Засекреченная информация о полетах первых лиц, неадекватные пилоты, слова, которые нельзя использовать. Об этом и многом другом — в откровенном интервью авиадиспетчера «Моей Планете».
Чего не видят пассажиры
Авиадиспетчер — регулировщик воздушного движения. Почти как постовой на земле. В небе тоже бывают заторы в зоне аэропорта. Разница в том, что самолет не может «встать» в воздухе, он всегда летит. Поэтому пробка в небе — это когда самолеты летают кругами, ожидая свою очередь на посадку, а очередность задает диспетчер.
В аэропортах есть вышки, оттуда сверху видно взлетно-посадочную полосу. Там сидят диспетчеры руления, старта, взлета, посадки — они руководят этими процессами. Я работаю не в вышке, а в центре управления полетами. Нам не нужен обзор полосы, мы управляем самолетом, когда он уже набрал высоту.
Лично я контролирую зону аэродрома, развожу потоки прилета–вылета. Интервал между взлетом одного самолета и посадкой другого — в среднем две-три минуты. Но бывает, что собирается очередь на взлет — самолетов пять, и тут же очередь на посадку. Тогда работать нужно очень быстро и предельно внимательно: посадить один самолет, тут же дать взлет другому, посадить следующий и так далее.
Пробки в воздухе
Специальный отдел планирования следит за тем, чтобы в одно и то же время не было 20 бортов, но все равно бывают накладки: особые разрешения, сложные погодные условия, разная скорость полета. Неточности планирования выравнивает диспетчер.
Существует такое понятие, как вектор экстраполяции: компьютер по скорости и маршруту воздушного судна вычисляет, когда оно будет в той или иной точке. Это позволяет примерно прикинуть очередность на участке, заранее попросить кого-то из пилотов убавить скорость, чтобы ему не пришлось долго ждать.
Если есть очередь, и пилот прилетает днем, он кружит над аэродромом в среднем около 40 минут. Ночью может сразу пойти на посадку — движение намного меньше.
Возможна и обратная ситуация: из-за проволочек наземных служб, других задержек самолет может опоздать, просрочить свой слот (время, в течение которого самолет должен совершить взлет и посадку), и аэропорт имеет право его не принять.
Во время Олимпиады в Сочи было очень много рейсов, поэтому ввели такое правило: если борт опоздал более чем на полчаса, на него налагают штраф и не ставят в очередь. Он может лететь на запасной аэродром или вернуться обратно. При мне несколько бортов так возвращались.
Раньше аэродром во Внукове считался наиболее сложным из-за плотности движения. После банкротства «Трансаэро» поток перераспределился, часть рейсов взял на себя «Аэрофлот» — увеличилось число рейсов в Шереметьеве.
Такая информация засекречена
График работы у нас сменный, три дня работаем и три отдыхаем. Один день я работаю в утреннюю смену, один в дневную и один — в ночь. Потом день отсыпной и два дня выходных. Ночные смены — самое тяжелое. Ночью работы мало, и очень хочется спать, особенно под утро.
Рабочее место авиадиспетчера выглядит так: экран, специальные пульты, панель управления радиочастотами и две пары наушников. Вторые наушники для принимающего смену — он сначала слушает эфир и смотрит на экран, чтобы оценить обстановку. За пультами обычно сидят два диспетчера: один дает команды пилоту, другой анализирует ситуацию, что-то подсказывает.
Слова, которые мы используем в обычной жизни, не подходят, поскольку могут быть поняты по-разному.
День начинается с того, что я прохожу обследование у врача. Потом инструктаж, на который собирается вся смена: диспетчеры, инженеры связи, дежурный синоптик, начальство. Обсуждаются метеоусловия, сообщают, кто летает. Скажем, если проходят учения и летают военные — это важно учитывать, поскольку они могут мешать потоку движения гражданских самолетов. Кого-то можно попросить подвинуться, но часто бывают особые указания не трогать пилота или не водить самолеты в определенную зону — все это решается «наверху». Летают и приоритетные борта с главами государств, их надо пропускать первыми.
В небе, как и на дороге, не все равны. Конечно, такая информация засекречена, но, на мой взгляд, лучше и не знать, кто именно летит, — просто делать свое дело.
Каждые два часа диспетчер обязан отдыхать. В среднем выходит 15–20 минут. Для отдыха есть специальная комната с диванами и телевизором. Можно пойти выпить кофе, полежать, поговорить по телефону, погулять, почитать. В здании есть и тренажерный зал, но не рекомендуется пользоваться им во время работы.
Условия работы
Сейчас у нас есть программы для привлечения молодых специалистов: например, дают деньги на первоначальный взнос на покупку квартиры. Если человек из другого региона, дают 50 % на съём жилья. Есть единоразовая помощь — первые несколько лет выплачивается определённая сумма, помимо зарплаты.
Когда мы приходили в начале нулевых, мы даже не мечтали о таком.
У нас есть право раз в год полететь бесплатно в любую точку мира, не как у пилотов. Раньше можно было ещё бесплатно брать детей, сейчас оплачивают только 50 %.
С пилотами не всегда легко
В кабине сидят два пилота: командир и второй пилот. Они между собой сами определяют, кто общается с диспетчером.
С пилотами не всегда легко найти общий язык. Многие быстро выполняют команды и всё воспринимают адекватно, но бывают упрямые или в плохом настроении.
Есть пилоты, которые банально не здороваются. Лично я не придаю этому значения — ну не поздоровался, и что теперь?
Мы делаем одно дело, но у каждого свои приоритеты. Например, пилоту хочется лететь коротким путем — мы запрещаем, потому что в его зоне действуют ограничения. Или он хочет занять другую высоту — нельзя, уже есть борт на этой высоте. Диспетчер должен четко дать информацию и команду, не идти на поводу.
Общаемся на русском и на английском — в зависимости от того, на каком языке борт выходит на связь. Конечно, с русскими проще, мы лучше друг друга понимаем. Англичане и немцы с чистым английским не вызывают трудностей. Корейцев или китайцев немного сложнее воспринимать — из-за акцента. Требования к английскому довольно высокие, одинаковые у диспетчеров и пилотов, — четвертый уровень.
Бывает, летит иностранный пилот, и сразу ясно по разговору и по выполнению команд — не совсем адекватный. Даешь команду лететь вправо — он влево летит. Даешь одну высоту, он подтверждает другую. Тут нужен особый контроль. Есть, скажем, пилоты «Люфтганзы», а есть — каких-нибудь «Катарских авиалиний», которые редко к нам летают и не знают, какие высоты занимать в нашей зоне, могут путаться.
Обращаемся друг к другу в основном позывными. У меня вот позывной «Москва-подход», у пилота, допустим, по регистрационному номеру самолета — «Аэрофлот 2072». Используем слова по минимуму: когда пассажиру в салоне плохо либо поломка на самолете, знание подробностей помогает лучше проинформировать скорую помощь, пожарных или техников, которые будут ждать самолет на земле.
Все просят: познакомь с пилотом, возьми на рейс — нет, таких связей нет. У меня есть друзья среди авиадиспетчеров, среди пилотов пока не завел. Мы не контактируем вне работы — только в воздухе. Максимум я могу сказать: «Передай привет», если на борту, например, летит знакомый пилот или пассажир.
Бывают ситуации, когда непонятно, что делать
Профессионализм в нашей профессии определяется умением быстро принимать решения при большом потоке. С 2016 года в России ввели число самолетов в час, которое может обслужить диспетчер.
Бывает, полтора часа рот не закрывается — постоянный радиообмен.
У меня в секторе, например, норма составляет 40 самолетов в час.
Бывают разные ситуации: у одного нашего диспетчера был 21 борт на связи одновременно — это рекорд. 21 метка на мониторе, и нужно за всеми уследить одновременно. Это не каждому дано. Для меня 13–14 бортов сразу — уже очень напряженная работа.
Также важна стрессоустойчивость. Когда ты приходишь работать стажером, в определенный момент понимаешь, что за одной меткой на экране самолет, в котором 200 человек, за другой — 500. Что это твоя ответственность, все что угодно может с ними случиться, если ты неправильно дашь команду. Начинаешь нервничать, переживать, может дрожать голос. Кто-то зависает в самый неподходящий момент — не понимает, что происходит. Но вначале всегда рядом инструктор, который может сменить.
Даже у бывалого диспетчера возникают ситуации, когда непонятно, что делать.
Главное в любой ситуации — как можно быстрее выйти из ступора и взять себя в руки. В крайнем случае сидящий рядом диспетчер имеет право выйти за тебя на связь. Если я вижу ошибку — обязательно обращу на нее внимание напарника.
У диспетчера есть система СПОС. Она предупреждает, что возможна конфликтная ситуация. Если я не успеваю заметить и отвернуть борт, скорее всего, пилот доложит, что у него сработал TCAS (система предупреждения столкновения самолетов в воздухе). Но это крайне опасная ситуация, до такого нельзя доводить.
Вообще, система СПОС должна помогать диспетчеру, но я слышал на записях, как после срабатывания системы диспетчер начинает быстро говорить и давать противоречивые команды. У него начинается выброс адреналина в кровь — «всё, я попал», и он начинает неосознанно сводить самолёты.
У нас есть ограничение — скорость речи не выше 100 слов в минуту, но когда срабатывает система, там так тараторишь!
Я не использую слово «столкновение», обычно говорю «конфликтная ситуация». У многих есть такая профессиональная заморочка. Бывает, даже сны снятся, как самолеты сталкиваются в воздухе. Сейчас уже редко — со временем привыкаешь к ответственности.
О том, как разводят самолёты
Пилот во время выполнения рейса двигается по определённому маршруту — он видит его у себя в системе управления полётами. На этом маршруте есть точки с определёнными географическими координатами, через которые самолёт должен пройти.
Например, рейс летит во Владивосток, у него есть маршрут, но он не может сразу взять курс на Владивосток. Точки нужны, чтобы развести входящие и исходящие потоки самолётов. В районе аэродрома взлетающие и заходящие на посадку самолёты друг другу мешают, потому что нет бесконфликтной системы входа/выхода. Диспетчерам приходится их разводить.
У меня было так, что я дал пилоту команду занять 70-й эшелон, потому что навстречу ему летит другое судно на 80-м эшелоне. Пилот подтверждает 70-й эшелон, набирает высоту — и пошёл ещё выше, прямо на другой борт. Хотя я ему сказал про то, что там летит встречный! Что произошло, почему он так сделал — ввёл не те данные, заговорился со вторым пилотом, задумался? Я вижу это, начинаю вмешиваться — кричать ему, отворачивать его. Но хорошо, когда у меня три самолёта одновременно, а когда два десятка — я же могу не увидеть. Или смогу увидеть, только когда сработает СПОС.
Система срабатывает за 45 секунд до столкновения и, в принципе, этого времени достаточно, чтобы экипажи среагировали и разошлись.
Когда система сработала, это значит, что диспетчер вовремя не вмешался, не сделал своё дело, не предупредил.
У моих коллег в 2010 году был такой случай: два самолёта сошлись на одной точке и на одной высоте. Причём один самолёт был АН-26, у него не было оборудования TCAS (система предупреждения столкновения самолетов в воздухе). Как-то пилоты смогли справиться и всё закончилось благополучно. Диспетчеры видели самолёт, но потом что-то у одного из них переклинило, он решил, что они уже разошлись, и выдал команду набирать высоту. Потом диспетчер говорил: «Не было этого, он сам начал набирать» — и даже после того, как прослушали записи переговоров, он долго не мог поверить, что сам отдал команду.
У нас как — нашли виновных, выгнали, а проблема-то осталась — у нас потом столько было опасных сближений в этой точке! Такая конфликтная структура. Если постоянно диспетчер ошибается в одном месте, то, наверное, вопрос к структуре? И таких загруженных точек в московском авиаузле очень много.
О структуре воздушной зоны
Нынешней структуре московской воздушной зоны уже почти 30 лет, там сплошные пересечения, что ограничивает пропускную способность — задачи по разведению и по соблюдению интервалов безопасности приходится решать постоянно.
Раньше как было: была Москва, у неё было четыре аэропорта. Поскольку была единая авиакомпания «Аэрофлот», соблюдался географический принцип: Быково — полёты на юго-восток, Шереметьево — на север и запад от столицы, Внуково — на запад и юг, Домодедово — восток и юг. Пришёл частный капитал, и теперь компании хотят летать когда им удобно и откуда им удобно.
Сегодня самолёт «Ютэйр» летит с севера — он пролетает мимо Шереметьева и летит во Внуково, в это же время из Внукова вылетает их борт, тоже минуя Шереметьево. А из Шереметьева, наоборот, летит какой-нибудь самолёт на юг, мимо Внукова. Получается слоёный пирог, самолёты летят друг другу навстречу, пересекают пути друг друга.
Нынешняя структура устарела, по ней можно летать, если два-три самолёта, а сейчас в гражданской авиации полётов становится всё больше, привлекаются международные компании. Мы задыхаемся в час пик, люди работают иногда на грани своих возможностей. Надо растягивать расписание рейсов, а у нас то пики, то спад. А когда спад, человек расслабляется — поболтать с коллегой, хи-хи-ха-ха, а потом раз — и опасное сближение.
Тренировки и захваты судна
Тренажёры в московском Центре, увы, не работают — в том смысле, что мы там не оттачиваем мастерство работы в особых случаях. Пока стажируешься, тебя этому учат, как только стал диспетчером — всё это перешло в разряд «для галочки». Тренировки проводятся после работы, я прихожу на тренажёр, у меня огромные такие глаза, я только что управлял полётами, я их спрашиваю: «Чему вы меня хотите научить? Давайте я вас научу лучше чему-нибудь». — «Ну сядьте посидите тут тогда», — говорят.
Как вести себя диспетчеру во время захвата судна? У нас есть бумага, всех секретов не могу рассказать, но инструкция достаточно простая — доклад вышестоящему руководству. Нужно выяснить у пилота, может он разговаривать или нет.
Пилот может сказать кодовое слово, по которому понятно, что его борт захватили.
О разнице между московскими аэропортами
Самый проблемный аэродром — Внуково: там построили аэровокзал, а вот сам аэродром в плане обслуживания движения не очень. Плохие маршруты руления, постоянно какие-то правительственные ограничения. Рядом запретные зоны — Москва, Барвиха. Если не получается соблюсти безопасный интервал между самолётами, туда даже нельзя завести воздушное судно, его приходится выводить на второй круг и опять пытаться втиснуть на полосу.
В Европе летают больше. Но там к любому увеличению количества рейсов готовятся: структура, документы, персонал, оборудование. А Внуково — яркий пример обратного подхода: понастроили большие яркие аэровокзалы, но упёрлись в небо. Можно ещё два построить, но небо как было ограничено 40 вылетами в час, так и остаётся.
Статистика ошибок
Самолёты летят с интервалом в десять километров, потому что это безопасно по нашим нормам: если с первым что-то произойдёт, диспетчер второй развернет.
Есть статистика того, сколько ошибок диспетчеров в Москве приходится на количество обслуживаемых ими рейсов. Скажем, нормально, если на 10 тысяч рейсов было одно нарушение интервала. В позапрошлом году было четыре-пять опасных сближений, помимо обычных инцидентов.
У нас как-то был такой случай. Московский центр управления полётами на своём сайте написал, что по плану будет всего два опасных сближения. Формулировка, конечно, некорректная. Так тут же распиарили, что в планах у Центра — два опасных сближения, и если не будет, то надо сделать. Они, конечно, потом это с сайта убрали.
А вообще я люблю то, чем занимаюсь. Работа необычная, каждая смена не похожа на другую. Интересно все время решать разные задачи. Не нравятся только ночные смены, с возрастом их переносить труднее.
