Сокровища великого хана: Историко-фантастическая повесть, опубликованная в 2003 году.
Автор Алексей Богачев.
Герои этой книги – обыкновенные российские школьники начала 21 века, которые, спасая человека, невероятным образом попадают сначала в 1912 год, а потом переносятся в Константинополь середины 7 века, когда византийский император в честь победы над аварами наградил хана Кубрата дарами несметными.
Найдут ли ребята все эти богатства, спасут ли своих друзей? Об этом и многом другом вы узнаете, прочитав приключенческую повесть Алексея Богачева «Сокровища великого хана».
Глава 1 Глава 2 Глава 3 Глава 4 Глава 5 Глава 6 Глава 7 Глава 8 Глава 9 Глава 10 Глава 11
ГЛАВА 12. ТАЙНА СЕМЬИ ЧИЖЕВСКИХ (РАССКАЗ ЧИЖА)
Порой моя собственная жизнь кажется мне отрывком из какого-то навороченного фильма. Начну с того, что мой отец мне не отец. Он мой дядя. И познакомился я с ним, когда мне было восемь лет. Я это очень хорошо запомнил, потому что именно в тот зимний солнечный день я поймал невероятную рыбину. Да, мы с моим другом Петькой Чирковым сразу после школы не заходя домой, побежали на реку. Снасти у нас были с собой, а ледобур всегда можно было попросить у рыбаков. Не успел я тогда закинуть удочку - клюёт. Подсекаю, тяну и... Ну, в общем все рыбаки сбежались посмотреть на это чудо природы. На первый взгляд, рыбина как рыбина, только большая. А, вот на второй... Плавники у неё необычные, похожие на недоразвитые лапки. Все любопытствующие в один голос согласились, что такого у нас на Енисее они отродясь не видали. Кто-то из рыбаков тогда предложил отослать это чудо природы ученым в Москву, другой - сделать чучело, третий - сварить уху и не принимать всё это близко к сердцу. Но окончательное решение оказалось неожиданным: во имя сохранения редкого вида все попросили меня отпустить чудесную рыбину восвояси. Да, я и сам, признаться, не горел желанием съесть эту диковину. Уже потом, спустя годы, в одной из энциклопедий я обнаружил рисунок кистеперной рыбы Латимерии, которая очень сильно напоминала мою тогдашнюю добычу.
Так и пришел я домой без рыбы, но с чудесным рассказом. Но поведать его бабушке я так и не успел, потому что дома меня ожидал еще один сюрприз. Приехал мой дядя, которого раньше я никогда не видел.
Но тут я должен немного рассказать о своей немногочисленной родне. Своих родителей я не помню. Вернее, есть у меня о них какие-то отрывочные и очень расплывчатые воспоминания. Но порой мне кажется, что даже их я просто придумал. Конечно, остались фотографии, какие-то письма. Но все это из какой-то иной, далёкой, не моей жизни. Бабушка рассказывала, что когда мне исполнилось полгода, мои папа и мама отправились в очередную геологическую экспедицию на Лену. Нужно было найти месторождение очень ценного минерала. Экспедиция была обычной. И ничто не предвещало каких-то неожиданностей. Но они случились. На десятый день работы радиостанция экспедиции как-то вдруг пропала из эфира. Ни через день, ни через неделю позывные экспедиции в эфире так и не прозвучали. Руководителями было принято решение о выезде поисково-спасательной группы. Спасатели обследовали весь район, наткнулись на след одной их временной стоянки, но ни людей, ни какого-либо оборудования они не нашли. Хотя потратили на поиски более месяца. Все следы обрывались в предгорьях Большого Хребта. О том, что летом эти места были опасны внезапными сходами больших и малых ледников, знали все.
Так я и оказался в глухой таёжной деревне у бабушки, которая на несколько лет заменила мне и мать и отца. Деревня наша действительно стояла в стороне от столбовых дорог, но убогой никогда не была. Старики рассказывали, что еще с незапамятных времен освоили эти места на Енисее наши предки - переселенцы из-под Нижнего Новгорода. Люди это были мастеровитые. Умели все: и дом сложить от печки до конька и пищаль сделать. Потому и поселок свой они отстроили быстро. А слава, и добрая и худая, она ж вперед человека летит. Прознали об этой деревне мастеров люди деловые, торговые, да и протоптали туда дорожку. Кому струг особенный сделать нужно было, чтоб и по реке, и по морю, и по льду под парусом шел, кому - часы с колокольным звоном, а кому что и особливо-секретное на семи замках. Настоящих мастеров, кроме наших, в округе не было и заказы сыпались один за другим. Хорошая работа оплачивалась щедро и потому, деревня поднималась быстро.
Люди у нас не голодали. Жили дружно вскладчину. Замков на дверях никогда не было. А если у кого родителя на охоте медведь задирал или, скажем, болезнь какая сваливала, то детей всем миром поднимали. Так и бабушка моя, жила спокойно и душа ее за меня не болела.
- А вот и Василий наш явился, - всплеснула она руками.
- Бабушка, я сегодня такую рыбину поймал! - Поглощенный своими впечатлениями от недавней рыбалки, я и не заметил, что у нас в избе гости. Вернее, один гость.
- Василий, познакомься, это двоюродный брат твоего отца, а мне он племянником приходится, Сергей Николаевич, - сказала бабушка бодро, но с какой-то грустинкой в голосе.
И только тут я увидел, что из-за стола привстает невысокий, плечистый, широколицый, курносый человек, с яркой полосой черных усов и черной же с проседью, не вполне причесанной, шевелюрой.
- Ну, здравствуй, племянник, - широко улыбаясь, громко произнес он и протянул мне руку.
- Здравствуйте, - ответил я, и мы обменялись крепким рукопожатием.
- Это тебе, - произнес мой новый родственник, и протянул какую-то яркую коробку, запаянную в целлофан.
- Можно посмотреть? - спросил я, скорее даже у бабушки.
- Ну, конечно, - откликнулась она, и потом, немного подумав, добавила, - только сначала вымой руки и покушай с нами.
По правде сказать, все мысли мои были настолько сосредоточены на этой коробке с нарисованными на ней конными рыцарями и пешими воинами, что бабушкин пирог я ел машинально. Попив чаю, я вместе с волшебной коробкой убежал в свою комнатку, где с неописуемым восторгом принялся расставлять оловянные солдатики у себя на письменном столе.
Солдатики, скажу я вам, были отменные. Я таких ни до, ни после не видел. Это был набор из двадцати фигурок, представлявших разные армии и народы. Здесь был римский легионер и японский самурай, тевтонский рыцарь и гуннский вождь, французский кирасир, шотландский гвардеец и еще много-много других, о которых я по малолетству своему еще тогда и не догадывался.
Больше всего меня удивила необыкновенная тонкость этой работы. Не просто детали костюмов и амуниции были выполнены с необыкновенной тщательностью, но даже черты лица того или иного воина отличались национальными особенностями и даже индивидуальностью - узкие глаза и хитрый взгляд японца, прямой нос и пренебрежительная ухмылка римлянина - все это немало удивляло меня.
А в это самое время в соседней комнатке продолжался начатый, видимо, до моего прихода разговор. Я не имел привычки вслушиваться в чужие разговоры, но по отдельным долетавшим до меня фрагментам беседы я понимал, что речь идет обо мне и о моем будущем.
- Ох, боюсь я, Серёженька, боюсь, - говорила бабушка, - ты ведь нынче здесь, а завтра там. А мальцу эти твои командировки, эта твоя жизнь на колесах на пользу ли?
- Да ведь он мир увидит, языки выучит, - настаивал дядя, - что он в этой глухой деревне, всю жизнь сидеть, что ли будет? Рано или поздно все равно уедет, в институт поступит. Так давай дадим ему в этой жизни шанс.
- Да, я знаю, Сереженька, знаю, что рано или поздно выпорхнет птенчик из гнезда, да пусть у него хоть душа-то здесь окрепнет. Мал ведь еще.
- Тёть Валь, да и ты уж не молодая, чтоб лямку-то эту тянуть, - продолжал Сергей Николаевич, - вон опять на сердчишко жалуешься. А ведь это не шутки.
- Ой, и прав ты, Серёженька, и боюсь я, - вздохнула бабушка. - Давай-ка передохни с дороги. Утро вечера мудренее. Небось, давно на печи-то не спал, а?
Тепло деревенского дома на любого пришедшего с мороза человека действует одинаково убаюкивающе. Я, проходя через большую комнату, заметил, как с печи расслабленно свисает рука Сергея Николаевича, перетянутая на запястье золотым браслетом очень красивых часов.
- И ты давай по дому не топчись, укладывайся уже, - привычно строго и одновременно ласково пропела мне бабушка, протиравшая клеёнку на столе.
Уже засыпая с солдатиком в руке, я почувствовал, как она подсела на мою кровать, ласково погладила меня по голове и негромко всхлипнула...
Утром, выходя к завтраку, я увидел усталое ласковое бабушкино лицо и понял, что всю эту ночь она не сомкнула глаз. Дядя Сережа в белоснежной рубахе с расстегнутым воротом и закатанными рукавами подливал себе в чашку кипяток из самовара.
- Здорово, племянник, - весело глянул он на меня, - так с солдатиком в руке и проспал?
- Доброе утро, - ответил я и с удивлением обнаружил в своей левой руке фигурку римлянина.
- Давай-ка быстренько умывайся и к столу, - не глядя на меня, произнесла бабушка и взялась наливать в мою чашку горячего молока.
Когда я со всегдашним удовольствием откусил горбушку свежеиспеченного хлеба с намазанным на него белым липовым медом и запил глотком горячего молока, бабушка как обычно села напротив меня и принялась нежным любящим взглядом следить за каждым моим движением. Сколько я себя помню, так начиналось каждое мое утро. И от этого ее доброго взгляда, от этого свежего хлеба и горячего молока, от тепла нашей печи, мне на душе всякий раз делалось уютно и хорошо.
- Василий, у меня к тебе серьезный разговор, - вдруг начала бабушка и замолчала. - Понимаешь, - продолжила она глубоко вздохнув, - дядя Сережа предлагает тебе пожить за границей. - За границей чего? - переспросил я.
- Во Франции, Василий, во Франции, - присоединился к неожиданному для меня разговору Сергей Николаевич. - Дело в том, Вася, что я работаю на строительстве различных важных объектов и у нас и за рубежом. И скажу прямо, специалист по электрическим системам я хороший, а поэтому зарплату мне тоже хорошую платят. Короче говоря, деньги есть. Это с одной стороны. А, с другой, я бы очень хотел, чтобы сын моего брата получил хорошее образование. А здесь в деревне это сделать очень непросто. Да и тетя Валя уже немолодая, тяжело ей. Вот я и подумал, почему бы нам по родственному не помочь друг другу.
- Это как? - Я уже начал догадываться о смысле его предложения.
- Дядя Сережа предлагает взять тебя с собой за границу, - продолжила бабушка. - Ты сможешь выучиться, мир посмотришь, языки опять же знать нужно.
- А дяде Сереже что с этого? - спросил я и перевел взгляд на Сергея Николаевича.
- Понимаешь, Василий, я живу один, - ответил он, - бывает придешь с работы домой, а там чистота и пустота, ни одного родного человека. Люди там за границей очень жесткие и расчетливые. Все себе на уме. Какие там откровенные разговоры! А тут - ты да я, да мы с тобой. И на пляж вместе сходим и спортом позанимаемся. Короче говоря, если ты думаешь, что это я тебе одолжение какое-то делаю, то ты не прав. Я думаю, что если ты немного попутешествуешь со мной, то хорошо будет всем нам - и мне, и бабушке, и тебе.
* * *
Так Сергей Николаевич и стал моим, можно сказать, приемным отцом. И вот уже несколько лет мы с ним колесим по свету. Франция, Египет, Англия, Китай... Человеком он оказался нормальным. Ко мне относился хорошо, не обижал. Чаще всего я учился в школах при наших посольствах, но бывало, что и в местных национальных учебных заведениях. И всегда, где бы ни жили, он посещал спортивные клубы и меня, по возможности, приобщал. Так за два года жизни в Китае я освоил азы дыхательной гимнастики у-шу, во Франции фехтованию меня обучали в одном из самых элитных клубов Марселя, а за пять месяцев жизни в Англии я пристрастился к верховой езде.
Человек он хоть и занятой, но компанейский. И потому у нас в доме всегда были гости. Уже потом, овладев языками, я начал понимать, что приглашенные в наш дом это не только коллеги по работе. И многих из них объединяла одна пламенная страсть - любовь к антиквариату. Это были богатые люди, аристократы, которых положение обязывало быть в курсе всего, что связано с древними раритетами и с их современной стоимостью. Более того, со временем я осознал, что Сергей Николаевич фигура в этих кругах достаточно авторитетная. С его мнением, с его взглядами и оценками считались многие важные персоны и на западе, и на востоке.
Я не скажу, что наш дом был антикварной лавкой, хотя у моего приемного отца, действительно, было несколько любимых и очень ценных редких вещиц, которые он неизменно перевозил из одной страны в другую. Люди ценили в нем две способности. Первая заключалась в его фантастическом умении практически безошибочно отличать подлинную вещь от подделки. Вторая, не менее замечательная, предоставить заказчику сведения о любой антикварной вещи или целой коллекции, если таковая, конечно, существовала. К примеру, о том, что троянские сокровища Генриха Шлимана не пропали бесследно, а хранятся под большим секретом в Московском музее изобразительных искусств имени А.С. Пушкина, он знал задолго до того, как эти сведения рассекретили.
И я подозреваю, что эти его способности не просто ценились, но и весьма щедро оплачивались богатыми и знатными гостями нашего дома. Собственно, он это не афишировал, но и не скрывал. И не раз после очередной удачной консультации, запирая гонорар в сейф, он любил говорить, что деньги одно из самых удачных изобретений человечества. Честно заработанные, они являются мерилом ума, предприимчивости, трудолюбия. И, наверное, это была правда. Действительно, трудолюбивый землепашец, получив деньги за проданный урожай, часть их отдает гончару, приобретая у того посуду; другую часть отдает врачу, покупая у него лекарства и рецепт их использования; третью - наставнику своих детей, который обучает их наукам... Ну, и так далее. А в итоге посредством именно денег все просто-напросто обменялись продуктами своего труда.
Это я рассказываю лишь для того, чтобы объяснить, что до поры до времени все в нашей жизни было очень даже хорошо. До тех пор пока отец каким-то образом не познакомился с одним очень странным человеком. Его звали Хосе-Антонио-Альварес д'Эспиноса Рохос. Отец называл его просто Альварес или, в обществе, сеньор Альварес. Мне этот сеньор как-то сразу не понравился. Я его про себя инквизитором прозвал. Высокий, тощий, весь какой-то прилизанный, с глубоким прямым шрамом через правую щеку. Меня в нем все отталкивало - и блеск его черных бездонных глаз, и вкрадчивая манера говорить, и какая-то неестественная улыбка. Если бы меня спросили, сколько ему лет, я бы затруднился ответить. С одной стороны, он был сухим, подтянутым и даже, пожалуй, спортивным человеком. С другой, по каким-то еле уловимым признакам он казался мне столетним уставшим стариком.
Сеньор Альварес каким-то образом сумел расположить к себе моего отца, и у них появились общие интересы. И именно с его неожиданным появлением я стал замечать вокруг себя некие странности, которым поначалу особого значения не придал.
А началось все с того, что после знакомства с Альваресом отец начал надолго пропадать "по делам". И при этом совсем перестал меня предупреждать. По возвращении из этих своих поездок отец всегда был чрезвычайно взволнован, его глаза горели каким-то лихорадочным огнем. Потом я заметил, что денег в нашем доме вдруг стало больше. Мы и раньше жили безбедно, но деньги всегда считали, потому и хранились они не на журнальном столике, а в сейфе. А тут у отца появилось какое-то пренебрежительное к ним отношение. И выражалось оно, например, в том, что теперь, когда я иногда просил денег на те или иные свои нужды, он просто выкладывал пачку стодолларовых купюр и говорил: "Возьми сколько надо". И это притом, что раньше он всегда интересовался статьями моих расходов.
Я замечал, что отец стал приезжать из "командировок" все более усталым и каким-то озадаченным. Он замкнулся, перестал улыбаться. Наш всегда гостеприимный дом опустел. Но более всего меня угнетала внезапно появившаяся склонность к спиртному. Нет, он всегда любил выпить хороший коньяк, но и меру тоже знал.
И вот однажды я, находясь в своей комнате, совершено случайно стал свидетелем очень странного разговора отца с сеньором Альваресом. Отец в те дни находился в каком-то очень тягостном раздумье. Он уже несколько дней не выходил из дому и поднимался со своего дивана только затем, чтобы достать из холодильника очередную бутылочку пива. От крепких напитков он тогда отказался. Я потихоньку радовался за него, решив, что из этого душевного кризиса он все-таки выберется и выберется достойно.
Видимо, отец знал, что Альварес рано или поздно появится, а потому и не очень удивился его приходу.
- Как здоровье нашего дорогого друга Сергея? - начал гость издалека, - уж не заболел ли кабальеро Чижевский?
- Кабальеро Чижевский чувствует себя хорошо, - мрачно ответил отец, - кабальеро Чижевский уже выздоравливает. А вот, вы, Альварес, по всей видимости, больны.
- Вот как? - с деланным удивлением спросил испанец и плеснул себе в стакан виски.
- Да, больны! Больны своими бредовыми идеями, своей алчностью, ненавистью к человечеству, наконец!
- Ну, продолжайте, продолжайте. Я вас очень внимательно слушаю.
- Я думал, что вы искренний ценитель прекрасного, тонкий знаток настоящего искусства, а вы оказались тривиальным любителем легкой наживы.
- Что вы говорите? А мне показалось, что и вам не чужда любовь к золоту. - Альварес подошел к журнальному столику и с нарастающей иронией в голосе продолжал. - А откуда взялась эта небрежно валяющаяся пачка стодолларовых купюр? А что там у нас в сейфе? Ах, тоже деньги! Ну, конечно, их вы получили как главный энергетик на вашей стройке? Или я ошибаюсь и это гонорары за консультации? Молчите?! Вам напомнить?! Все это вы имеете благодаря мне, благодаря работе, которую я вам предложил! Слюнтяй! Хлюпик!
- Да, я оступился, - ответил отец после некоторой паузы, - я ошибся. И за эту ошибку мне придется расплатиться. Но знайте, Альварес, отныне я вам не попутчик. И дороги наши отныне разошлись!
- Надолго ли, мой решительный друг?
- Навсегда!
- Значит, вы выходите из игры?
- Значит выхожу.
- Ну, что ж, как это у вас у русских говорится - "Вольному воля"?
- У нас говорится: "Скатертью дорожка", - при этом отец подошёл к входной двери и широко распахнул её.
- Я думаю, кабальеро Чижевский, вы об этом очень скоро пожалеете. - Альварес допил виски, с силой поставил стакан на столик, резко встал и двинулся к выходу. Находясь уже в дверном проёме, он неожиданно развернулся и произнес загадочную фразу. - Бывает, мой дорогой друг, что мы иногда оставляем своё прошлое, но прошлое никогда не оставляет нас. Помните об этом.
Вторую половину всего этого разговора я не просто слышал, я наблюдал происходящее в приоткрытую дверь. И когда Альварес произнёс эту свою последнюю фразу, мне показалось, что он просто-таки растворился в дверном проёме. Входная дверь так и оставалось открытой. В неё били розовые лучи закатного океанского солнца.
Отец подошел к бару, взял бутылку коньяка, немного подержал её, как бы взвешивая, и медленно поставил на место. Потом, не торопясь, он прошел через всю залу и замер у открытой двери. Мне показалось, что он любуется вечерним закатом. Я прикрыл дверь в свою комнату и вернулся за письменный стол. Мысли в моей голове путались, но душа моя испытывала облегчение, словно с неё свалили какой-то непосильный груз. Минут через десять, в мою дверь постучали. Я сказал "да-а" и, развернувшись на компьютерном кресле, увидел отца. Его лицо было добрым, приветливым и каким-то просветлённым.
- Я не слишком сильно кричал? - спросил он извинительным тоном.
- В общем, нет, - ответил я.
- А, впрочем, бог с ним, - он на секунду задумался и продолжил, - Я, собственно, вот что пришел сказать. Дело в том, что пять дней назад мы закончили строительство и сдали объект.
- И куда теперь, - с готовностью поинтересовался я.
- Вот и я думаю, не пора ли нам вернуться на родину?
- В Россию?! - вырвалось у меня.
- А куда же еще? - улыбнулся он, - у нас с тобой одна Родина.
Мне показалось, что это решение пришло ему в голову совсем недавно, и что он сам радовался этому решению.
- Пап, а куда?
- Вертится у меня одна мыслишка, - задумчиво произнес он, - есть на Волге старинный и очень красивый город. Там начинают строительство электростанции нового поколения, а руководит этой стройкой мой старый институтский приятель Валька Петров. Вот, я думаю, к нему и подадимся.
Так вот мы и оказались в вашем городе. И всё вроде бы шло хорошо и спокойно. Но несколько дней назад отец достал из почтового ящика какой-то необычный конверт. Прочитав находящееся в нём послание, он как-то вдруг сразу помрачнел. Всю следующую ночь не спал. Я понял это по его воспалённым глазам. Утром за завтраком он, медленно попивая кофе, долго и пристально смотрел на меня.
- Вот что, Василий, - начал он, - я долго думал, стоит ли ввязывать тебя в это дело, и решил, что всё-таки стоит. И вот почему. Во-первых, ты уже не маленький мальчик; во-вторых, мы с тобой не чужие люди; в-третьих, ситуация настолько необычная, что, обратись я к кому-нибудь другому, меня примут за сумасшедшего. Ты же, зная меня достаточно хорошо, так не решишь. Кроме того, какие-то вещи происходили на твоих глазах. Ну, что, сын, готов?
- Всегда готов! - вяло попытался пошутить я.
- Тогда слушай, - он закурил и закашлялся. - История, прямо скажу, фантастическая. Теперь мне и самому во все происшедшее верится с трудом. С чего же начать?
- Наверное, с сеньора Альвареса? - попытался подсказать я.
- Да, пожалуй, ты прав. Все началось именно с него... Тебе кофе подлить?
- Нет, пап, я пожалуй молочка горячего себе подолью.
- Да, конечно... - мне казалось, что отец пытается что-то вспомнить. - Я, честно говоря, и не помню, кто привёл его в наш дом. Он выскочил как чёрт из табакерки. И сразу повёл себя так, словно мы знакомы тысячу лет...
Рассказ отца был неровным и сбивчивым. Он говорил то очень быстро, то останавливался и замолкал, словно вспоминая какие-то подробности. Время от времени он вставал, чтобы снова заварить себе кофе.
То, что я услышал, действительно было очень необычным и скорее напоминало какую-то не очень научную фантастику. И если говорить очень коротко, то вот этот самый Хосе-Антонио-Альварес д'Эспиноса Рохос был обладателем какой-то невиданной средневековой машины, которая могла отправлять человека в прошлое и возвращать его обратно. Хранил он её в пещере в Пиренеях в одном очень труднодоступном ущелье. Впрочем, слово "хранил" не совсем правильное. Насколько я понял, сама пещера и была этой самой "машиной времени". И машина эта уже долгое время находилась в бездействии, так как мощным ударом молнии в ней было повреждено какое-то устройство. Но это полбеды. Самая важная деталь всего этого устройства - ключ запуска - в результате перегрева оплавился и стал совершенно бесполезен. Это случилось еще до Второй мировой войны. И, таким образом, машина, приносившая своему хозяину из прошлого несметные сокровища, в один миг стала грудой бесполезного металла. Раздосадованный сеньор Альварес сделал все, чтобы найти специалиста по ремонту такой чудо-техники. Шли годы, но такого умельца он так и не нашел. И вот кто-то указал ему на отца, как на одного из лучших электротехников современности. Подобрать ключик к сердцу папы Альваресу было весьма просто. Узнав о его любви к произведениям древнего искусства, испанец пригласил его в свой замок в горах. Сокровищам, хранившимся там, мог бы позавидовать любой современный музей изящных искусств. Потрясённый увиденным, а также рассказами хозяина замка, отец всецело поддался магии его обещаний. А обещал тот, ни много ни мало, найти сокровища гуннского вождя Атиллы. Ну, отец сразу и обмяк. И в такой ситуации из него можно было лепить все, что заблагорассудится. Вот тогда-то Альварес и повел его в свою горную пещеру к чудо-машине. Отец потом рассказывал мне, что, по всей видимости, сотворена она была каким-то гениальным алхимиком эпохи средних веков. Больше всего его поразило то, что на базе примитивных материалов тем гением была придумана очень простая, но в то же время потрясающая схема, позволявшая разряд молнии преобразовывать в поток энергии, искривлявший пространство и время. И при желании человек, находящийся в пещере, мог выйти из неё в любую эпоху. А, что это значит - может догадаться любой человек, даже не обладающий склонностью к фантазии. У обладателя этого аппарата как минимум, всегда есть возможность подглядеть где люди закопали клад и откопать его, но уже в наше время. А как максимум...
Вот на этом максимуме и разошлись взгляды моего отца и сеньора Альвареса. Я уж не знаю доподлинно, что там у них произошло (а отец не рассказывал), но догадываюсь, что испанец решил вмешаться в прошлое кардинально, а отец, когда понял, к чему это может привести, не позволил это сделать. Но и это не самое главное. Всё дело в том, что когда отец наконец отладил машину, то нужно было ещё сделать точную копию ключа. А ключ этот представлял из себя перстень с печаткой. Монограмма, выдавленная на щитке этого кольца, должна была точно накладываться на "замочную скважину" пульта управления машины, и вот тогда-то она и начинала работать. Я уже сказал, что этот чудо-аппарат изобрели в средние века, вот поэтому и ключ этот был сделан как обыкновенное средневековое украшение.
И отец мой разработал схему, по которой можно было не просто изготовить похожую вещь, но создать её точную молекулярную копию. Ибо только полная совместимость "замочной скважины" и ключа могла запустить машину.
Вот теперь мы подошли к развязке этой невероятной истории. Отец, порывая отношения с Альваресом, подсунул ему другой внешне очень похожий перстень. А настоящий, во избежании непредвиденного поворота событий он увёз с собой. Перстень долгое время лежал у него в сейфе. Но несколько дней назад отец по электронной почте получил очень странную записку. Смысл её состоял в том, что некто знает секрет перстня и просит "по хорошему" вернуть его настоящему владельцу. Более того, через какое-то время отец почувствовал за собой слежку. А три дня назад, вернувшись домой, мы обнаружили, что всё в нашей квартире перевёрнуто вверх дном. Мы поняли, что кто-то искал перстень. И вот тогда-то отец, ввиду того, что слежка за ним велась постоянно, дал мне его и попросил спрятать понадёжнее. Ну, а я его потерял. А потом, тщательно проанализировав ситуацию, я понял, что обронил его в школе в раздевалке, и что нашли его именно вы.
Но и это не самое главное. Вчера вечером мой отец неожиданно пропал. Его похитили. Я не паникую и это не мои домыслы. Просто, придя домой, я обнаружил вот эту записку.
