Сокровища великого хана: Историко-фантастическая повесть, опубликованная в 2003 году.
Автор Алексей Богачев.
Герои этой книги – обыкновенные российские школьники начала 21 века, которые, спасая человека, невероятным образом попадают сначала в 1912 год, а потом переносятся в Константинополь середины 7 века, когда византийский император в честь победы над аварами наградил хана Кубрата дарами несметными.
Найдут ли ребята все эти богатства, спасут ли своих друзей? Об этом и многом другом вы узнаете, прочитав приключенческую повесть Алексея Богачева «Сокровища великого хана».
Глава 1 Глава 2 Глава 3 Глава 4 Глава 5 Глава 6 Глава 7 Глава 8 Глава 9 Глава 10 Глава 11 Глава 12 Глава 13 Глава 14 Глава 15
ГЛАВА 16. ГЕНРИХ ШТЮБЕ (РАССКАЗ АНТИКВАРА)
История эта давняя и началась она в 1942 году. Тогда меня, майора абвера, так называлась военная разведка немцев, направили в Таллин. Лично по заданию адмирала Канариса я должен был организовать новый канал дезинформации. Мое руководство в Москве это назначение тоже устраивало. А помимо всего прочего мне поручили собрать максимально полную информацию о трех разведшколах. Под Таллином, в местечках Кумна, Лейтс и Кейла-Юа, небезуспешно готовили для заброски в наш тыл разведчиков-диверсантов.
Кроме того, я как отпрыск старинного аристократического рода, должен был вести светский образ жизни - бывать на официальных приемах, раутах. И вот на одном из таких приемов в старинном замке под Таллином гостеприимный хозяин представил мне одного военного промышленника, любителя антиквариата. Его звали Генрих Штюбе. В тот момент он занимался вывозом с оккупированных территорий цветного металла. Однако эту свою деятельность он достаточно успешно совмещал с вывозом в Германию картин великих художников, археологических ценностей и прочих предметов искусства. Настоящие знатоки антиквариата за истинные раритеты тогда платили очень неплохие деньги. Но, у меня создалось впечатление, что Штюбе не столько перепродает все эти вещи, сколько складывает их в каких-то одному ему известных тайниках. Он как будто чувствовал, что после войны их ценность возрастет многократно.
Удивительно, но он действительно оказался не банальным спекулянтом, а настоящим знатоком искусства. Уже потом сблизившись, мы под рюмку коньяка и хорошую сигару могли часами говорить о Тициане, Рембрандте, Ренуаре. И мне это доставляло истинное удовольствие, поскольку в разоренной войной Прибалтике другого такого собеседника найти было трудно.
Но самое главное было, пожалуй, то, что в этих разговорах от промышленника Штюбе можно было получить очень ценную информацию о размещении на авиационных заводах Германии новых военных заказов. А поскольку круг знакомых этого человека был невообразимо большим и поскольку он любил бравировать полусекретной информацией, полученной в разговорах с очень солидными людьми, мне оставалось просто внимательно его слушать и как бы невзначай задавать наводящие вопросы.
Но я бы не был профессиональным разведчиком, если бы принял этого Штюбе за простака. Он был далеко не простак. Не раз и не два я замечал, как он исподволь пытается выудить от меня ту или иную информацию. Его почему-то очень интересовал Ленинград. Тогда город уже второй год оставался в блокаде. Ленинградцы, пережившие труднейшую зиму, из последних сил продолжали удерживать свой город. Временами даже мне казалось, что немецкие войска вот-вот и прорвут кольцо обороны.
Вероятно, так думал и Штюбе. Во всяком случае, иногда мне думалось, что он чуть ли не первым хочет войти в осажденный город. Я догадывался о его видах на нашу вторую столицу. Ни для кого не было секретом, что бесценные произведения искусства, хранившиеся и в Эрмитаже и в других музеях города, вывезены не были. Кроме того, частные коллекции собирателей антиквариата тоже оставались там. Впрочем, и сам Штюбе своих намерений особенно не скрывал. Один достаточно откровенный разговор я помню очень хорошо. Дело было в бильярдном зале одного из старинных особняков в центре Таллина. Оказалось, что и он и я были любителями этой замечательной игры. "От двух бортов в середину", - бывало, говорил он, предвкушая забитый шар. И забивал. Забивал изящно, красиво и с каким-то особенным шиком. После каждого такого удара он брал рюмку коньяка и, не торопясь, обходил стол, внимательно всматриваясь уже в новое расположение шаров на зеленом сукне. Потом делал маленький глоток, ставил рюмку и не без удовольствия продолжал: "двенадцатый влево" и тихонько закатывал его в лузу напротив.
- Отто, а вы знаете, что полотна Малевича и Кандинского, за океаном начинают пользоваться устойчивым спросом? - начал он после очередного красиво забитого шара. - Девятый вправо.
- Что вы сказали, Генрих, Малевич? Ну, вы же знаете, что современная живопись меня не интересует, - ответил я, раскуривая сигару.
- А зря, дорогой Отто. Тенденции таковы, что в недалеком будущем люди за них будут платить очень хорошие деньги. О Филонове, вы, конечно, тоже ничего не знаете?
- Очень немногое, Генрих.
- Будет жаль, если этот талантливый человек погибнет, - сказал он без малейшей иронии, - он сейчас в Ленинграде.
- Откуда такие точные сведения, друг мой?
- Прямо оттуда, - продолжая грустить, ответил он. - Седьмой в середину.
- Неплохой "француз"*, - откомментировал я. - У вас там что - своя агентурная сеть?
- Сеть? - оживился он. - Да, в каком-то смысле сеть. И сплел я ее еще до войны.
- Вот как? - искренне удивился я.
- Да, я любил бывать в довоенном Ленинграде. Чудесный город. Вы там бывали?
- Случалось.
- А я частенько бывал. На заводах. У них это, кажется, называлось "обмен опытом". - Он иронично хмыкнул. - Помните, как мы дружили с русскими, особенно накануне войны.
- Да, я какое-то время работал в нашем посольстве в Москве.
- Так вот, один мой знакомый, кстати сказать, русский немец, познакомил меня там с неким Яковом Абрамовичем Шейнисом, - продолжал он, с явным удовольствием погружаясь в мир собственных воспоминаний. - Он был, ни много ни мало, одним из координаторов подпольного рынка антиквариата. Пятый в угол.
- Опять вы меня обыграли, Генрих. Согласитесь, что это не совсем гуманно, - сказал я, рассмеявшись, и полез в карман за бумажником. - Извольте получить.
- Благодарю вас, майор, - сказал он, не без удовольствия, пряча купюру в нагрудный карман, - желаете отыграться?
- Я думаю, Генрих, что если мы с вами продолжим в таком темпе, то, как говорят русские, я уйду отсюда без штанов. Давайте лучше ударим по хозяйскому коньяку, - предложил я, - мне показалось, что это настоящий армянский.
- Заманчивое предложение, - рассмеялся он. - Коньяк я тоже оценил.
Из бильярдной мы перешли в достаточно уютную гостиную, где гости, разбившись на группы и, попивая крепкие напитки, вели светские беседы. Штюбе любил выпить, и был тонким ценителем вин.
А разведслужбы всех времен и народов умело пользовались одним из свойств вина - развязывать язык. В своей профессиональной практике я использовал этот прием добывания информации неоднократно и весьма результативно. Однако со Штюбе эти штучки не проходили. Он при всей своей субтильности выпивал много и практически не пьянел. Но в тот самый вечер мне повезло. Штюбе распробовал действительно настоящий и очень дорогой армянский коньяк, которым нас потчевал хозяин дома и, пожалуй, впервые не рассчитал свои силы. То, что он плел тогда, показалось мне пьяным бредом.
- Отто, - полушептал Штюбе, взяв меня под руку, когда мы с очередными рюмками коньяка направлялись в сторону балкона, - ты, я гляжу, нормальный парень. Не то, что эти вот. - При этом он пьяным брезгливым взглядом обвел окружающих.
- Генрих, не преувеличивай. Все люди одинаковые, - скорее поддакивал, нежели спорил с ним я.
- Не скажи Отто, не скажи. Вот тебе Пикассо не нравится. Но ты знаешь его работы. А для них... а-а-а, - недвусмысленно протянул он и пригубил из рюмки.
- Мне нравится ранний Пикассо, Генрих.
- Ну, ничего, мы с тобой еще самому Рембрандту наши портреты закажем, дай срок. - Его глаза стекленели с каждой минутой.
- Конечно, Генрих. Рембрандту портреты, а Родену бюсты наши закажем на коне в полный рост, - дружески шутил я.
- Ты мне не веришь? - Посмотрел он в упор.
- Какие у тебя на завтра планы? - Я попытался уйти от бессмысленного на мой взгляд разговора.
- Ты, мой единственный друг, не веришь, что у меня в Пиренейских горах есть машина времени? - Он настаивал на продолжении разговора.
- Верю, Генрих, и запрятал там ее сам Герберт Уэллс.
- Не веришь, - разочарованно произнес он. - Никто не верит. А вот это ты видел? - И он резким движением, вытащив из кармана френча портмоне, достал оттуда фотографию перстня с печаткой.
- Забавная вещица, - заметил я, разглядывая фото. - Золото, серебро?
- Золото, серебро, - передразнил он меня. - Не в этом дело. Это ключ от той машины. И храниться он сейчас в Эрмитаже. И я его достану, когда мы войдем в город.
Последний глоток коньяка окончательно подкосил моего собеседника. Он вдруг вышел на середину зала, предложил тост "За скорейшее взятие Ленинграда!", после чего запел бравурный немецкий марш времен Первой мировой войны. Господа офицеры, изрядно выпившие того же коньяка, с удовольствием взялись ему подпевать.
На том бы я все это и забыл, если бы буквально на следующее утро, протрезвевший Штюбе не стал расспрашивать меня по телефону о том, не молол ли он вчера несусветную чушь о Пиренеях? На это я отвечал, что молол, но что именно - не помню, поскольку пили мы одинаково много.
- А коньяк, действительно, был неплохой! - хмыкнул удовлетворенный моим ответом Штюбе, вежливо распрощался и повесил трубку.
Потом мы еще раза два-три встречались с ним, выпивали, играли в бильярд, но больше на все эти темы он со мной не заговаривал. А через месяц он вообще исчез из Таллина так же неожиданно, как и появился. Думал ли я, что через полвека судьба вновь сведет нас?
* * *
В тот злополучный воскресный вечер ничто не предвещало беды. Разве что собаки уже днем стали вести себя как-то необычно, особенно Иртыш. Один раз, проходя мимо меня, он вдруг остановился и как бы невзначай посмотрел мне в глаза. Столько печали и обреченности было в его собачьем взгляде, что я невольно заговорил с ним. "Ну, иди ко мне, Иртыш. Умная собака Иртыш, хорошая собака, - ласково трепал я его понурую голову, - ну, не надо грустить. Вон солнышко на дворе. Погода хорошая. Вечерком прогуляемся".
Но прогуляться нам не пришлось. Эти молодые здоровые ребята, которые словно привидения вошли в дом и быстро уложили двух собак, видно, были настоящими профессионалами. Я и опомниться не успел, как оказался привязанным сыромятными ремнями к своему старому креслу. А когда, наконец, окончательно очухался от прекрасно проведенного одним из молодцов хука слева, то мой старинный друг уже сидел в кресле напротив.
- А ты, Отто, постарел, постарел, - медленно произнес он на немецком, внимательно разглядывая меня.
- Да, и ты, Генрих, не стал моложе, - ответил я, про себя, однако, решив, что выглядит он довольно неплохо.
- Значит, все-таки узнал старинного приятеля-собутыльника?! - удовлетворенно засмеялся он. - А неплохо мы тогда в Таллине выпивали, а, Отто? Хорошие были времена.
- Времена всегда одинаковые, Генрих. Просто мы были моложе.
- Да, ты прав, мой друг, ох как прав. - Он вдруг встал, подошел к зеркалу и стал задумчиво и внимательно вглядываться в свое лицо. Потом, как бы очнувшись, провел рукой по резной раме и продолжил, - неплохая работа. Если не ошибаюсь, производство марсельских резчиков второй половины семнадцатого века.
- Первой.
- Что?
- Первой половины.
- Да? Ну, пожалуй, что так, - совсем немного подумав, согласился он.
- А может, твои нукеры развяжут меня? - предложил я. - А то разговаривать неудобно, да и руки затекли.
- Развяжите его, - скомандовал он им по-русски. И один из молодцов моментально выполнил команду.
- Откуда такие накаченные? - поинтересовался я, растирая запястья.
- Россия не оскудела талантами, друг мой. А московские фирмы за хорошие деньги всегда готовы выполнить любой заказ. А этот, согласись, не самый сложный. - Говоря это, он все время зыркал глазами, словно что-то ища. - У тебя, кстати, коньяка хорошего нет? А то в Москве напоили какой-то бурдой.
- Вон там в секретере на нижней полке, - ответил я.
- Неплохой столик, - оценил он тонкость работы мастера Екатерининской эпохи. - На нижней полке? О, армянский!? А помнишь, как тогда славно посидели?
- Рюмки там же, - уже окончательно оправившись от внезапного потрясения, подсказал я.
Мой незваный гость, не торопясь, рассмотрел оригинальную по форме бутылку пятизвездочного армянского коньяка. Потом достал две хрустальные рюмки и медленно-задумчиво, словно вспоминая что-то, двинулся в сторону стола.
- Знаешь, - задумчиво произнес он, - а я ведь тогда в Таллине был уверен, что ты на Канариса работаешь. Я и помыслить не мог, что ты русский. Ну, за встречу?
- А я и не русский, - ответил я, поднимая рюмку. - Во мне течет кровь старинного германского рода. Прозит*.
- Ну, Отто, не придирайся к словам. "Русский", "немец", "голландец" - работал-то ты на советы. Прозит.
На какое-то мгновение в доме воцарилась тишина. Было слышно, как в чуть приоткрытое окно на приятный запах коньяка залетела весенняя пчела. Но сделав круг по комнате, почему-то вылетела обратно.
- Неплохо, - констатировал гость качество напитка и медленно поставил пустую рюмку на стол, - не разучились в Армении коньяк делать, не разучились.
- Подделок сейчас много. - Мне почему-то стало приятно то ли за Армению, то ли за то, что угодил гостю. - Меня друзья не забывают. Прислали вот с оказией пару бутылочек. Прямо из погребов Эчмиадзина.
- А ты ведь решил, что я тогда опьянел, а? - Спросил весело Штюбе, вдруг опять неожиданно вернувшись в весну 1942 года. - Ну, решил или нет?
- Было дело, подумалось.
- А я тогда вообразил, что люди Канариса узнали о пещере в Пиренеях. И решил было, что именно тебе поручено любой ценой достать из Золотой кладовой Эрмитажа перстень-печатку. - Говоря это, он привычным движением плеснул в рюмки коньяку. - А, взглянув на твою реакцию в тот вечер, понял, что это не так. Прозит.
- А что, была пещера? Прозит. - Поддержал я разговор. - Ты ведь тогда чуть ли не о машине времени трепался.
- А-а-а! - с явным удовольствием выдохнул он. - Что значит - трепался? Есть и пещера и машина. Ключа запуска только не было.
- А теперь, значит, есть? Так ведь? - поинтересовался я.
- Ах, Отто-Отто! Если бы ты только знал, что я только не предпринимал для того, чтобы заполучить этот перстень. - Было видно, что это не просто слова. - Ленинград тогда устоял, и просто зайти в Эрмитаж с десантно-штурмовым батальоном мне не удалось. Все мои агенты тогда по совершенно непонятным причинам или погибали, или пропадали. Ну, хорошо, это была война. Неконтролируемых случайностей в тех обстоятельствах было просто не избежать, но потом!?
- А, что потом? - Чтобы как-то успокоить нервы своего гостя и свои собственные, я налил в рюмки по пятьдесят капель армянского лекарства.
- Ты же знаешь, Отто, что в Эрмитаже время от времени случаются кражи. Не часто, но случаются. Так ведь?
- Как и в любом другом музее мира, - согласился я.
- Вот именно! Везде пропадают вещи. Шедевры пропадают! А тут какое-то рядовой перстенек из клада, в котором были десятки золотых вещей...
- И что, так и не удалось выкрасть? - рассмеялся я.
- Да мистика какая-то, - согласился Штюбе и залпом хлопнул рюмку. - Один раз, десять лет назад, показалось даже, что дело сделано. И когда подкупленная мной уборщица, наконец, вынесла долгожданную вещь, и я дрожащими руками разворачивал невзрачную тряпицу, то оказалось, что в ней действительно старинное кольцо, но совершенно из другой коллекции. После целого ряда неудач я решил пойти другим путем. К тому времени в мире стали появляться совершенно новые молекулярные технологии воспроизводства предметов...
Вдруг он прервал свою речь и насторожился. Я тоже прислушался. Где-то неподалеку в машине сработала противоугонная сигнализация и нервные звуки сирены заглушили мирную тишину нашей старинной улочки. Штюбе посмотрел на одного из охранников, и тот, не говоря ни слова, подошел к окну.
- Все чисто, сеньор Альварес, - спокойно констатировал он после того, как внимательно осмотрел улицу.
- Альварес? Сеньор? - удивился я. - А, впрочем, после войны многие изменили не только имена.
- К тому же, мой дорогой Отто, живя в Испании, лучше быть испанцем, - подтвердил он. - Ну, да ближе к делу. Я знаю, что перстень у тебя.
- Даже так?
- Мой старый друг, при наличии двух болтливых пацанов и современном уровне развития подслушивающей техники, я даже не буду спрашивать, где ты его прячешь, - сказал он направляясь в сторону камина.
Я по старой привычке быстро оценил обстановку. Один охранник стоял у окна, другой перекрывал выход. "Эх, скинуть бы лет двадцать-тридцать, - с горечью подумал я, - посмотрели бы мы, как дело кончилось". Но здравый смысл возобладал, и я остался сидеть в кресле.
- И не думай даже, - словно прочитав мои мысли, отозвался Штюбе, - мы с тобой давно уже старики. Не те уже годы, чтобы нам шпионские драмы разыгрывать.
Посмотрев на согнутого в три погибели гостя, пытающегося пролезть в топку камина, я с ним мысленно согласился - да, годы действительно не те.
- Великолепная работа, - удовлетворенно отметил он, протирая перстень тряпицей, в которую тот был завернут. - Надо быть действительно очень одаренным специалистом, чтобы по слепку один в один изготовить ключ. И не нужно теперь в Эрмитаж ходить.
Какой-то психолог заметил, что самое большое удовольствие в жизни человек получает тогда, когда намечает себе какую-то цель, а потом достигает ее. Глядя на горящие глаза Штюбе, на его по детски искреннюю радостную улыбку, мне подумалось тогда, что психология действительно наука.
- И что этот "мастер по ключам" жив еще? - Сыграло во мне профессиональное любопытство.
- Мастер? - неожиданно удивился Штюбе. - Ах, ты про этого. Ну, конечно. Я конечно уже стар, но не настолько глуп, чтобы разбрасываться капиталами. Его мозги - это капитал, и я его всенепременно сохраню.
- И где хранить будешь?
- Никому не скажу, а тебе скажу, - засмеялся он. - Человек перед лицом смерти имеет право на знание.
- А покурить имеет право? - как-то вяло пошутил я и потянулся к коробке с сигарами. - Угощайся, кстати.
Мы, не торопясь, раскурили сигары. Штюбе допил свой коньяк и налил еще по одной. Его нукеры смотрели на все происходящее немигающими глазами. Казалось, что все это их совсем не интересует. "Наверное, и не такое видели", - подумал я тогда.
- Ну, так куда ты пристроишь этого мастера? - повторил я свой вопрос.
- А к месту работы и пристрою, - с готовность ответил он. - Помнишь, как во время войны нерадивых бойцов цепью к пулеметам приковывали? Нет, на цепь я его, конечно, сажать не буду. Но есть там в пещере комнатка, которая открывается этой самой печаточкой. Там он у меня, голубчик, и посидит.
- Понятно, - усмехнулся я, - ну, а со мной тоже гуманно обойдешься? Без стрельбы, должно быть.
- Обижаешь, Отто! Для тебя у меня найдутся прекрасные таблетки для инфаркта. Их сейчас спецслужбы многих стран практикуют. Выпил, и через пятнадцать минут - бац сердечный приступ. Годится?
- Ну, если других вариантов...
- Нет, Отто! Ты же старый разведчик, и понимаешь, что других вариантов в подобных ситуациях не бывает. - Сказал он, налил в стакан из кувшина воду и поднес мне таблетку.
Ну, а очнулся я уже через день на больничной койке. Мне рассказали, что бдительные мои соседи достаточно быстро отреагировали на необычные обстоятельства и позвонили "куда-надо". Приехали мои друзья в белых халатах и вернули меня с того света. А коли так - поживем еще!
