Прошел ровно месяц с того дня, как я начала работать в архитектурном бюро Владимира. Целый месяц постепенного, мучительно сладкого возвращения к себе настоящей, словно разбитое зеркало медленно собиралось из осколков, отражая мой истинный образ — не безупречной жены успешного бизнесмена, а талантливого дизайнера с собственным видением и голосом.
Я снова проектировала, создавала, мыслила объемами и пространствами, играла с цветом и фактурами. Ловила себя на том, что напеваю за рабочим столом, рассматривая образцы материалов, и улыбаюсь так часто, что к вечеру болели щеки. Мои пальцы покрывали мозоли от карандашей и линеек — крошечные знаки отличия, символы возвращения к профессии. Каждый день приносил новые вызовы, маленькие победы и ощущение, что я наконец-то дышу полной грудью после многих лет, проведенных в золотой клетке с разреженным воздухом.
Саша тоже буквально расцвел. Он полюбил приходить в офис после садика — рисовал за дальним столом, старательно высунув кончик языка, пока я заканчивала работу, очаровал всех сотрудников своими непосредственными вопросами и детской мудростью. Его глаза светились теперь совсем иначе — в них были любопытство, радость, безмятежность, которые я не замечала раньше, в нашем роскошном, но холодном доме.
Владимир даже специально заказал для Саши миниатюрный рабочий стол, точную копию тех, за которыми работали взрослые архитекторы, и торжественно подарил ему профессиональный набор архитектурных карандашей в кожаном чехле с гравировкой: «Саше Соколову, будущему гению архитектуры, от коллег». «Это как у настоящих профессионалов», — серьезно объяснил он мальчику, вручая подарок, и в глазах Саши отразилось такое благоговение, что у меня перехватило дыхание. С тех пор сын не расставался с этими карандашами, даже спал с ними под подушкой.
Жизнь словно по волшебству постепенно налаживалась, обретая новый ритм и смысл. Я получила свою первую зарплату — скромную по сравнению с теми суммами, которыми Олег заполнял мою карту на «карманные расходы», но эти деньги я заработала сама, своим трудом, своим талантом, и от этого они казались бесценными. Мы переехали из тесной съемной комнатушки в небольшую, но уютную двухкомнатную квартиру в старом доме с высокими потолками и эркерами, которую помог найти Владимир через своих знакомых.
В новой квартире больше не капала вода из протекающего крана, не дуло из щелей в рамах, а Саша, наконец, получил собственную комнату, которую мы вместе с ним расписали созвездиями, словно маленькую вселенную. Екатерина Максимовна, наш верный рыцарь в юридических доспехах, подала все необходимые документы на развод и определение места жительства Саши со мной. Первое судебное заседание должно было состояться уже через неделю.
Как ни странно, самым мучительным испытанием в этот период оказалось чувство свободы, к которому я совершенно не была готова. Свобода принимать решения и эта свобода иногда пугала, вызывая странный ступор: я могла подолгу стоять у открытого холодильника, не в силах выбрать, что приготовить на ужин, или замирала перед шкафом, не понимая, какую одежду предпочесть, словно ребенок, впервые оказавшийся в кондитерской с разрешением выбрать любую сладость.
Владимир, казалось, понимал мое состояние без слов. Он не пытался давать советы или указания, но деликатно направлял, помогал с принятием решений, не навязывая своего мнения. Иногда я ловила на себе его взгляд — внимательный, заботливый, с проблеском чего-то большего, чем просто дружеская поддержка. В такие моменты сердце начинало биться чаще, а щеки заливал румянец, словно мне снова двадцать, и я испытываю первую влюбленность. Но тут же приходил страх — не слишком ли рано для новых чувств? Имею ли я право на них, когда развод еще не оформлен? Не путаю ли я благодарность с чем-то более глубоким?
Единственным устойчивым темным пятном на холсте нашей новой налаживающейся жизни оставался Олег. Он продолжал искать нас, как хищник, идущий по следу.
В пятницу, хмурый осенний день, когда небо висело над городом низко, словно тяжелая серая простыня, я забрала Сашу из садика раньше обычного — ему давно нужно было показаться детскому стоматологу. Мы сходили в небольшую частную клинику, расположенную в нескольких кварталах от офиса Владимира.
Детский стоматолог — молодая женщина с разноцветными прядями в волосах и мультяшными персонажами на медицинском халате — проверила зубы Саши, похвалила его за храбрость и вручила ему наклейку с улыбающимся зубом-супергероем. Мы вышли из клиники около четырех часов дня, планируя заехать в офис, чтобы я могла закончить важный проект, срок сдачи которого неумолимо приближался.
Погода окончательно испортилась — моросил мелкий, противный дождь, пронизывающий холодом, а ветер бросал в лицо пригоршни желтых листьев, делая зонт почти бесполезным. Саша, закутанный в новую зеленую куртку с водоотталкивающей пропиткой (еще одно приобретение на первую зарплату), весело прыгал по лужам в новых резиновых сапогах, наслаждаясь свободой после часа неподвижного сидения в стоматологическом кресле.
— Мам, смотри! — вдруг воскликнул сын, остановившись посреди очередного прыжка и указывая пальцем на другую сторону улицы, залитую серым светом дождливого дня.
Я повернула голову в указанном направлении и в тот же момент ощутила, как земля словно уходит из-под ног. Там, у массивного черного внедорожника с глухо тонированными стеклами, стоял Олег. Высокий, подтянутый, в идеальном сером костюме. Его волосы, всегда безупречно уложенные, были слегка влажными от дождя, а на лице играла улыбка — та особая, фирменная улыбка, которая никогда не достигала глаз.
— Саша, пойдем, — я схватила сына за руку слишком резко, с силой, которая была продиктована не разумом, а первобытным инстинктом бегства, и потянула в противоположную сторону, где виднелась остановка автобуса с несколькими ожидающими пассажирами.
— Но там папа! — удивился Саша, сопротивляясь и недоуменно глядя на меня своими огромными глазами. — Пойдем поздороваемся! Он наверно соскучился по нам, да?
— Нет времени, нам нужно срочно... — начала я, но слова застряли в горле, потому что Олег уже пересекал дорогу, направляясь к нам уверенной поступью человека, который точно знает чего хочет, и не сомневается, что получит это.
— Алиса, — его голос звучал ровно, почти ласково, с бархатистой интонацией, которой он пользовался в особо опасные моменты нашей семейной жизни. — Наконец-то я вас нашел.
— Папа! — Саша вырвал руку из моей ослабевшей хватки и бросился к отцу с тем безудержным энтузиазмом, на который способны только дети. Олег тотчас подхватил его на руки одним ловким движением, крепко обнял, прижал к груди, зарываясь лицом в его шею. На мгновение мне показалось, что в этом объятии было что-то искреннее, что-то от настоящей отцовской любви.
— Привет, чемпион! Как же ты вырос! — он говорил с сыном, но смотрел прямо на меня поверх его макушки. А в его взгляде, холодном и пронизывающем, читалось неприкрытое торжество. — Я так скучал по тебе. Каждый день думал о тебе, представляешь?
— Я тоже, папа! — радостно отозвался Саша, обхватив маленькими ручками шею отца. — А ты знаешь, я теперь хожу в новый садик, там такие классные машинки, и нас вкусно кормят! А после мама берет меня к себе на работу, и там все такие классные, особенно дядя Владимир, он подарил мне настоящие архитекторские карандаши, смотри! — он потянулся к рюкзачку, чтобы достать свое сокровище.
— Саша, нам пора, — перебила я, чувствуя, как холодеет всё внутри при упоминании имени Владимира. Каждое слово сына было как еще один патрон, заряженный в оружие, которое Олег несомненно использует против меня.
Олег неохотно опустил сына на землю, но не отпустил его руку, словно боялся, что мальчик может исчезнуть:
— Куда вы так торопитесь? — его голос звучал почти обиженно, как у ребенка, которому не дают любимую игрушку. — Я думал, мы могли бы немного поговорить. Как семья.
— Нам действительно пора, — я старалась говорить твердо. — У меня важная встреча, меня ждут.
— С Владимиром Астаховым? — Олег произнес имя с едва уловимой интонацией, в которой смешивались презрение, ирония и угроза. На мгновение его маска соскользнула, и я увидела знакомый блеск ярости в глазах, который так часто замечала в последние годы нашего брака. — Знаю, знаю. Я в курсе всех твоих... новых знакомств. И возобновления старых. Как мило, что он так вовремя оказался рядом, чтобы подставить плечо... и не только плечо, я полагаю?
Эти слова, пропитанные ядом, попали в цель с точностью хищника. Я почувствовала, как горят щеки — не от смущения, а от гнева и унижения. Даже сейчас, когда наш брак фактически закончен, он продолжал контролировать, унижать, низводить любые мои действия к примитивным мотивам.
— Саша, иди сюда, пожалуйста, — позвала я сына, игнорируя оскорбительные слова мужа.
— Алиса, не усложняй, — Олег сделал шаг вперед, сокращая расстояние между нами. От него пахло знакомым дорогим парфюмом, смешанным с запахом недавно выкуренной сигареты — знак нервозности, которую он пытался скрыть за маской уверенности. — Я просто хочу поговорить. Разве это много? После всего, что ты сделала — исчезла, забрала моего сына, украла мои деньги, подала на развод... Я заслуживаю хотя бы разговора, не так ли?
— Не здесь, — оборвала я его, заметив, что Саша начинает напрягаться, ощущая растущее напряжение между родителями. — Не при ребенке. Он ни в чем не виноват.
Саша переводил растерянный взгляд с меня на отца, явно не понимая причин напряжения, но интуитивно чувствуя, что происходит что-то неладное. Его маленькие пальчики теребили замок куртки, выдавая беспокойство.
— Хорошо, — Олег кивнул с видом человека, который идет на огромную уступку. — Давай присядем вон в том кафе, — он указал рукой на небольшую уютную кофейню через дорогу, сквозь стекла которой виднелись мягкий свет и лица посетителей. — Саша может поесть мороженого, а мы поговорим. Как взрослые люди. Разве это не разумно?
Я колебалась, чувствуя, что выбора на самом деле нет. Разумнее всего было бы развернуться и уйти, но Саша крепко держался за руку отца, радостно подпрыгивая при упоминании мороженого, и вырывать его силой означало устроить травмирующую сцену посреди улицы. К тому же место было публичным, с множеством свидетелей. Что он мог сделать там?
— Десять минут, — наконец согласилась я, сдаваясь перед неизбежностью. — Только разговор и ничего больше.
В кафе, заполненном ароматами свежей выпечки и кофе, было тепло и людно. Олег, как всегда безупречно вежливый на публике, усадил Сашу за дальний столик в углу, заказал ему огромное мороженое с фруктами и шоколадной крошкой, и попросил официантку принести планшет с мультфильмами, которые кафе предлагало маленьким посетителям.
— Теперь мы можем поговорить, — сказал он, садясь напротив меня за столик у окна. — Как взрослые люди. Без истерик и драмы.
— О чем ты хочешь поговорить? — я старалась, чтобы голос звучал спокойно и уверенно, но руки под столом дрожали так, что я была вынуждена сцепить их в замок, чтобы скрыть эту предательскую слабость.
— О нашем будущем, конечно, — с улыбкой ответил муж. Профессиональной, отточенной улыбкой, предназначенной для переговоров с несговорчивыми партнерами. — Я готов проявить великодушие, Алиса. Готов забыть этот... неприятный инцидент, — он взмахнул рукой, словно отмахиваясь от назойливой мухи. — Твой побег, украденные вещи и деньги, документы. Все. Возвращайтесь домой, и мы начнем с чистого листа. Словно ничего не было.
— Ты шутишь? — я не верила своим ушам, настолько абсурдным казалось его предложение. Меня затрясло от возмущения, удивления и чего-то еще — смутного осознания того, насколько извращенно он воспринимал реальность. — После всего, что было? После угроз забрать у меня сына, после слежки, после Дарьи?
Олег поморщился, словно надкусил что-то кислое:
— Дарья — это ошибка, которую я признаю и за которую готов извиниться. С ней покончено, уверяю тебя, — он смотрел мне прямо в глаза, и на мгновение в его взгляде промелькнуло что-то похожее на искренность. — Что до остального... Я действовал эмоционально. Мне жаль. Давай оставим все это в прошлом. Ради Саши.
Он говорил так убедительно, с такой видимой искренностью, что на долю секунды я почти поверила. Почти. Но затем память услужливо подкинула множество эпизодов: его контроль над каждым аспектом моей жизни, манипуляции, молчаливое наказание, когда я осмеливалась высказать собственное мнение, холодную, почти пугающую ярость, когда я не соответствовала его ожиданиям.
— Нет, Олег, — я покачала головой, чувствуя странную легкость от собственной решимости. — Я не вернусь. Ни за что. Ни сегодня, ни завтра, никогда.
— Подумай о Саше, — голос мужа стал ниже, мягче, почти вкрадчивым. Лицо застыло, превращаясь в тщательно контролируемую маску. И только глаза выдавали бурю эмоций — ярость, недоверие, оскорбленную гордость. — Ему нужен отец. Настоящий, присутствующий в его жизни каждый день отец, а не какой-то... архитектор, который решил поиграть в эту роль.
— Ему нужна здоровая, спокойная, любящая обстановка, — возразила я, стараясь не поддаваться на провокацию. — Без криков, без страха, без постоянного напряжения, которое было в нашем доме. Без необходимости ходить на цыпочках, боясь разозлить отца. Без свидетельств того, как его мать медленно превращается в тень самой себя.
— О каком страхе ты говоришь? — он выглядел искренне удивленным, его брови сошлись над переносицей, создавая знакомую вертикальную морщинку. — Я никогда не поднимал на тебя руку, никогда не повышал голос. Всегда обеспечивал вас лучшим. Что за бред ты несешь, Алиса?
— Физическое насилие — не единственный вид насилия, — тихо сказала я, ощущая, как внутри поднимается волна горечи, копившейся годами. — Есть эмоциональное насилие, психологическое, финансовый контроль, изоляция...
— Изоляция? — он фыркнул. — Ты постоянно была в обществе, на мероприятиях, в окружении людей!
— В окружении твоих людей, — уточнила я. — Тех, кто зависел от тебя, восхищался тобой, заискивал перед тобой. Разве ты позволял мне видеться с моими прежними друзьями? Поддерживать отношения с коллегами? Строить собственные связи?
Олег откинулся на спинку стула, рассматривая меня с новым, почти клиническим интересом, словно я была диковинным экспонатом в музее:
— Так вот как ты это называешь? Насилие? — в его голосе звучало неприкрытое изумление. — То, что я обеспечивал тебя всем необходимым и сверх того, что у тебя была лучшая жизнь, о которой может мечтать женщина? Особняк с бассейном, личный шофер, неограниченный шопинг, спа, косметические процедуры, лучшие рестораны? Это ты называешь насилием?
— Лучшая жизнь? — я горько усмехнулась, чувствуя, как внутри разливается усталость. Как объяснить ему то, что он принципиально отказывался понимать? — Ты контролировал каждый мой шаг, каждое решение, каждую встречу. Ты отсекал любые мои попытки вернуться к работе, сохранить индивидуальность. Ты превратил меня в тень самой себя. В витрину, в красивую вазу, которая стоит на полке для восхищения гостей. В кого-то, кто существует только для твоего удобства и имиджа.
— Я любил тебя, — его голос стал жестче, в нем появились металлические нотки. — По-своему.
— Это не любовь, Олег, — я смотрела на него почти с жалостью. — Это собственничество. Это желание обладать, контролировать, формировать по своему усмотрению. Это эгоизм в чистом виде.
Мы смотрели друг на друга через стол, разделенные не столько физическим расстоянием, сколько непреодолимой пропастью разных мировоззрений. И я впервые увидела в его глазах не гнев, не холодный расчет, а что-то похожее на искреннюю растерянность. Как будто он действительно не понимал, что сделал неправильно, почему его идеальная жизненная конструкция дала трещину.
— Возможно, я был... требовательным, — наконец произнес он, подбирая слова с несвойственной ему осторожностью. — Но все ради нашей семьи, нашего будущего. Ради Саши, который заслуживает лучшего.
— Это все в прошлом, — я встала, чувствуя, что не могу больше находиться с ним в одном пространстве. Воздух словно сгустился, стал тяжелым от невысказанных обвинений и сожалений. — Нам пора, Саша уже доел мороженое и устал от мультфильмов.
Олег тоже поднялся, его движения были резкими, выдавая внутреннюю бурю, которую он пытался сдержать:
— Я не позволю тебе забрать моего сына, Алиса, — его голос звучал обманчиво спокойно, но в нем отчетливо слышалась угроза. — Ты можешь бежать сколько хочешь, можешь играть в независимость, в карьеру, в новую любовь, но Саша останется со мной. Это не обсуждается.
— Это решит суд, — я направилась к Саше, который уже начал ерзать на стуле, уткнувшись в экран планшета, но Олег преградил мне путь, загораживая проход между столиками. Его широкие плечи, обтянутые дорогим кашемировым пальто, казались непреодолимой преградой.
— Ты действительно думаешь, что сможешь выиграть суд против меня? — он понизил голос до вкрадчивого шепота, наклоняясь ближе, так что я чувствовала тепло его дыхания на своей щеке. — У меня деньги, связи, безупречная репутация в деловых кругах. А у тебя что? Работа дизайнершей, которую ты получила через постель?
— Что ты... — я задохнулась от возмущения, чувствуя, как кровь приливает к щекам, а в глазах темнеет от бессильной ярости.
— О, не думай, что я не в курсе твоих особых отношений с Астаховым, — Олег хищно улыбнулся, а в глазах мелькнуло что-то жестокое, почти садистское удовольствие от моего шока. — У него всегда был на тебя глаз, еще до нашей свадьбы. Помнишь, как он смотрел на тебя на корпоративе, где мы познакомились? Как щенок, которому показали кость, но не дали. Тогда ты выбрала меня. Сделала правильный выбор, надо признать. А теперь, видимо, решила наверстать упущенное? Компенсировать годы скучного брака с одним мужчиной?
Каждое его слово, пропитанное ядом, било точно в цель, выворачивая наизнанку мои самые потаенные страхи и сомнения. Воздух в кафе, еще недавно наполненный уютными запахами кофе и выпечки, стал густым и тяжелым, словно перед грозой. Я чувствовала взгляды других посетителей — случайных свидетелей нашей драмы — и от этого становилось еще унизительнее.
— Ты больной, — я покачала головой, стискивая кулаки с такой силой, что ногти впивались в ладони до боли. Боль отрезвляла, не давала сорваться, закричать, устроить ту сцену, на которую он явно провоцировал. — Владимир просто помог мне, как друг. Я была в отчаянном положении, без денег, без жилья, с ребенком на руках. Что мне оставалось делать? Ночевать на улице?
— Разумеется, только дружба, — протянул Олег с фальшивым сочувствием, а его брови иронично изогнулись. — Расскажи об этом судье, — он небрежно пожал плечами, поправляя идеально выглаженную манжету рубашки, — особенно когда я представлю доказательства вашей... особой близости. Знаешь, какие фотографии отлично работают в таких случаях? Те, где женщина входит в квартиру мужчины вечером и выходит утром. В той же одежде. — Его голос стал тише, интимнее, словно он делился секретом. — Для хорошего фотографа с длиннофокусным объективом это пара часов работы. А для судьи — очевидное доказательство аморального поведения матери, претендующей на опеку.
Холод пробежал по моей спине, скручивая внутренности в тугой узел. Я почувствовала тошноту, поднимающуюся к горлу, и судорожно сглотнула, пытаясь собраться с мыслями.
— Каких доказательств? — мой голос звучал неестественно высоко, почти визгливо. — Их не существует! Между нами ничего нет!
— Существуют те, что я создам, — его улыбка стала шире, демонстрируя идеальный оскал хищника, загнавшего добычу в угол. — Фотографии, якобы личная переписка, свидетельские показания коллег, соседей. Сейчас с современными технологиями, можно создать практически любое доказательство. Все, что нужно, чтобы убедить суд, что ты — распутная, неподходящая мать для шестилетнего Саши. Мать, которая бросила обеспеченного мужа ради любовника, оторвала ребенка от привычной среды, от любящего отца, который может дать ему все самое лучшее.
— Ты не сделаешь этого, — прошептала я, стараясь вложить в голос уверенность, которой не чувствовала. — Даже ты не опустишься до такого. Не разрушишь психику собственного сына ради... ради чего? Своего уязвленного самолюбия?
На мгновение в его глазах мелькнуло что-то — сомнение? раскаяние? — но тут же исчезло, сменившись холодной решимостью.
— Я сделаю все, чтобы вернуть своего сына, — в его глазах была пугающая, почти маниакальная решимость человека, готового на любые меры. — Все, Алиса. И если у тебя осталась хоть капля разума, хоть малейшая забота о Саше, ты вернешься домой прямо сейчас, и мы забудем этот разговор. Забудем это маленькое... недоразумение.
Его слова повисли между нами, тяжелые, как свинцовые гири. Я невольно оглянулась на Сашу, который увлеченно играл с планшетом за дальним столиком, не замечая напряжения взрослых. Мое сердце буквально разрывалось от страха и отчаяния. В голове вихрем проносились мысли, одна ужаснее другой. Что, если Олег прав? Что, если он действительно сможет отнять у меня сына? Что, если суд поверит его сфабрикованным «доказательствам»? Я знала случаи, когда богатые мужчины с хорошими связями выигрывали опеку, даже имея сомнительную репутацию.
— Я подумаю, — наконец произнесла я, ненавидя себя за эту слабость, за необходимость идти на компромисс с человеком, который методично уничтожал мою личность годами. — Дай мне время. Мне нужно... обдумать все это.
— До завтра, — отрезал Олег тоном, не допускающим возражений. — Завтра в три часа я буду ждать вас у нашего дома. Если не придешь... — он не закончил фразу, но в его глазах читалось ясное обещание того, что мои худшие страхи станут реальностью.
Я молча кивнула, не доверяя своему голосу, который мог сорваться на крик или рыдания. Медленно встала, чувствуя, как дрожат ноги — не от страха, а от бессильной ярости, затапливающей все существо. Гордость требовала бросить ему в лицо все, что я думала о нем, о его манипуляциях, его жестокости. Но материнский инстинкт был сильнее — ради Саши я могла проглотить эту горечь, могла притвориться сломленной. Я подошла к Саше, который только что победил очередного монстра в игре и радостно улыбался:
— Нам пора, милый. — Мой голос звучал почти нормально, такой контраст с бурей, бушевавшей внутри. — Попрощайся с папой.
— Пока, папа! Спасибо за мороженое, оно было таким вкусным! — Он подбежал к Олегу и обнял его с той безусловной любовью, на которую способны только дети.
Олег опустился на одно колено, чтобы быть вровень с сыном, и прижал его к себе с неожиданной, почти отчаянной нежностью, словно боялся, что это последний раз, когда он видит ребенка:
— До завтра, чемпион. Мы скоро увидимся, обещаю. — Его голос дрогнул, и на мгновение я увидела в нем отблеск того молодого, искреннего мужчины, в которого когда-то влюбилась. Того, кто восхищался моими рисунками, кто приносил мне кофе, когда я работала допоздна, кто обещал вечную любовь под звездным небом Греции.
Этот проблеск человечности почти сбил меня с толку, почти заставил усомниться в своем решении. Но затем я вспомнила холодный, расчетливый взгляд, с которым он угрожал отнять у меня Сашу, и сердце снова окаменело.
Когда мы вышли из кафе, колени у меня подкашивались от напряжения и усталости. Я крепко держала Сашу за руку, словно боясь, что его вот-вот выхватят из моих рук. Такси удалось поймать практически сразу, и я буквально затолкала Сашу на заднее сиденье, захлопнув за нами дверь с таким облегчением, словно мы только что избежали смертельной опасности. Я едва дождалась, пока машина тронется с места, и тут же, трясущимися пальцами нажимая на кнопки телефона, позвонила Екатерине Максимовне.
— Он нашел нас, — выпалила я, не здороваясь, голос срывался от сдерживаемых рыданий. — Подстерег у стоматологической клиники. Угрожает отнять Сашу через суд. Говорит, что сфабрикует доказательства моей... — я замялась, косясь на сына, который прижался ко мне, ощущая мое состояние, — неподходящей морали. Обвинения в связи с... моим начальником.
— Где вы сейчас? — голос адвоката был напряженным, деловым, без тени паники, что немного успокаивало.
— В такси, едем в офис, — ответила я, глядя на проплывающие за окном огни вечернего города.
— Хорошо, завтра в 10 встретимся в кафе. Документы для суда готовы.
Продолжение следует. Все части внизу 👇
***
Если вам понравилась история, рекомендую почитать книгу, написанную в похожем стиле и жанре:
"Развод. Осколки идеальной жизни", Лея Вестова ❤️
Я читала до утра! Всех Ц.
***
Что почитать еще:
***
Все части:
Часть 1 | Часть 2 | Часть 3 | Часть 4 | Часть 5 | Часть 6 | Часть 7 | Часть 8 | Часть 9 | Часть 10 | Часть 11 | Часть 12 | Часть 13 | Часть 14 | Часть 15
Часть 16 - продолжение