Трёшка
Историю, которую сейчас вам поведаю, можно было сжать до анекдота.
Только ностальгия по безвозвратно ушедшим временам не даёт мне быть кратким.
В одном из российских городов, напичканном мыслимыми и не мыслимыми учреждениями, жила и трудилась на благо социалистического общества Зинаида Ивановна Талова.
Всякое утро, кроме выходных, праздничных, да дней скоротечных отпусков, рискуя сломать ноги, ступала она на деревянное крылечко своего управления, подгнившие ступени которого предупреждающе ворчали под тяжестью тружениц.
Допотопный домишко глядел на космическую эпоху лицом перекошенным оскоминой. Над входной дверью, нежелающей одним углом вписываться в косяк на тёмном фоне стеклянной вывески золотисто красовалась аббревиатура из букв числом около семи расшифровать которые могли даже не все сотрудницы данного учреждения. В двух комнатах пятистенка стояли столы опираясь ножками на стопки папок, что помогало привести поверхность столов к плоскости истинного горизонта.
За столами трудились женщины. Они что-то вычисляли пользуясь настольными калькуляторами, бойко отщёлкивали костяшками живучих бухгалтерских счётов, вносили и вносили цифры в таблицы. Время от времени возникал оживленный разговор.
После новенького анекдота или весёлой истории от колебаний
воздуха вызванного бурным хохотом за обоями что-то шурша, осыпалось.
Порой работа останавливалась, начиналось чаепитие с перекуром.
Кто-то из женщин на не-которое время просто исчезал – каждой было необходимо обежать ближайшие магазины, за-скочить
на почту или в сберкассу, позвонить по телефону-автомату.
Директор, изредка наведывающийся в разные отделы разбросанного по всему городу предприятия, давно не реагировал на пустующие столики. Временное отсутствие сотрудниц оправдывалось отсутствием телефона и необходимых человеку удобств внутри здания.
Перед обеденным перерывом женщины поглядывали в оконца,
пока чей-либо голосок не объявлял:
– Леночка! Твой прикатил.
Леночка торопливо подкрашивала губки, поправляла у зеркала
причёску и выбегала на улицу. Чёрная, лакированная «Волжанка» уносила Леночку в направлении известном лишь ей и её спутнику.
После шикарного отъезда королевы отдела парами и в одиночку
растекались по ближайшим стекляшкам и столовкам.
Послеобеденная половина рабочего дня не отличалась от дообеденной, если не считать застольных посиделок вскладчину в честь дня рождения кого-либо из коллег или дат еще более знаменательных.
В конце рабочего дня опять все поглядывали в оконца, пока чей-либо иронический голосок не изрекал:
– Леночка! Законный прикатил.
Леночка неторопливо убирала рабочее место, выходила на улицу. Муж её, человек непьющий и некурящий, услужливо открывал перед ней дверцу «Копейки» вишнёвой масти.
Бывало, после очередного отпуска кто-то из незамужних, продемонстрировав перед ахающими коллегами щедрые дары новоявленного, «ну, обалден-н-ого!» жениха, уносился за благоверным в розовую даль, прокляв при этом и свой городишко, и скособоченную «хибару», где пришлось просидеть молодость, щёлкая счётами. Только, не проходило и полугода, как путешественница вновь восседала за своим рабочим столом, так никем и не облюбованным за время её очередного «замужества».
Этот день отличался от других тем, что «девочки» получили аванс и до предстоящего всенародного праздника оставалась пара суток.
Когда Зинаида Ивановна в конце рабочего дня решила подбить «дебет-кредит» своих наличных финансов, то ни бухгалтерских счётов, ни калькулятора не потребовалось. Единственную зелёную трёшку она положила в наружный боковой карман демисезонного пальто и похлопала по своему упругому бедру:
– Вот оно, девочки, всё богатство. Теперь тяни, как сумеешь.
Взяла тряпичную сумку, туго набитую предпраздничными покупками, с которой искривлено и счастливо улыбалась звезда советской эстрады популярная в восьмидесятые годы.
Упомянутые ранее ступеньки крыльца устало заворчали под тяжестью её тела и ноши, однако и на этот раз выдержали. Из тронувшихся вишнёвых «Жигулей» Леночка «сделала ручкой» тёте Зине и выпустила колечко сигаретного дыма.
На задней площадке, набитого до «непродыху» троллейбуса, мысли Зинаиды Ивановны вернулись к растраченному авансу, к последнему трояку. Давка такая, в которой женщина чувствует себя голой, а хамоватый «кобелишко» бесстыдно льнёт к её телу, отвернув глаза в сторону. В общем, теснотища… «воруй – не хочу!».
Тут-то Зинаида Ивановна и почувствовала скользящую в карман её пальто ладонь. «Трояк! Последний трояк! Вот, сволочь!» – сработало в голове.
Выпущенная из руки сумка так и зависла над полом, сдавленная
со всех сторон ногами пассажиров. Освободившейся рукой Зинаида Ивановна молниеносно перехватила в кармане сжатую в кулак руку ворюги. Началась безмолвная борьба за купюру! Пальцы Зинаиды Ивановны, сильные от ежедневной писчей работы и вязания способные одним хватом досуха отжать бельё и половую тряпку зверино вцепились во вражескую кисть. «Отдай!» – угрожающе внушал её взгляд мужчине с расширяющимися от боли зрачками. «Ишь, ты! – внутренне кричала Зинаида Ивановна, – губу отвесил, зенки выкатил, слизняк ползучий! Погоди у меня! Я сейчас так заверещу тошно станет! Я на тебя, рак пучеглазый, весь коллектив пассажиров натравлю!»
То ли от обжигающей боли, причиняемой ногтями Зинаиды Ивановны, то ли, почуяв недобрый знак в бормотушном дыхании
подозрительного типа за своим левым ухом, неудачливый «щипач» разжал пальцы. Зинаида Ивановна, овладев своей законной бумажкой, не раскрывая ладони, как на крюк подцепив рукой сумку, ста-ла пропихиваться к выходу. За ней упорно, что-то бурча, вызывая недовольство пассажиров пробивался её соперник.
Троллейбус остановился. Она не сошла, а выпала из него, получив пинок по мягкому месту. Стоя на четвереньках видела Зинаида Ивановна с глубоким креном и скрежетом удаляющийся троллейбус, по колено обнажённую волосатую ногу в ядовито-зелённом носке торчащую из прикрытой задней двери.
Зинаида Ивановна поднялась из грязной жижи замерзающей
ночами и оттаивающей под дневным солнцем, разомкнула онемевшую.
На ладони лежала синяя купюра пятирублёвого достоинства.
«Господи!» – вслух произнесла Зинаида Ивановна и извлекла из кармана свою злополучную трёшку.
Она подобрала валяющийся правый мужской туфель своей изношенностью напомнивший ей перекошенный домишко-учреждение, в котором работала. Поставила туфель, сумку на лавку и присела в ожидании следующего троллейбуса.
Не шурша, а громыхая осыпалась штукатурка за обоями, когда Зинаида Ивановна поведала об этом «девочкам». Кто из них посочувствовал мужику, оставшемуся без обувки и заначки на праздник, кто восторгался мужеством Зинаиды Ивановны. А Леночка произнесла:
– Зинка! А вдруг вы с ним встретитесь, ведь одним маршрутом
катаетесь. Вот это будет знакомство! Глядишь, и «закадришь» мужика-то?!
Хохол и сало
Хохлу – сало, что ребёнку – сладость! Посчастливилось моему
товарищу служить пяток лет за рубежом. Попал он в жаркую страну народ которой фанатично исповедует ислам. Тогда-то и случился этот конфуз.
Чушек в том государстве считают грязными животными, а пищу из свинины – оскверняющей мусульманина. Запрет на ввоз в страну свинины был так строг, что таможенники отнимали её даже у иностранцев.
Пропитался хохол год блюдами правоверных и прибыл в отпуск
в родную станицу. Не сказать что б исхудал, но по сальцу и свиным отбивным наскучался.
Влетел в родительскую хату, сбросил короба и чемоданы с заграничными подарками, да в погреб, где в бочонках хранится хвалёная солонина. Весь отпуск за стол без сальца не садился.
Пришла ему пора в жаркую страну возвращаться. Собрали на проводины родню, друзей пригласили. Пожалобился он землякам:
– Як же я там без сальца дослуживать-то стану?
Кума его, аппетитная, пышногрудая хохлушка, возьми и вразуми
его:
– Ты, – говорит, – кум, из чего состряпан? Из костей, мяса да сала. Сало да мясо, поди, не зазвенькают на контроле ежели ты его тонкими пластами настругаешь да под одёжкой своей укроешь.
Вон, бабы с мясокомбината чего только под бельём с работы
не натаскают!
Обрадовался мой товарищ совету кумы, аж расцеловал её в пухленькие щёчки:
– Голова! И чего я своей башкой не скумекал?
Советскую таможню проскочил как по маслу. Не гранатами ж облепил себя, а аккуратно нарезанными пластинами солёненького да копчёненького сальца в целлофановых пакетиках. Правда, взмок прилично пока самолёт положенную высоту не набрал и не погасло табло «NO SMOKING».
В туалете хохол снял с себя бельё, превращённое в «бронежилет», досуха обтёрся полотенцем, оделся. Вернулся на место с пакетом, в который уложил свой драгоценный груз.
Когда перелёт приблизился к завершению наш герой проделал обратную процедуру в туалете.
Одного не могла предвидеть кума-разумница, что в стране этой против нашей прохлады аккурат стоит злобный зной пустыни.
Потел, потел наш хохол под панцирем из целлофана и сала, да и рухнул перед мусульманскими таможенниками, потеряв сознание от перегрева организма.
Очнулся в служебной комнате с кондиционером от хохота
мусульман. На столике горой возлежали его драгоценные пакетики. Смуглая девушка в медицинском наряде подала ему какую-то таблетку и пластиковый стаканчик с водой.
Присел хохол на кушетке, почесал загривок и подписал документ об изъятии запрещённого на ввоз в страну продукта.
Да, Бог он всё видит! А чем Аллах от Бога отличается? Разве тем, что горилку пить запретил, да свинину кушать. А как было всё кумой толково придумано, да?!
https://proza.ru/2017/05/13/848
