась, я чувствовала себя легче и свободнее.
В последний вечер перед отъездом мы с Сашей поднялись на крышу нашего дома — место, куда я часто убегала, когда нужно было подумать, поплакать или просто помолчать наедине с небом. Город раскинулся вокруг нас, сверкая огнями, шумя вечерним движением, живя своей привычной жизнью.
— Будешь скучать? — спросил Саша, прижимаясь ко мне в вечерней прохладе.
— По некоторым вещам — да, — честно ответила я, обнимая его за плечи. — По этой крыше. По парку, где ты научился кататься на велосипеде. По кафе с лучшим горячим шоколадом. Но знаешь, что я поняла? Места — это просто места. Важны люди, с которыми ты их разделяешь, моменты, которые создаешь вместе. А мы с тобой — создадим новые моменты, найдем новые любимые места.
— И новые приключения, — добавил сын с улыбкой, которая осветила его лицо, делая его похожим на того беззаботного малыша, каким он был до всей этой истории.
— Да, — улыбнулась я, глядя на россыпь звезд над нами, каждая из которых казалась обещанием, возможностью, началом чего-то нового. — Новые приключения. Для всех нас.
Продолжение следует. Все части внизу 👇
***
Если вам понравилась история, рекомендую почитать книгу, написанную в похожем стиле и жанре:
"Развод. Осколки идеальной жизни", Лея Вестова ❤️
Я читала до утра! Всех Ц.
***
Что почитать еще:
***
Все части:
Часть 1 | Часть 2 | Часть 3 | Часть 4 | Часть 5 | Часть 6 | Часть 7 | Часть 8 | Часть 9 | Часть 10 | Часть 11 | Часть 12 | Часть 13 | Часть 14 | Часть 15 | Часть 16 | Часть 17 | Часть 18 | Часть 19 | Часть 20 | Часть 21 | Часть 22
Часть 23 - продолжение