- Встань по-старому, как мать поставила! - растревоженная средь зимы Избушка послушно поворачивалась, подчинившись древнему заклятью. Девки внутри перекатывались от печи к окошку и обратно. Наконец переход завершился, и пол угомонился. Оксана подошла к двери:
- Ну, что, подруга, пошли?
Сусамбиль кивнула, и Оксана толкнула дверь.
В морды ударил жар раскалённого металла, сухой ветер принёс искры и пепел, они вышли на крыльцо и закрыли дверь в явь.
С этой стороны избушка оказалась добротным теремом из вековых почерневших дубов. Сусамбиль дёрнула дверную ручку. Дверь не открылась.
Изогнутые восточные брови надломились в недоумении.
- Да, этого я не предусмотрела,- Оксана больше не хотела смотреть товарке в глаза.- Делай, что должно, и будь что будет?
Сусамбиль передёрнула плечами, скорее, соглашаясь.
Перед ними распластался перечный берег реки Смородины. Сама река походила, скорее, на поток лавы и от неё смердело углеводородом, который поднимался клубами, застилая другой берег...
Лет до пяти ребёнок засыпает в сопротивлении. Мир вокруг так прекрасен, что не хочется проваливаться в небытьё, даже если там ждут сказочные приключения: полёты, волшебство и единороги, замки и сражения, машины и добрые динозавры. Или мрачное пластилиновое дерево с дуплом между корней, куда влечёт непреодолимое любопыство, и ты обязательно провалишься и полетишь в колодец мимо причудливых животных, страдающих от уродства. Такая бесконечная, мучительная и эффективная тренировка совести, ведь бедных зверушек ребенок создал сам, силой необузданной детской фантазии и непослушными ручками. Однажды дитя перестаёт рисовать фантастических животных, чтобы больше не видеть их ночами... или увлекается биологией и становится генетиком.
Понятие смерти входит в человеческую жизнь очень рано и приводит с собой невнятное представление о цели, маскирующейся под мечту. С этих пор ребенок перестаёт сопротивляться сну, и ему открывается пограничный мир полуяви, в котором он будет жить, пока верит своим мечтам. В этом мире проигрываются ещё не осознанные, но уже сформированные сценарии поведения будущей женщины или мужчины, прорисовываются детали триумфа, создаются декорации счастья. Вся жизнь будет идти по этой колее: женщина будет носить тот самый розовый, в котором она была, когда принц спас её, даже если это вовсе не к лицу; изводить себя диетами, операциями и косметикой, потому что в зеркале вовсе не та принцесса, что достигла счастья в полуяви; копить на то самое кольцо; изводить взрослого мужчину истериками только оттого, что он реальный, а не рыцарь или дикарь, с которым она уже была счастлива, и вовсе неважно, любит он её или нет... не тот. Ах, если бы он был тот... ей хватило бы взгляда, полуулыбки, лёгкого прикосновения.
Мужчина будет задирать сильных, доказывая, что драконы победимы, или копить деньги, сначала чтобы построить машину времени, а потом по привычке; недоедая, восстанавливать старый Мерседес, жить в гараже, чтобы было как во сне; добиваться статуса, чтобы чувствовать себя победителем, ловить восхищённые взгляды или хотя бы подобострастные, хотя бы в семье.
Немногие, проваливаясь в полуявь, радостно взлетают без всяких крыльев, привычно подчиняя себе воздух, или танцуют с разноцветными рыбками в толще океана, или усилием воли выращивают небывалые цветы, или зажигают очаги и звезды, спеша согреть одинокие миры... Такие живут без колеи и без цели, чудаки на обочине жизни.
Потом гормоны возьмут своё, покорят мечту, затрут воспоминания о полуяви, оставив только неясный контур детской мечты...
На кованый Калинов мост через стальную, обжигающе холодную реку Смородину, под низким, обрюзгшим от северных дождей небом, Оксана въезжала в чёрной греческой колеснице, запряженной парой чёрных тонконогих коней, на ней было чёрное, сверкающее агатами платье в пол и тяжёлые чёрные волосы развевались за спиной... всё, как на вазе, которую она видела в музее. Это был триумф - в детских мечтах она покорила смерть.
Всё сбылось. Она всё решила сама, всё сделала сама, всё контролировала, только ощущения триумфа не было, не хватало милых девичьему сердцу деталей: колесницы, платья и чёрных волос...
- Хорошо, что нельзя умереть дважды, я бы сдохла от этой вони...
Сусамбиль закашляла, имитируя смех.
- Пошли, чего стоять?
Сусамбиль ступила с крыльца первой и через шаг подскользнулась, под многовековым слоем пепла оказалась жирная сажа в которой вязли когти, а лапы разъезжались. До берега они дошли измазанные хуже Золушки. Оксана осмотрела себя и подругу:
- Ну почти... Если ты согласишься быть конём...- Оксана улыбнулась и махнула когтистой нечеловеческой кистью,- А, всё равно коляски нет...
Сусамбиль посмотрела на Оксану и покрутила у виска.
- Долго объяснять... Где, собственно говоря, мост?
Моста не было.
Оксана крутила головой, всматриваясь в бесконечные дали берега, пытаясь деловой суетой прогнать главную мысль.
Тут, на границе перехода, в пекле Смородины, сгорела вся шелуха из мыслей, сомнений и желаний, оставив после себя вонь сожаления, осталась единственная, главная потребность - жить, и она теперь пульсировала в такт сердцу, стучала эхом в холодной пустой голове.
- Я хочу жить...- невольно произнесла девушка и посмотрела в жёлтые глаза подруги, ища спасения.
Но мёд превратился в янтарь. Сусамбиль уже умерла, только губы едва дрогнули в ответ знакомой улыбкой Моны Лизы.
...болели ноги, хотелось есть, кружилась голова от музейного шуршания людей. Лувр был воистину величайшим и сразу подавил девочку своим равнодушным лабиринтом чередующихся лиц, пейзажей, сверкающих витрин, где белые истуканы древних богов казались островками стабильности и уюта. Безвольной куклой тащилась она за отцом, который крепко сжимал её руку в своей большой, горячей, жёсткой ладони... Оксана вдруг поняла, что не помнит отцовского лица. От самого родного человека осталась только эта горячая ладонь, и она приковывала девушку к миру живых.
«Жив ли папа?» - подумала Оксана, прежде чем горечь от неоценённой родительской любви прорвалась в глаза и затуманила взор. Как бы она сейчас обняла его, крепко-крепко, вросла бы, спряталась, отдохнула...
«Бедная мама...» - худая, светловолосая, какая-то блёклая, всегда холодная, с белёсыми глазами. Взгляд всегда скользит, не останавливаясь на дочери, боится обжечься, растаять, полюбить...
Несостоявшаяся родительская любовь жарким огнём перехватила горло, вырвалась истеричным криком, уронила в пепел.
Она каталась в грязи и кричала до хрипа, пока перед её внутренним взором неспешной бесконечностью проходили лица тех, кому она отравляла жизнь: от няньки с тёплыми жалостливыми глазами бурёнки, до морды медведицы с отчаянными глазами, перед тем, как она лапой отбросила девчонку от разорванного тела своего медвежонка... бесполезная родительская любовь. Горькое горе потоком раскаяния, как лава, выжигало душу, очищало от мирской тяжести...
- Простите, простите, простите, простите...- шептали нечеловеческие губы бесполезное человеческое заклинание.
В начале было Слово, и Слово было у Бога, и Слово было Бог.
Оно было в начале у Бога.
Всё чрез Него на́чало быть, и без Него ничто не на́чало быть, что на́чало быть.
В Нем была жизнь, и жизнь была свет человеков.
И свет во тьме светит, и тьма не объяла его.
Был человек, посланный от Бога; имя ему Иоанн.
Он пришел для свидетельства, чтобы свидетельствовать о Свете, дабы все уверовали чрез него.
Он не был свет, но был послан, чтобы свидетельствовать о Свете.
Во вновь родившемся Мире Оксаны, он был не Иоанн, и не свет, и не он, и даже не совсем человек... Новый, еще сотрясаемый конвульсиями прошедшего перерождения, мир осознал себя в жёстких тисках дружеских объятий. Львиные лапы крепко-крепко прижимали вздрагивающее тело, пытаясь защитить от истинной смерти, неминуемой в одиночестве. Оксана открыла глаза и заглянула в лицо спасительницы.
Сусамбиль смотрела на реку всё теми же холодными янтарными глазами, с той же мёртвой полуулыбкой Моны Лизы, и было понятно, что если бы не подруга, она была бы уже на том берегу.
-Ты видишь мост?
Сусамбиль утвердительно кивнула.
- А я нет...
Тиски разжались, и Оксана, покачиваясь, оперлась на неверные ноги.
Не отрывая взгляда от цели, Сусамбиль встала на четвереньки, одним рывком разодрала нелепые грязные тряпки, покрывавшие львиное тело, расправила хвост. Теперь горб возвышался над головой, и казалось, что уродливый нарост вот-вот лопнет.
Они вместе подошли к краю, и Сусамбиль вопросительно посмотрела на подругу.
- Нет, не вижу...- Оксана очень старалась, но нет. За краем был обрыв в жгучий поток чужого горя - в реку Смородину.
Сусамбиль сделала полшага и оперлась на пустоту. Тут же под лапой возник мост.
Калинов мост, действительно, оказался кованый, только не чёрный, а раскалённо-красный.
Взвыв, Сусамбиль одёрнула лапу и отошла, прихрамывая.
На её место встала Оксана и попробовала поставить ногу на то же место, но опора не возникла, и она чуть не упала в пропасть. Девочки переглянулись...
Оксана давно зажмурилась, не в силах смотреть на манящую красно-оранжевую пропасть, на жёлтые раскалённые перекладины, на исчезающие чёрные звериные следы, воняющие горелой плотью... Вонь горелой плоти сильнее сероводорода разъедала глаза под веками и першило в горле; текли слёзы, слюни, сопли; ноги онемели, сжимая коленями бока подруги, стопы нестерпимо жгло; горб наливался болью, как бурдюк водой, но всё это было фоном, главное не выпустить чёрные косы из рук, главное не слышать воя Сусамбиль, главное не обращать внимание на содрогания боли, главное добраться... уже половина пути позади.
Хватило бы сил, но что-то происходило невнятное: Оксана совсем забыла, зачем она так мучается, так здорово разжать пальцы, улететь в лаву и сгореть там. Смерть предстала избавительницей и спасительницей, а Смородина - прохладной речкой, готовой своими струями массировать измученное тело... Но почему-то главное - держаться крепче за чёрные косы, главное - куда-то добраться...
Сначала по рукам потекло тёплое и начало капать на мост и вонять, потом Сусамбиль закричала и встала на дыбы, пытаясь выгнуться назад, потом промокли волосы, и руки стали соскальзывать, пришлось обмотать косы вокруг кисти. Только когда боль в спине стала невыносимой, и бурдюк с облегчением лопнул, а по спине обильно потекла прохладная кровь, Оксана открыла глаза.
Перед её лицом из кровоточащих разрывов показались коричневые перья. Огромные крылья рождались на её глазах, как и положено, в боли и крови. Она ещё увидела первый взмах, почувствовала жар на лице, касание перьев голенями и только потом опустила веки, разжала пальцы и провалилась в небытие. С её спины, по ногам текла кровь, а Оксана сама летела всё дальше и дальше в воронку темноты, и темнота была навсегда...
...пока не кончилась.
Продолжение следует...
Автор: Rediska
Источник: https://litclubbs.ru/articles/51550-most.html
Содержание:
Том 1
- Екатеринбург
Том 2
Том 3
Понравилось? У вас есть возможность поддержать клуб. Подписывайтесь, ставьте лайк и комментируйте!
Публикуйте свое творчество на сайте Бумажного слона. Самые лучшие публикации попадают на этот канал.
Читайте также: