Из цикла «Трагедия немецкого народа. Кинематограф Германии как попытка преодоления прошлого»
Объединяющая цикл вводная статья (в двух частях):
«…у меня возникло ощущение, что существуют вещи, понимание природы которых невозможно, если основываться только на нашем сознании. Нам необходима также независящая от разума чувствительность души. Её недостаток я ощутил также в деле Базини…»
«То, что со стороны кажется ужасным, необъяснимым, постоянно происходит в нашей жизни. Совершенно спокойно, буднично. Всем кажется, что так и должно быть. И поэтому этой жизни следует остерегаться: вот урок, который я извлёк»
(из финального монолога героя фильма Томаса Тёрлесса перед школьным советом)
Режиссёр – Фолькер Шлёндорф. Сценарий: Фолькер Шлёндорф, Герберт Азмоди, Роберт Музиль (роман). Оператор – Франц Рат. В ролях: Матьё Каррьер, Мариан Зайдовски, Бернд Тишер, Фред Диц, Барбара Стил и др.
Роберт Музиль – сложный модернистский писатель, работавший с популярным в начале двадцатого века «потоком сознания» и слишком увлечённый художественным иллюстрированием интересующих его идей, из-за чего его тексты кажутся утомительно тенденциозными. Однако его ранний роман «Душевные смуты воспитанника Тёрлесса», несмотря на явную философскую направленность, ещё не настолько глубоко погружает нас в экзистенциальные глубины ищущего разума, как позднейший «Человек без свойств», и поэтому, наверное, оказался вполне пригодным для экранизации. Причиной же выбора именно этого произведения режиссёром-дебютантом Фолькером Шлёндорфом послужила его тема, оказавшаяся актуальной для попыток преодоления прошлого, предпринимавшихся в 1960-х молодыми немцами. Тема эта – первое столкновение с человеческой жестокостью и стремление юноши понять её истоки, пищу и пределы. После настоящего торжества жестокости в Германии 1930-40-х годов желание обратиться к корням, найти причину таких ужасных, но вполне человеческих проявлений было естественным и, пожалуй, даже необходимым. «Новое немецкое кино», к которому примыкал Шлёндорф, ставило задачу отказаться от «папиного кино», уходящего от острых проблем и слишком причёсывающего реальность, и предоставить кинематографистам широкую творческую свободу. Ну, а самой острой проблемой в труднопросыпающемся западногерманском обществе была именно непреодолённость, неизжитость недавнего нацистского прошлого. Как могли высококультурные, образованные, благополучные немцы учинить весь тот невиданный и непредставимый ранее ужас, что царил в Европе целое десятилетие? Писатели и публицисты уже пытались ответить на этот вопрос, ну вот теперь и кинорежиссёры подтянулись.
Сюжет фильма, как и книги, внешне прост. Юный (15-16 лет) австриец Томас Тёрлесс отправляется своей матерью в престижный лицей с полным содержанием воспитанников. Там он знакомится с товарищами – Райтингом и Байнебергом, и вместе с ними оказывается посвящён в позорную тайну четвёртого ученика, укравшего деньги у Байнеберга. Этот самый вор по фамилии Базини имеет характер неустойчивый и трусливый: похваляясь своими несуществующими достоинствами перед ничего не знающими одноклассниками, он заискивает перед поймавшими его Райтингом и Байнебергом и соглашается на все их требования, фактически поступая в добровольное рабство. Самозваные господа, однако, не удовлетворяются примерным наказанием воришки и лицезрением его унижения, а входят в раж и придумывают новые и всё более изощрённые наказания, которые превращаются уже в настоящие пытки и издевательства. Наблюдающий за всем этим Тёрлесс испытывает жалость к жертве и протестует против жестокости товарищей, но исключительно внутренне. Выражать свои чувства вовне ему мешает занятая им позиция исследователя: он хочет понять, почему Базини ведёт себя именно так, а не иначе, и где граница человеческого унижения. Этакий шестнадцатилетний отстранённый мыслитель. В конце концов, не найдя разумного смысла, он разочаровывается в предмете своего исследования – а заодно и в пребывании в лицее и в людях вообще – и возвращается домой к матери. Тайна же Базини выходит наружу и становится известной всему классу и школьному начальству, и это, разумеется, также меняет жизненные перспективы незадачливого воришки. Вот, собственно, и вся история, незатейливая на вид, но полная смысла и чреватая глубокими обобщениями.
К краткому пересказу остаётся добавить, что дело происходит в довоенной Австрии в самом начале двадцатого века. Европейцы пока ещё как невинные дети: не ведают ужаса бомбёжек и газовых атак, не теряют регулярно своих сыновей убитыми и пропавшими без вести и не знают, что такое тотальная (мировая) война. Однако, в лицее обучаются те самые юнцы, которые через десять-пятнадцать лет в качестве командиров ежедневно будут посылать на смерть своих солдат, и для них жестокость станет повседневной нормой и основой выживания. А ещё через двадцать-тридцать лет те же лицеисты уже в качестве нацистских бонз станут в той или иной степени причастными к уничтожению миллионов людей и будут раздувать и поддерживать адский пламень всеобщего истребления. Разумно предположить, что корень зла гнездился в юных душах школяров, ещё никак себя не проявивших на общественном поприще. И что же находит Музиль, а вслед за ним Шлёндорф при помощи своего героя Тёрлесса? Во-первых, что люди способны получать удовольствие от унижения и мучения других людей, с более слабой волей, и их ничто не заставляет отказаться от такого удовольствия. Во-вторых, унижение, так же как и слабость, позор и т. д., не имеет предела и может продолжаться бесконечно. В-третьих, наслаждение слабостью и унижением других и бесчувственность к их страданиям может быть присуща людям вовсе не испорченным, достойным во многих других отношениях и полноценным членам общества. Если первые два вывода неоригинальны и, в общем-то, давно известны, то последний довольно интересен и стимулирует дальнейшие размышления. Собственно, этими размышлениями и занят наш юный мыслитель, который ещё в существовании мнимых чисел, о которых он узнал на занятиях математикой, заподозрил некую трещину в реальности. Так и здесь: зло, рождающееся в душе человека, нерационально, появляется из ниоткуда, из некоей непостижимой точки и вполне может сосуществовать с добром.
Юный Матьё Каррьер, играющий Тёрлесса, прямо-таки излучает благородство аристократизма, что целиком соответствует происхождению и самосознанию его персонажа. Но вполне очевиден и потусторонний характер этого аристократизма, некая его самодостаточность и принципиальное неучастие в мирских делах. Тёрлесс и не думает вмешаться в безобразно жестокие игры своих товарищей, одёрнуть или вразумить их, высказать какой-либо протест – и вовсе не из-за страха презрения и насмешек, нет! Он просто не чувствует моральной ответственности за происходящее и воспринимает его исключительно в качестве стороннего наблюдателя, любопытствующего, когда же и чем это кончится. Не дождавшись конца, он инициирует откровенный разговор с Базини и убеждается в полном отсутствии у того чувства собственного достоинства, а значит – его нечувствительности к унижениям. Такое свойство характера Базини будет бесконечно провоцировать его мучителей на новые и всё более изощрённые пытки. Поняв это, Тёрлесс теряет интерес к затянувшейся экзекуции, а заодно и к нахождению в лицее. Безусловно, юный аристократ извлёк урок из происшедшего и сформировал некую грань своего сознания и отношения к миру. Но что извлёк читатель романа и зритель фильма? Пожалуй, примерно то же: что жестокость, как и гордость, внутренне присуща человеческой натуре и может проявляться всегда, когда представятся благоприятные к тому обстоятельства. Не соверши Базини свой проступок, или сумей он сохранить тайну, он вёл бы себя с неменьшим гонором, чем его преследователи и не прочь был бы унижать тех, кто слабее его. Напротив, Райтинг и Байнеберг, окажись они перед человеком, превосходящим их силой воли, с лёгкостью пошли бы на унижение и быстро забыли бы о своём достоинстве – не только аристократическом, но и человеческом.
И эта иллюстрация извечного свойства человеческой натуры действительно имеет общее значение, особенно актуальное в контексте осмысления опыта нацизма. Ведь триумф воли последнего случился именно тогда, когда немецкая гордость получила широкие или даже практически безграничные возможности для своего проявления и утверждения, что позволило ей естественным образом перерасти в жестокость. Поскольку предоставленные немцам возможности впервые были глобальными, то и жестокость приобрела поистине вселенский размах. В упоении своими возможностями, имея под пятой поверженную Западную Европу, немцы вообразили себя сильнее всех в мире и не стеснялись уже вовсе ничем. До тех пор, разумеется, пока не столкнулись с более сильным противником… Нет, конечно, далеко не у всех происходила эта незаметная трансформация ничем не сдерживаемой гордости в жестокость: у людей подлинной культуры, внимательных к состоянию своего духа и имеющих внутренние ограничители в отношении к другим людям, подобное преображение вызывало органическое отторжение. Но простых людей, малообразованных и малокультурных, не имеющих никакого понятия о духовном развитии и невнимательных к своему сознанию, было большинство, и это самое большинство демократическим путём захватило власть. У оставшихся в меньшинстве людей культурных и духовно развитых оставалось три пути: сопротивление, отстранение или эмиграция. Два последних варианта, в общем-то, близки (и можно сказать, что наш герой Тёрлесс выбрал оба: не участвовал в экзекуции и ушёл из лицея, чтобы не видеть дальнейших безобразий). Учитывая, что антифашистское движение в Германии было довольно ограниченным и слабым, можно утверждать, что культурные немцы, не принявшие нацизм, по большей части отстранились от происходящего. Такое отстранение вполне естественно и вряд ли может служить поводом для упрёка, но фактом является и то, что оно освобождает дорогу тёмным силам, всегда сопутствующим человеку. Таких выводов не делали авторы романа и фильма о молодом Тёрлессе, но рассказанная ими история логически подталкивает к этим мыслям.
Возможно, читателя заинтересуют мои разборы других фильмов цикла:
Ценимый мною читатель! Если ты хоть что-то почерпнул из моего не слишком простого и, может быть, даже странного текста, если проделанная мной работа хоть в чём-то оказалась тебе полезной, то я на всякий случай напоминаю, что продемонстрировать это лучше всего лайком. Если же, наоборот, мои взгляды и мысли вызвали у тебя резкое отторжение, раздражение и, может быть, даже ненависть, то дизлайк также приветствуется. Поверь, читатель, я сильно тоскую по обратной связи с тобой…