Возникновение проблемы прошлого и первые попытки её преодоления
«Я верю в перспективу. В перспективу скорой гибели. Всех нас, скопом... Это не страшно, поверьте, когда все вместе. И гибель наша будет такой сокрушительной, что память о ней будет ранить сердца ещё многих поколений несчастных немцев...»
(Из беседы генерала в вагоне поезда со Штирлицем в фильме «Семнадцать мгновений весны», 1973 г.)
«У нас все были в СС»
(Генерал Вольф на переговорах с Даллесом в том же фильме)
История – суровая воспитательница, но суровость её не такая, как у людей. Она ничего не требует, не обвиняет, не наказывает. Она просто повторяется. Как страх, который не удалось преодолеть, как неизжитый кошмар, она приходит снова и снова, предлагая людям те же самые проблемы в иных обстоятельствах. Повторяется как фарс? Возможно, но лишь в том случае, если человеческие способности к устранению насущных проблем слабеют и истощаются. Западные европейцы, издавна считавшие Россию чужой и враждебной, пытались преодолеть страх перед нею путём интриг и войн. Получалось лишь ненадолго или не получалось вовсе. Не побеждая Россию посредством дипломатии и на поле боя, европейцам оставалось одно: поработать со своим сознанием, трансформировать своё неприятие и отрицание во что-то позитивное и плодотворное – например, научиться воспринимать большую восточную соседку как истинную союзницу и партнёра. Увы, увы… Мешало непомерное честолюбие и высокомерие людей, слишком привыкших считать себя светочами истины, культуры и просвещения, единственными творцами цивилизации. Похоже, люди, жившие на западной оконечности огромного Евразийского материка, всерьёз вообразили, что им удалось вернуться в рай, откуда некогда были изгнаны далёкие предки, – а стало быть, обрести божье благоволение. В результате враждебность к России, несмотря на многочисленные поражения, так и не была преодолена, и история не замедлила вернуться. Вернулась она тогда, когда западные европейцы, объединённые под широкой тенью Третьего рейха, почувствовали себя сильными и великими, как никогда, и были совершенно уверены в скорой победе над заклятым врагом. Но, поскольку никаких уроков из прошлого воинственные европейцы так и не извлекли, итог их нового похода был предсказуем. Однако, вышел из этого никакой не фарс, а самая настоящая трагедия…
Такого разгрома немцы, заслуженно гордящиеся своей великой культурой и достойными качествами национального характера, ещё не знали. Это была катастрофа вселенского масштаба, когда рушилось абсолютно всё: не только привычные связи, обстановка и образ жизни, но и мечты, надежды и представления о мироустройстве. На Земле не было более несчастного народа, чем немецкий во второй половине 1940-х годов. Патриотизм, присущий многим жителям Германии, в это время представлял собой кровоточащую незаживающую рану, и не было врача столь искусного, чтобы залечить её. Недавнее прошлое невозможно было ни забыть, ни вытеснить из сознания по фрейдистским рецептам, ибо слишком остра была боль, свежо предание и наглядны жизненные обстоятельства (оккупация союзными силами территории Германии). Начать что-то менять можно было с образованием Федеративной Республики Германии в 1949 году, но, без сомнения, подлинные перемены требовали внутренней работы немецкого сознания и не могли ограничиться политико-административными мерами. История, однако, показывает, что работа эта не была проведена в полной мере, и дело пытались свести к запрету на публичный дискурс об истоках, причинах и следствиях германского нацизма с одновременным постепенным инкорпорированием бывших нацистов в государственную и общественную структуру. Такое последовательное, но лукавое замалчивание проблемы в изрядной степени способствовало как молодёжным бунтам 60-х, так и всплеску терроризма в 70-х. Объединение Германии в 1990-м ничего не прибавило к пониманию немцами своего прошлого, скорее наоборот – вдохновило их на новые мечтания о германском величии. Конечно, при таких условиях история не могла не повториться. Нынешние воинственные заявления германских политиков, русофобская риторика и до боли знакомое бряцание оружием снова являют нам немецкий дух, так и не сумевший преодолеть проблему самовозвеличивания. Только теперь это действительно похоже на фарс.
Однако нет ничего хуже, чем причёсывать всех одной гребёнкой. Как и представители любого другого народа, немцы очень разные, и среди них, конечно, есть множество мыслящих и творческих людей, пытавшихся всерьёз разобраться в произошедшем в середине двадцатого века национальном сломе. Вряд ли можно винить этих людей в том, что им не удалось существенно повлиять на общий курс их страны и общественное самосознание. Настоящая работа по осознанию прошлого и преодолению национальных проблем, безусловно, шла и приводила к тем или иным результатам. Писатели, журналисты, общественные деятели, учёные, деятели театра и кино и т. д. искренне стремились понять, что же произошло с их любимой Германией в 1933-45 годах, как могло случиться, что она стала ненавидима всем миром, за что её несколько десятилетий заставляли каяться и платить. И в самом деле, в чём же немцам нужно раскаяться? В том, что они объединились под рукой фюрера, казавшейся вначале такой крепкой и могучей? В том, что они провозгласили себя избранными? Или в третировании евреев и прочих народов, объявленных неполноценными? А может быть, просто в том, что они проиграли, потерпели поражение? Но в последнем нет и не может быть никакой вины, здесь в дело включаются совсем другие силы, далёкие от морали. Да и вообще, правомерно ли здесь ставить вопрос о вине как моральной категории? Известный немецкий философ и психолог Карл Ясперс выделял, помимо уголовной и моральной виновности, ещё политическую и метафизическую, однако представляется, что здесь он впадал в характерный для учёных грех теоретической абстрактности и искусственности. Вина может быть только личной, коллективная вина – домысел, конструкт, не соответствующий реальности, или, если угодно, симулякр. Но тогда получается, что немецкий народ заставляли каяться в несуществующей вине, то есть, попросту говоря, использовали его поверженное и униженное положение для каких-то своих целей. Иными словами, немцы имели дело с политическими спекуляциями и демагогией.
Вместе с тем, отменить прошлое было никак нельзя, оно было свершившимся фактом. И именно в нём, в прошлом, следовало искать корни немецкой трагедии, чудовищного слома германского духа, ещё недавно грезившего о покорении мира. Надо было разбираться, докапываться до этих корней и вытаскивать их наружу. И, если исходить из естественного понимания вины и ответственности как категорий личной морали, начинать нужно было с личности. Разумеется, личность массового человека – части той толпы, что упоённо и с воодушевлением кричала «Хайль Гитлер!» и вскидывала руку в нацистском приветствии – ничего не могла дать для искомого знания. Нужна была личность покрупнее, имеющая собственные взгляды и убеждения и смелость отстаивать их. Каково приходилось такой самостоятельной личности в нацистской Германии? Ясно, что нелегко, но дело не в этом. Какими могли быть отношения этой личности с властью и режимом? Что такой человек мог сделать для утверждения своей правды? Способен ли он был противостоять тотальному злу, и если да, то как? Эти вопросы неизбежно вставали перед немецкими исследователями, честно и всерьёз вознамерившимися разобраться в происшедшем, освободить сознание от бремени тяжких обвинений, с одной стороны, и комплекса вины – с другой, то есть, в сущности – преодолеть проклятое прошлое своей страны. При этом из оппозиции тоталитарному режиму сразу исключались коммунисты, представлявшие полярно противоположную идеологию. С ними изначально всё было ясно: непримиримые идейные борцы, которым сопутствовал успех значительно больший и долгий, чем национал-социалистам. Поэтому и ГДР, составлявшая почти половину Германии, исключалась из дискурса о пересмотре прошлого и воспринималась как потерянная земля, попавшая под пяту коммунистов. Интенсивная интеллектуальная работа с немецким прошлым сосредоточилась в Западной Германии и происходила в разных областях: гуманитарных науках, публицистике и беллетристике, театре и кино. Нас здесь интересует последнее.
Разные режиссёры находили разные ответы на эти необходимые вопросы, и я после тщательного (но неизбежно субъективного) отбора для начала выделил троих: Хельмута Койтнера, Курта Хоффмана и Фолькера Шлёндорфа. Фильм первого из них, «Генерал дьявола» (1955 год) посвящён сложной судьбе генерала нацистского Люфтваффе Харраса, который, хотя и служил Гитлеру, имел фигу в кармане и не слишком скрывал критического отношения к режиму – иначе говоря, был законченным диссидентом, двойственное положение которого делало его крайне уязвимым. Настоящий однозначный выбор генерал Харрас сделать так и не смог. Картина Хоффмана «Мы – вундеркинды» (1958 год) в широкой временной перспективе между двумя войнами показывает жизнь скромного немецкого интеллигента, который больше, чем на происходящее вокруг, полагался на свои честность и ясные представления о жизни. Правда, настоящего личного протеста и борьбы мы не видим и здесь: побеждает не столько человек, сколько не зависящие от него Добро и Правда. «Молодой Тёрлесс» (1966 год), дебютная работа Фолькера Шлёндорфа, который больше своих коллег стал известным в киномире, показывает протест, зародившийся в душе юного воспитанника довоенного австрийского лицея против бесчеловечности своих однокашников. Однако протест этот, имевший несомненное влияние на формирование характера и взглядов юноши, не приводит к сколько-нибудь значимым внешним последствиям. Другой фильм Шлёндорфа, знаменитый «Жестяной барабан» (1979 год), демонстрирует зрителю весьма любопытный и нестандартный вариант протеста: мальчик, не желающий принимать происходящее во внешнем мире, отказывается расти и много лет, до самого окончания войны остаётся ребёнком, маленьким любителем детских жестяных барабанов. Относительно показанных в предыдущих картинах тихих диссидентско-интеллигентских протестов это уже некий замах на публичность, однако ввиду явной комичности и ирреальности и он, конечно, также не мог иметь явных и значимых последствий.
Окончание следует, и оно здесь:
Но можно перейти сразу к кино:
Ценимый мною читатель! Если ты хоть что-то почерпнул из моего не слишком простого и, может быть, даже странного текста, если проделанная мной работа хоть в чём-то оказалась тебе полезной, то я на всякий случай напоминаю, что продемонстрировать это лучше всего лайком. Если же, наоборот, мои взгляды и мысли вызвали у тебя резкое отторжение, раздражение и, может быть, даже ненависть, то дизлайк также приветствуется. Поверь, читатель, я сильно тоскую по обратной связи с тобой…