В возрасте девятнадцати лет я окончил второй курс на факультете «Судовождение» в Морском государственном университете и должен был пройти обязательную морскую практику. Так я и попал матросом на рефрижераторное судно, принадлежащее местной судоходной компании. Экипаж состоял в основном из бывалых моряков, которые были старше меня минимум на пару десятков лет, а потому, в силу моего юного возраста и отсутствия опыта работы в море, я с самого начала столкнулся с пренебрежительным, а местами и агрессивным отношением. Проблемы начались с первой же отшвартовки. Я стоял столбом, не зная куда бежать и за что браться, когда огромных размеров боцман, от ярости залившись краской, медвежьим рыком подавал команды: «Носовой продольный конец через центральный клюз на турачку и наматываем на левый кнехт». Главная проблема заключалось в том, что я не понял ни слова из того, что прорычал этот медведь. Устройство судна по программе университета мы должны были изучать только на третьем курсе, а на данный момент я мог лишь похвастаться сданными экзаменами по физике, высшей математике, информатике и прочим наукам, которые совершенно не помогали в ту секунду избежать неприятностей.
По окончанию первого дня мне уже приходилось ловить ненавистные взгляды и без того злых на нелёгкую судьбу рабочих мужиков. Мои оправдания, что я сегодня впервые в жизни работаю матросом, не находили сочувствующих ушей. А просьбы: «Научите меня как правильно работать и подобных проблем больше не будет» в ответ получали лишь: «Тебе надо – ты и учись. Вот ещё на тебя время тратить».
Первые недели контракта тянулись бесконечно долго. Я всеми силами старался научиться ремеслу этих простых, но жёстких и угрюмых людей, но всё шло из рук вон плохо. На моё счастье, в нашей палубной команде нашлось месту молодому парню по имени Андрей. Тот был старше меня не более чем на пять лет, а потому холодный морской воздух ещё не успел выветрить из его памяти аналогичные трудности, с которыми ему довелось столкнуться в начале своей морской карьеры. «Не слушай ты этих стариканов!», - успокаивал он меня. – «По их мнению, человек уже с рождения должен уметь делать то, чему они учились всю жизнь». Поэтому моим учителем стал самый неопытный парень на судне. Именно он объяснял мне, как правильно действовать при швартовке и отшвартовке, что и где находится на судне и как готовиться к перегрузу.
Сопровождаемый морской болезнью, скверным характером моряков и изоляцией от всего мира, минул мой первый месяц контракта. За это время мы побывали в пропитанном духотой китайском городе Далянь, где, исключая каждодневные вахты у трапа, можно было на какое-то время почувствовать себя туристом: сходить в бар, на рынок или просто погулять по городу. Китайские работяги за неделю разгрузили наше битком набитое замороженной рыбой судно, и теперь приходило время прощаться с солнечной южной страной и отправляться в суровый поход к северным землям Дальнего востока. Путь лежал через капризные воды Охотского моря, и опытные моряки напутствовали мне забыть о шортах и футболках. Вместо них надлежало подготовить тёплые штаны, зимнюю куртку, шапку и «кирзачи». Я думал, что это просто шутки над молодым матросом, ведь на дворе стояла середина июля, однако стоило нам минуть северные земли острова Сахалин, как по-зимнему холодные капли дождя и беснующие шторма чёрно-синего моря поселились на нашем одиноком пароходе.
Одинаковые дни сменяли друг друга. Я привык к нелёгким отношениям с палубной командой, тосковал по далёкому дому и думал о беззаботной летней поре для большинства моих сверстников из студенческих кругов. Каждый день находилась какая-то работа: мы красили судовые устройства, мыли палубу и надстройку, чинили и расхаживали заржавевшие петли дверей. В свободное от работы время я просматривал бесконечные фильмы и сериалы на своём ноутбуке, читал горы классической литературы, часто поднимался на штурманский мостик, дабы изучать свою будущую профессию морского офицера. От безделья пристрастился к курению и так и не отделался от этой вредной привычки до сих пор. Отшвартовываясь от Даляня, моряки прятали в своих каютах под шконками ящики китайской водки и виски. Впоследствии тяжело было отыскать матроса на палубе, от которого не разило бы дешёвым алкоголем. Пить начинали прямо после завтрака, в девять часов утра. Матросы запирались в подшкиперской, на баке судна, что служила прикрытием от начальников, и раз в сорок минут выпивали по сто грамм чего-нибудь крепкого. Так, к концу рабочего дня каждый из них, изрядно пошатываясь, прятался в каюту от капитана или старшего помощника, боясь остаться без премии за распитие алкоголя на рабочем месте.
Преодолевая седой кисель непроглядного тумана, мы приближались к Охотску. Чем больше миль мы проходили, тем больше старались запугать меня матросы тяжёлым физическим трудом, который нам предстоял на перегрузе. Почти у самых берегов мы пришвартовались к рыболовецкому судну, дабы принять у них первую партию замороженной рыбы. Из надстроек ржавого корыта, которое не иначе как божественным чудом не теряет способности не только держаться на плаву, но и заниматься ловом рыбы, выбежали одичалые рыбаки, готовые отдать все деньги на судне, дабы мы передали им ящик водки, специально припасённый нашими матросами для этого случая. У фальшбортов светились неопрятные многонедельные бороды и сведённые с ума девятимесячной изоляцией глаза.
Затем началась загрузка судна. Спускаясь в пропитанный ледяным воздухом трюм, суровые, заросшие колючей щетиной лица выдыхали горячий пар и теряли свои должностные особенности. Больше не было матросов, механиков или помощников капитана – все превращались в простых грузчиков, считавших в голове, сколько им дополнительно заплатят за этот тяжкий труд. Раскладывая один за другим двадцатикилограммовые брикеты замороженной рыбы в течение бесконечных часов, я мечтал только о том как бы поскорее выбраться из этого тёмного и холодного места, вернуться в свою уютную каюту и дать своим несчастным рукам хоть немного передохнуть. За первый день я устал так, как не уставал ещё ни разу за свою недолгую жизнь. Ничего так не пугало, как осознание того, что в таком режиме мне предстояло трудиться ещё долгие несколько недель. Мы швартовали ржавые плашкоуты, несущие нам горы замороженной рыбы и бессонные ночи. Иногда за сутки удавалось поспать не более двух-трёх часов, затем снова выползать из тёплой постели в наполненный холодом, усталостью и матерными словами трюм. Так мы проработали полторы недели, затем погодные условия дали нам долгожданные выходные. Поднялся шторм, и чёрные пенистые волны одна за другой нещадно били по металлическим бортам нашего парохода, заставляя моряков перекидываться от одной переборки к другой. На палубу нам разрешили выйти лишь раз, чтобы уложить разбросанные штормом сетки и поддоны. В тот день, перебирая запутавшуюся сетку, меня обдало ледяной волной и едва не опрокинуло за борт, что в тех условиях было равносильно неминуемой смерти. Ухватившись за фальшборт судна, дрожа от холода в промокшей насквозь куртке, я выслушивал гневные крики боцмана, чтобы я немедленно шёл переодеваться, будто я сам допустил какой-то грубый проступок.
Спустя полмесяца нашего безделья, погода устала бушевать, и мы вернулись к погрузке. На этот раз опыт и сноровка первых дней перегруза дали о себе знать. Я больше не умирал от усталости в грязном трюме. Когда-то тяжёлые брикеты будто потеряли в весе. Теперь они легко и просто забрасывались моими худыми руками под самый потолок трюма. Спустя примерно две недели пароход был забит по самую крышку трюма. Ликуя, мы отшвартовали последний плашкоут и довольные собой отправились разбредаться по своим каютам на заслуженный отдых. Боцман объявил на будущий день выходной, а потому появился уникальный шанс выспаться за всё время долгого перегруза. В тот день я проспал рекордные в своей жизни двадцать часов.
Спустя неделю мы вернулись во Владивосток, появилась возможность встретиться с родными и близкими. Пароход, который мы загружали почти месяц, в порту несколько бригад разгрузили за два дня. Теперь нас ждал очередной поход на север. Я попрощался с родителями и отправился в ещё один рейс. Он прошёл на удивление быстро. Погода нам благоволила, и мы смогли без перерывов загрузить трюм за считанные десять дней. А по возвращению в порт я должен был списаться с судна и продолжить обучение в университете. Вынося тяжеленые сумки по деревянному трапу, я с удовольствием осознавал, что до следующей практики меня разделяет целый год учёбы.
Если вам понравился этот очерк, то можете прочитать о том, как я проходил практику на паруснике.
Как я работал матросом, часть 2
