— Мне только исполнилось восемнадцать. Беременность привела меня в ужас. Я голову потеряла, ни есть не могла, ни учиться толком. Сидела на лекциях и не слышала слов преподавателя. Тогда еще и сессия была на носу. Я понимала, что запутываюсь в проблемах. К тому же меня тошнило, голова кружилась. Не знаю, был ли это токсикоз… Или просто от страха. Потому что страх был какой-то дикий, прямо уши закладывало…
— Таня, вы обратились к кому-то? Было кому вас поддержать? Посоветовать?
Она помотала головой: нет.
— Почему вы не поговорили с мамой?
— О, это было невозможно.
— Почему? — удивилась я. — Ведь вы рассказывали, что у вас были хорошие отношения, она всегда была готова выслушать вас.
— Ну да… Но это был особый случай. Я стыдилась. Мне казалось, что я сильно ее подвела. Я боялась позора. Не столько для себя, конечно, а именно для нее. Подругам я ничего не говорила — опасалась, что кто-то из них забудется, не выдержит, проболтается. Информация распространилась бы со скоростью света. Представить, что мама узнает о беременности не от меня, а от сплетников, было еще страшнее.
Татьяна заплакала.
— И я не выдержала! Как глупо… Знаете, особенно меня надломил разговор с Сашей. Эта безразличная, холодная реакция потрясла меня. Ему на тот момент было где-то двадцать пять лет. Он казался мне взрослым, таким… предприимчивым. Умным. Понимаете, он выглядел как человек, который знает, что делать. У него всегда был готов комментарий к любой теме. Я шла к нему со своей новостью как к старшему. И вдруг… Дело в том, что я еще не совсем все рассказала вам. Тогда же, в том разговоре об аборте, он сообщил, что у него уже есть ребенок. Трехлетняя дочка. Понимаете? Ужас в том, что я узнала об этом только в ту минуту! Это просто оглушало. Тогда же он заявил, что из-за проблем с местным рэкетом уезжает. Господи! Я удивляюсь, как только я не решила тогда сделать что-то страшное с собой…
Татьяна в ужасе зажмурилась и прижала ладони к лицу. Я дала ей время. И чуть погодя спросила:
— Что с вами происходило после разговора с Сашей? Что вы чувствовали? Что вы думали о случившемся?
— Во мне боролись разные мысли. С одной стороны, мысль о ребенке вызывала во мне нежность, счастье, такое особое волнение… как перед таинством. Я любила маленьких. У меня два младших брата. Я с пятого класса умела обращаться с детьми… Понимала, что им нужно, какие они, как с ними может быть хорошо. С другой стороны, я думала про родителей, про учебу, про планы… Не понимала совершенно — как жить? На что? Как дальше учиться? Был очень сильный страх. Как будто речь шла не о беременности, а о смертельной болезни. Я непрерывно ждала звонка от Саши. Выходя из института, надеялась увидеть его у входа. Не могла поверить, что он не станет меня поддерживать. Такой мужчина не мог бросить меня в беде. Три дня я ждала. Потом не выдержала. Такая это была мука — ждать, ждать, ждать в страхе! И я просто встала и побежала в больницу. Просто чтобы прекратить этот изматывающий страх.
— После этого вы общались с Александром?
— Нет.
— До знакомства с Сашей у вас уже был какой-то физический опыт?
— Нет! Это был мой первый мужчина. Вы… осуждаете… осуждаете меня?
— Нет, нисколько. Напротив, я очень искренне сочувствую той восемнадцатилетней девчонке, которой вы когда-то были. А вот поведение Александра мне видится жестоким. И его тогдашние доводы противоречат логике. Он был старше вас. Имел опыт. Он знал, что у вас этого опыта еще нет. Разумеется, вы тоже несли ответственность за это. Но на вашем партнере в тот период ответственности было все же больше. Если он с самого начала знал, что не планирует серьезного продолжения отношений, если с самого начала не был готов иметь детей, то меньшее, что он мог бы сделать в такой ситуации, — это просто поговорить с вами. Предупредить. И, естественно, рассказать, о том, что у него уже есть ребенок. Вы имели право об этом знать. Это предельный минимум. Все, что за пределами этого минимума, — неприкрытое потребительское и безответственное отношение. Он не мог не видеть, что вы — отчасти еще ребенок. Не мог не понимать, что он — первый. Наверное, его вдохновляла ваша непорочность. Но в жизни мужчины, как и в жизни вообще любого взрослого человека, должно быть чувство ответственности. Скажите, до разговора о беременности вы знали, что он женат?
— Да. Но не совсем… То есть он говорил, что у него была гражданская жена. Но они уже расстались к тому моменту. Оказались разными, что-то такое.
— Кем для него были вы?
— Он говорил — подарком судьбы. Светом жизни. Говорил, что я вытащила его из мрака. Ну, проблемы в бизнесе, тяжелое расставание с женой вроде, он был в таком… кризисе. Черная полоса жизни. А после встречи со мной пошел подъем. Черный стал меняться на белый.
— Таня, получается, эти признания на поверку оказались ложью?
Она молчала.
— Скажите, если бы вы знали о семье, о маленьком ребенке, как бы поступили со своей влюбленностью?
— Ничего бы не было. Я помню себя в этом смысле достаточно хорошо — помню свои идеалы. Я бы никогда не пошла на связь с несвободным человеком. За мной ухаживал один взрослый женатый мужчина еще до Алекса. Готов был на все, лишь бы я была с ним. Но для меня это было неприемлемо. Может, это и неправдоподобно. Но в восемнадцать лет у меня уже были принципы.
— Таня, я знаю, вы и без меня уже много думали о том, что с вами тогда случилось. Попробуйте понять, как эти печальные события повлияли на вашу жизнь в целом?
Она задумалась. Сосредоточилась. Напряженно прикрыла веки. Я понимала, что она пытается взглянуть на два с лишним десятилетия с некой верхней точки. Наконец она вздохнула, облизнула сухие губы и заговорила:
— Мне кажется… я перестала доверять.
— Кому?
— Всем. И прежде всего себе. Ведь тогда, в восемнадцать лет, я была уверена в Саше. Мне пришлось признать простой и очень унизительный факт: со мной что-то не так, раз меня можно оставить, бросить.
— Таня, вы просто были слишком молоды. Рядом не было никого, кто мог бы поддержать, дать событиям трезвую, внятную оценку. В силу отсутствия опыта вы просто перепутали любовь и влюбленность. Далеко не всякая влюбленность оканчивается искренней близостью и глубоким принятием друг друга. В девяноста процентах случаев влюбленность ничем не заканчивается. Но, когда она умирает, мы, как правило, переносим это болезненно. Это трагедия, но не навсегда. Залечив раны, человек движется дальше — к следующей влюбленности, к новому очарованию. Это движение продиктовано самим инстинктом жизни.
Я дала ей время остановиться на сказанных мною словах. Мне хотелось, чтобы она отложила их в память и после вернулась бы к ним в попытке осмыслить, осознать их объем. После паузы я продолжила:
— Мне хочется сказать вам еще одну важную вещь. Узнав о беременности, вы чувствовали нежность и желание иметь ребенка. Это говорит о том, что вы абсолютно нормальная, здоровая женщина. Об этом же говорит и страх, который вы чувствовали вместе с нежностью. Многие женщины, оказавшиеся в трудных обстоятельствах, и хотят ребенка, и боятся его иметь. Уязвимость в такие моменты — это скорее норма. И здесь вновь многое зависит от того, какие люди окружают молодую женщину: есть ли среди них те, что поддержат, не осудят, но успокоят, не дадут поддаться панике и помогут найти правильное решение. Необдуманные и поспешные решения в таких случаях слишком дорого стоят. Почему-то весь мир для вас в тот роковой момент был замкнут на Саше. Рядом не оказалось ни достойных, надежных друзей, ни мудрых и любящих родителей. Никого. Вы рассказывали, что у вас благополучная семья и хорошие родители. Но получается, это благополучие признавалось вами только формально, как факт. Получается, что в критический момент вы не могли рассчитывать на понимание, на помощь и принятие. В беде, в страхе вы посчитали себя «плохой» и ненужной.
Продолжение читайте в моей книге «Бизнес и/или любовь».
Реклама, которую вы видите в Яндекс.Дзене, не имеет никакого отношения к каналу Ольги Лукиной. Реклама автоматически формируется сервисом в соответствии с вашими запросами и интересами. При заказе услуг психолога и психотерапевта мы настоятельно рекомендуем тщательно перепроверять информацию об опыте консультанта и читать отзывы о его работе. Никогда не забывайте, что за наше здоровье отвечаем только мы сами.
