Утром, когда я отвела Сашу в сад, стараясь не встречаться взглядами с воспитательницами, на меня обрушился очередной удар. Звонок с неизвестного номера раздался, когда я уже садилась в машину. Сердце екнуло — не Олег ли? Но голос в трубке принадлежал женщине — официальный, с нотками холодного любопытства:
— Алиса Дмитриевна? — интонация была профессионально вежливой, но с тем особым оттенком предвкушения, который бывает у охотника, загнавшего добычу в угол. — Вас беспокоит Елена Самойлова, журналист «Деловой жизни». Мы готовим материал о семейных конфликтах в бизнес-среде, и нам стало известно о вашей ситуации с супругом...
Олег. Снова Олег. Теперь он решил использовать прессу, вынести наш конфликт на публичное обсуждение, превратить мою личную драму в развлечение для читателей. Гнев накатил горячей волной, застилая глаза.
Я прервала ее на полуслове, а мой голос звенел от едва сдерживаемой ярости:
— Без комментариев. И я запрещаю использовать мое имя или имя моего сына в любых публикациях. Если вы это сделаете, я подам в суд.
— Но господин Соколов уже дал нам интервью, — в её голосе появились нотки притворного сочувствия, от которого меня буквально затошнило. — Он рассказал свою версию событий. Разве вам не хочется представить свою? В интересах сбалансированного освещения...
Потребность знать, что именно наговорил Олег, боролась с желанием немедленно прекратить этот разговор. И любопытство победило:
— Что именно он рассказал?
— Ну, — в голосе журналистки появились нотки азарта, самодовольства оттого, что ей удалось зацепить меня, втянуть в разговор, — о том, как вы оставили его, забрав общего ребенка, не объяснив причин. Как связались с его бизнес-конкурентом, возможно, с целью получения конфиденциальной информации. О вашем... нестабильном эмоциональном состоянии в последнее время, о том, что вы могли находиться под влиянием психотропных препаратов...
— Это клевета, — процедила сквозь зубы, сжав телефон так, что, казалось, ещё немного, и пластик треснет. — И если вы опубликуете эту ложь, я подам на вас в суд. На вас лично и на ваше издание. У меня есть адвокат, который только этого и ждет.
— Мы просто передаем мнение уважаемого бизнесмена, — возразила журналистка, но в её голосе уже не было прежней уверенности. — Как представители прессы, мы обязаны освещать разные точки зрения. Если у вас есть своя версия...
— Свяжитесь с моим адвокатом, — отрезала я, не желая больше продолжать этот разговор. — Все комментарии только через неё.
Я продиктовала номер Екатерины Максимовны и завершила звонок, чувствуя себя так, словно только что выбралась из ледяной воды. Меня трясло от ярости. Олег не просто атаковал мою репутацию в узком кругу знакомых — он выносил наш развод на суд общественности, придавая ей скандальный, сенсационный оттенок…
А день тем временем продолжался в том же духе — словно я попала в какой-то кошмарный сон, из которого не могла проснуться. Звонки от друзей, которые «слышали странные вещи» и хотели узнать правду, каждый из которых начинался с неловкой паузы и заканчивался ещё более неловким молчанием; сообщения от бывших коллег, которым тоже звонили журналисты, выискивающие грязные подробности; даже логопед Саши прислала встревоженное сообщение о том, что какой-то репортер пытался расспросить её о поведении мальчика, намекая на «семейные проблемы».
С каждым новым звонком, с каждым сообщением я чувствовала, как вокруг меня сжимается невидимое кольцо — петля, сотканная из подозрений, сплетен, полуправды и откровенной лжи. Олег методично атаковал каждый аспект моей жизни, каждую социальную связь, каждого человека, который мог бы предложить мне поддержку. Он создавал вокруг меня атмосферу недоверия и подозрительности, надеясь изолировать, выбить почву из-под ног, заставить чувствовать себя одинокой и беззащитной.
Я почти физически ощущала эту петлю на шее — когда заходила в магазин и ловила на себе любопытные, оценивающие взгляды; когда звонила маме и слышала в её голосе едва заметное сомнение; когда встречалась со взглядом охранника в подъезде и видела в нём уже не привычное дружелюбие, а настороженный интерес. Город, в котором я прожила почти всю сознательную жизнь, внезапно стал чужим и враждебным, наполненным невидимыми глазами и ушами, шепотками за спиной, косыми взглядами.
К вечеру я чувствовала себя совершенно загнанной в угол. Тело ныло от постоянного напряжения, голова раскалывалась от боли, в груди пульсировал тугой комок страха и отчаяния. Словно тяжелая усталость проникла до самых костей, делая каждое движение, каждый вдох болезненным усилием.
Когда на телефон пришло сообщение от Кати, моей давней подруги со времен университета, я уже почти ничего не чувствовала — словно эмоциональная система защиты достигла предела и просто выключилась. Но даже сквозь эту защитную пелену слова её сообщения пробились острыми осколками, ранящими до крови:
«Алиса, прости, но я не могу больше с тобой общаться. Олег показал мне доказательства... Я не знаю, что и думать. Но мой муж работает в компании, связанной с бизнесом Олега. Мы не можем рисковать. Прости».
Эта короткая цифровая записка оказалась тяжелее кирпича, упавшего на грудь. Воздух вышиблен из легких. На глаза навернулись горячие слезы, первые за весь этот ужасный день. Катя, которая знала меня больше пятнадцати лет, которая была подружкой на моей свадьбе, которая держала на руках новорожденного Сашу, которая была свидетельницей всей моей жизни с Олегом — всех взлетов и падений, всех радостей и горестей... Она предала меня из страха перед ним. Из страха перед человеком, о манипуляциях и контроле которого она знала лучше, чем кто-либо другой.
Оцепенение медленно сменялось отчаянием, глухой, беспомощной яростью — не на Катю даже, а на систему, на мир, в котором такой человек, как Олег, мог безнаказанно разрушать чужие жизни. На несправедливость того, что я, пытаясь лишь защитить себя и сына, оказалась в положении преступницы, изгоя, чуть ли не душевнобольной в глазах окружающих.
Я сидела на кухне, бессмысленно глядя в стену, когда позвонила Екатерина Максимовна.
— Я получила около десяти звонков от разных журналистов за сегодня, — без предисловий сказала она. — Олег дал большое интервью, в котором намекает на вашу психическую нестабильность, возможные аферы с имуществом компании и, конечно, тайные отношения с Владимиром Астаховым. Ничего конкретного, только намеки, но они создают очень определенную картину.
— Он методично разрушает мою репутацию, — устало сказала я, проводя рукой по лицу. Глаза жгло от невыплаканных слез, от усталости, от напряжения. — И у него получается. Даже старые друзья начинают верить ему. Даже Катя...
Я не смогла закончить фразу, голос сорвался. Не хотелось плакать, не хотелось показывать слабость даже по телефону, но эмоции переполняли, грозя захлестнуть с головой.
— Именно этого он и добивается — чтобы вы почувствовали себя в изоляции, без поддержки, загнанной в угол, — произнесла адвокат. — Не поддавайтесь. Это классическая тактика психологического давления, очень эффективная, но предсказуемая. Я уже подготовила официальные письма в редакции всех изданий, куда он обращался, с предупреждением о последствиях публикации клеветы. Также я связалась с несколькими дружественными журналистами, которые могут представить более объективную картину, если потребуется.
Её спокойный, деловой тон действовал успокаивающе. Я не одна. У меня есть поддержка. Есть люди, которые видят сквозь ложь Олега, которые готовы стоять рядом со мной в этой битве.
— Спасибо, — сказала я, и в этом простом слове было больше эмоций, чем я могла выразить.
— Не за что. Отдыхайте. Завтра будет новый день…
А новый день начался с кошмара, как будто всего что вчера было, Олегу, казалось, недостаточно. Звонок от Владимира раздался, когда я только вернулась из магазина, где снова ловила на себе любопытные, оценивающие взгляды.
— Алиса, — его голос звучал напряженно, с едва сдерживаемой тревогой, которая была хуже любого крика. — У нас проблемы. В офис пришла проверка из налоговой. Одновременно появились инспекторы из пожарного надзора и трудовой инспекции. Они буквально парализовали работу бюро.
Мороз пробежал по коже. Это было именно то, о чем предупреждала Дарья — задействовать административные рычаги, использовать связи в госорганах. Олег начал атаку на бизнес Владимира, методично выполняя свой план, воплощая угрозы в реальность.
— Это моя вина, — я почувствовала, как горячие слезы подступают к глазам, как комок вины и страха сжимает горло. — Я втянула тебя во все это... Ты рискуешь своим бизнесом, своей репутацией, всем, что строил годами, из-за меня...
— Даже не думай так, — перебил Владимир. — Мы с Екатериной уже обсуждали такую возможность. У нас подготовлен план действий. Да, это неприятно, но мы справимся. У меня чистый бизнес, им нечего найти.
— Но они могут сфабриковать доказательства, — возразила я, вспоминая, как легко Олег создал фальшивые медицинские заключения, как умело манипулировал фактами в интервью журналистам. Его способность искажать реальность, подчинять её своим целям пугала до дрожи.
— Мы не дадим им такой возможности, — уверенно ответил Владимир, и я почти видела, как он выпрямляется в кресле, расправляет плечи, готовясь к бою. — У меня есть свои связи, юристы уже работают. Главное, чтобы ты не сдавалась. Именно этого Олег и добивается — чтобы ты почувствовала себя виноватой, испугалась, пошла на его условия. Не делай ему такого подарка, Алиса.
Я глубоко вздохнула, стараясь успокоиться. Воздух словно застревал в легких, сопротивляясь, но постепенно дыхание выровнялось. Внутри разливалось удивительное, незнакомое чувство — не радость, не облегчение, а что-то более глубокое, фундаментальное. Решимость.
— Да. Я не сдамся, — твердо сказала я, неосознанно сжав ладонь в кулак. — Слишком долго я жила в страхе. Слишком долго позволяла ему контролировать меня. Больше такого не будет.
Эти слова странным образом укрепили меня. Словно произнеся их вслух, я заключила договор с самой собой, обязательство, которое нельзя нарушить.
Вечером, когда я укладывала Сашу спать, зазвонил домофон. Звук, резкий и требовательный, прорезал тишину квартиры, заставив меня вздрогнуть. Сердце ухнуло куда-то вниз, а затем заколотилось с бешеной скоростью.
На экране видеонаблюдения я увидела Олега — идеально одетого, с букетом цветов и пакетом, в котором, предположительно, были игрушки для Саши. Он стоял прямо, уверенно, с осанкой человека, привыкшего получать то, что хочет. Его лицо казалось спокойным, даже доброжелательным, но глаза... глаза оставались холодными и расчетливыми.
Я не открыла. Вместо этого я взяла телефон и набрала номер Екатерины Максимовны:
— Он здесь. У дверей моей квартиры.
— Не открывайте, — мгновенно отреагировала адвокат. — Я звоню в полицию.
А домофон звонил снова и снова — настойчиво, требовательно, агрессивно. Звук отдавался в голове болезненной пульсацией. Затем телефон в моей руке завибрировал — звонок от Олега. На мгновение я зависла, глядя на экран, на его имя, светящееся холодным голубым светом.
Он знал, что я дома. Конечно, знал. Как и то, что я не открою. Этот звонок был просто еще одним способом продемонстрировать власть, еще одной попыткой манипуляции. Дрожащим пальцем я нажала «ответить» и поднесла телефон к уху, не говоря ни слова.
— Я знаю, что ты дома, Алиса, — его голос звучал тихо и опасно, с оттенком сдерживаемой ярости, который я так хорошо помнила. — Открой дверь. Нам нужно поговорить.
— Нам не о чем говорить, — спокойно ответила я, хотя внутри всё сжималось от страха. — Все общение — через адвокатов. И у меня есть судебное предписание, запрещающее тебе приближаться к нам до вынесения окончательного решения. Ты нарушаешь закон, находясь здесь.
— Я твой муж, — яростно прошипел Олег, не скрывая гнев. — У меня есть право видеть своего сына! Никакой суд не может отнять у меня это право!
— Это решит суд, — я была непреклонна, черпая силы в своем страхе — не вопреки ему, а благодаря ему. Страх делал меня бдительной, собранной и решительной. — А сейчас уходи, или я вызову полицию. Уже вызвала, если быть точной.
— Ты пожалеешь об этом, — процедил Олег, и его голос упал до шепота, от которого волосы на затылке встали дыбом. В его тоне было столько холодной ярости, столько чистой, неприкрытой ненависти, что по спине пробежал озноб. Это был голос человека, для которого не существовало границ, когда дело касалось мести. — Очень пожалеешь.
— Каждая твоя угроза записывается и будет передана в суд, — я сама не узнавала свой голос — такой ровный, такой спокойный, с нотками почти ледяного презрения. — Уходи.
Я повесила трубку и с бьющимся сердцем наблюдала на экране, как Олег швыряет букет на пол с такой силой, что цветы разлетаются по коридору, разворачивается и уходит быстрым, яростным шагом. Его плечи были напряжены, как у хищника перед прыжком, а руки сжаты в кулаки с такой силой, что даже на маленьком экране я видела, как побелели костяшки пальцев.
Наблюдая его удаляющуюся спину, я чувствовала странную смесь эмоций — облегчение от того, что непосредственная опасность миновала, и животный, инстинктивный страх перед тем, что могло последовать дальше. Олег не из тех, кто признает поражение. Он не остановится после такого унижения. Он будет планировать новую атаку, еще более изощренную, еще более безжалостную.
Через десять минут приехала полиция, вызванная Екатериной. Двое офицеров — молодой человек с настороженным взглядом и женщина средних лет с усталым, но внимательным лицом — внимательно выслушали мой рассказ, осмотрели брошенный букет, всё еще лежащий в коридоре подъезда, записали показания. Я показала им запись с камеры домофона и судебное предписание. Они составили протокол о нарушении и пообещали усилить патрулирование района.
— Если он появится снова, немедленно звоните, — сказала женщина-офицер, и в её глазах я увидела понимание, почти сочувствие. — Не пытайтесь разговаривать с ним, не открывайте дверь. Просто звоните.
Когда полицейские ушли, я долго сидела на кухне, глядя в темноту за окном. Ночной город мерцал тысячами огней, безразличный к человеческим драмам, разворачивающимся за его освещенными окнами. Где-то там, в этом море огней, был и Олег — в своем огромном пустом доме, или в дорогом ресторане, или в квартире новой любовницы. Планирующий свой следующий ход. Обдумывающий новые способы достать меня, сломить мое сопротивление.
Я знала, что он не остановится. Он будет атаковать меня и всех, кто мне дорог, используя все доступные ему ресурсы — деньги, связи, влияние, манипуляции. И чем сильнее я сопротивляюсь, тем яростнее будут его нападения. Каждый мой отказ, каждое «нет» только распаляет его гнев, его решимость сломить меня любой ценой.
Но впервые за много лет я не испытывала парализующего страха при мысли о том, что может сделать Олег. Вместо этого внутри разливалась холодная, ясная решимость — не злость, не ненависть, а просто несгибаемая воля защищать себя и своего сына. Я больше не была жертвой, загнанной в угол, беспомощно ожидающей следующего удара. Я была воином, готовым к битве — битве, которая предстояла долгой и тяжелой, но которую я не собиралась проигрывать.
Засыпая той ночью, я думала об удивительной иронии ситуации: чем сильнее Олег пытался сломить меня, чем больше давил, тем сильнее я становилась. Каждая его атака, вместо того чтобы ослабить, только закаляла мою решимость, укрепляла мою волю, превращала страх в силу. Он сам создавал во мне то, против чего теперь так яростно боролся — независимость, стойкость, уверенность в своем праве на свободу.
Продолжение следует. Все части внизу 👇
***
Если вам понравилась история, рекомендую почитать книгу, написанную в похожем стиле и жанре:
"Развод. Осколки идеальной жизни", Лея Вестова ❤️
Я читала до утра! Всех Ц.
***
Что почитать еще:
***
Все части:
Часть 1 | Часть 2 | Часть 3 | Часть 4 | Часть 5 | Часть 6 | Часть 7 | Часть 8 | Часть 9 | Часть 10 | Часть 11 | Часть 12 | Часть 13 | Часть 14 | Часть 15 | Часть 16 | Часть 17 | Часть 18 | Часть 19
Часть 20 - продолжение