Из цикла «Трагедия немецкого народа. Кинематограф Германии как попытка преодоления прошлого»
Это последняя статья цикла. А вот первые (введение в тему):
« – Мы повысим дозу твоих лекарств, чтобы ты лучше контролировала себя, если будешь злиться. И если ты заметишь, что сильно устаёшь или у тебя нет аппетита, сообщи мне. Хорошо? – Да. – Будешь снова ходить в школу? – Нет. ( – Она пока отстранена от занятий.) – Школа всё равно для дебилов. – Дай школе шанс. Ты же умница. – Я знаю… – Кем ты хочешь быть? – Воспитательницей!» (из диалога врача и девочки Бенни, главной героини)
« – Вы читали про её лицо? – Ещё не успел. – Не прикасайтесь! Вообще. Иначе сразу истерика. Она только своей матери разрешает. Она в раннем детстве пережила жестокое обращение. Мать говорит, ей в младенчестве памперсы пихали в лицо» (из разговора о Бенни воспитателей интерната)
Режиссёр и сценарист – Нора Фингшайдт. Оператор – Юнус Рой Имер. Композитор – Джон Гюртлер. В ролях: Хелена Ценгель, Альбрехт Шух, Габриэла Мария Шмайде, Лиза Хагмейстер, Марьям Заре и др.
О пороках нынешней системы воспитания говорят давно, но для реального улучшения ситуации практически ничего не предпринимается. Оно и понятно: система воспитания существует не сама по себе, а плотно включена в социально-политический и духовно-культурный контекст эпохи, тысячами неразрывных нитей связана со множеством общественных институтов, что означает невозможность существенного изменения этой отдельно взятой системы. Это не мешает, однако, отдельно рассмотреть данную систему с точки зрения её особенностей, проанализировать её достоинства и пороки. Так, важнейшей особенностью современного воспитания является либеральное отношение к детям, то есть восприятие их как полноправных членов общества, как самобытных и свободных личностей, обладающих собственным достоинством и правом неприкосновенности. Этому нисколько не препятствует их социальная незрелость, психологическая и материальная зависимость от взрослых, которые считаются просто временными недостатками, исправляемыми со временем. Святыня частной жизни распространяется и на детский мир, поэтому, какими бы особенностями и пороками развития ни отличался ребёнок, его ни в коем случае не следует заставлять что-то делать, наказывать и вообще применять к нему любые действия, которые могут быть квалифицированы как насилие. В западном обществе развитого либерализма такие отношения с детьми продвинулись настолько далеко, что зачастую выливаются в настоящий диктат детей над родителями, учителями и другими взрослыми, когда последние становятся заложниками детских непосредственных желаний. Над теми же взрослыми, кто не желает принимать такой режим непослушания, дамокловым мечом нависает ювенальная юстиция.
Молодой немецкий режиссёр Нора Фингшайдт увидела здесь проблему и решила показать её средствами кино. Серьёзное и ответственное отношение к теме дало свои плоды, а удачный кастинг и добротная операторская работа завершили дело, и на свет явился оригинальный фильм публицистической направленности, ярко и убедительно демонстрирующий неспособность социальной системы Германии (и шире – Запада) справиться с серьёзными психико-поведенческими отклонениями девятилетнего ребёнка. Главная героиня фильма в живом и непосредственном исполнении юной Хелены Ценгель – девочка, обыкновенная по всем параметрам, за исключением одного – полной неспособности контролировать и подавлять гнев и отрицательные эмоции. Наложение на эту неспособность отсутствия внешних (социальных) ограничителей поведения делает спонтанные вспышки гнева маленькой девочки по-настоящему опасными для окружающих. При всяком противоречии её желаниям малышка Бенни (странное для девочки мальчиковое имя, в полном варианте – Бернадетт) кричит, царапается, кусается, ругается последними словами, кидает тяжёлые предметы, бьёт по лицу и даже хватается за нож. Её молодая мать, имеющая других детей и озабоченная своей личной жизнью, не может ужиться с собственной дочерью и вручила её попечению социальных работников, профессионалов в воспитании детей. Профи, однако, тоже не могут справиться с ребёнком и ведут бесконечные переговоры об устройстве Бенни в какой-либо интернат или под чью-либо частную опеку. Девочка между тем стремится домой, к маме, как и все люди, жаждет человеческого тепла и бурно протестует против всего, что ей не нравится и вызывает отторжение.
Получается интересный парадокс: при либеральном запрете на какой бы то ни было диктат и насилие в отношении меньшинств (к которым, разумеется, относятся и дети) общество совершенно индифферентно к диктату и насилию со стороны этих самых меньшинств. Подавив насилие в социальной плоскости, ограничив влияние на человеческую жизнь общества, государства и т. п., предоставив каждой личности полную свободу самовыражения, современное человечество столкнулось с неконтролируемым ростом насилия на личностном уровне. В этом не было бы большой беды, если бы дело ограничивалось выходками взбалмошных детей, «радужными» демонстрациями и прочими чудачествами. Но ведь есть и куда более серьёзные последствия: фанатизм, экстремизм, терроризм… Простым запретом насилия на уровне социальных институтов устранить проблему оказалось невозможно, точно так же как пацифистскими призывами не преодолеть склонность людей к войнам. И если признано, что организованное насилие – со стороны государства, партии, группы лиц – является злом, которое должно быть или блокировано, или сведено к минимуму, то как быть с насилием неорганизованным, проявляемым на индивидуальном уровне и, по большому счёту, растущим в душе каждого человека? Предоставление свободы каждому ещё не означает тотального засевания человеческих душ семенами «разумного, доброго, вечного». Либеральная убеждённость в том, что каждый человек хорош таким, какой он есть, в сущности, не способствует добру (которое надо старательно, последовательно и осмысленно взращивать), а наоборот, даёт зелёный свет злу (которое присутствует в душе любого человека и растёт само). Похоже на тупик, не правда ли?
Фингшайдт демонстрирует насилие не только явное, но также спонтанное и проявляющееся бессознательно. Девятилетняя Бенни не задумывается и не понимает, что она делает и какие последствия это может иметь, её абсолютно неконтролируемая агрессия возникает как врождённая рефлекторная реакция на любые внешние препятствия, справляться с которыми какими-либо продуктивными средствами она попросту не умеет и не знает даже, что такое возможно. Такое детское насилие является наиболее естественным (как ни чудовищно это сочетание) и, возможно, показано в кино впервые. В «Молодом Тёрлессе» Шлёндорфа насилие рисовалось как возникшее у юных аристократов и сознательно эксплуатируемое ими желание изощрённых мучений жертвы, проявляющей недостаток воли и достоинства. «Комплекс Баадер-Майнхоф» Эделя демонстрировал насилие не только сознательное, но идеологически обоснованное, последовательно планируемое и поставленное на поток. В «Белой ленте» Ханеке насилие проявляется не столь явно и открыто, истоки его скрыты в бессознательном и обусловлены социальными причинами не в меньшей степени, чем человеческой психологией. «Разрушительница системы» оказывается вдвойне деструктивной: она не только демонстрирует несостоятельность западной системы социального обеспечения, гуманные работники которой неспособны справиться с агрессивностью девятилетнего ребёнка, но и разрушает привычные стереотипы о преимущественно социальных причинах насилия. Его хищный цветок вырастает здесь прямо и непосредственно из юной души, неискушённой ещё никаким житейским и социальным опытом, и проблема лишь в том, что этому естественному росту не положены никакие преграды.
Довольно трудно установить связь этой незаурядной публицистической картины с нашей темой о преодолении прошлого Германии. Эта связь не является непосредственной, Нора Фингшайдт относится к поколению правнуков современников Третьего рейха и, очевидно, не ставила перед собой задачи осмысления трагедии двадцатого века. Тем не менее новый аспект феномена насилия, на который она обратила внимание, способен дать новый взгляд на сущность произошедшего с немецким народом в прошлом столетии, который мы и постараемся представить. Если насилие не является чем-то случайным, эпизодическим, вызванным какими-то необязательными причинами, а посеяно в душе каждого, присуще всему роду человеческому наподобие первородного греха, то рецепт избавления от зла неконтролируемой агрессии может быть только один: создание в обществе условий, при которых любым проявлениям насилия, на индивидуальном или групповом уровне, ставится неодолимая преграда – причём как на внешнем (социально-институциональном) плане, так и на внутреннем (работа с индивидуальным сознанием). Предложенное либерализмом решение проблемы оказалось паллиативным, половинчатым, так как затрагивало лишь социальные институты (да и то отчасти) и совершенно игнорировало сознание, поэтому работа должна продолжаться. И в этом ключе вполне возможно представить эпидемию «коричневой чумы» 1933-45 годов как вырвавшееся на волю и чрезмерно разлившееся естественное зло, изначально присущее всем и каждому. Для немцев такая постановка вопроса была бы выгодной, поскольку она не заставляет их каяться в какой-то непонятной коллективной вине, а сводит дело к закономерным проявлениям человеческой натуры и неудовлетворительности социальных условий. Но, разумеется, принятие подобного взгляда требует существенных корректив распространённой ныне картины мира.
Все предыдущие статьи цикла здесь:
Ценимый мною читатель! Если ты хоть что-то почерпнул из моего не слишком простого и, может быть, даже странного текста, если проделанная мной работа хоть в чём-то оказалась тебе полезной, то я на всякий случай напоминаю, что продемонстрировать это лучше всего лайком. Если же, наоборот, мои взгляды и мысли вызвали у тебя резкое отторжение, раздражение и, может быть, даже ненависть, то дизлайк также приветствуется. Поверь, читатель, я сильно тоскую по обратной связи с тобой…