— Вита... Наверное, это какая-то мимолётная прихоть, — тихо сказал муж. — Прихоть?! — взорвалась я. — Она приходит к нам и говорит, что либо мы платим 30 тысяч в месяц, либо съезжаем — это ты называешь прихотью?!
Я всегда мечтала о своём доме. Не роскошном, не шикарном — просто хотела иметь свой просторный дом, двор, сад. Своё место — безопасное, мирное, пахнущее домашней едой и детским смехом. Когда я встретила Михаила, у меня было чувство, что я наконец нашла того, кто хочет того же. После нескольких лет совместной жизни, после рождения наших двух дочерей, мы стали думать, как осуществить свою большую мечту — свой дом. Не квартира, не вилла, а просто обычный, тёплый семейный дом.
Михаил возглавлял небольшую фирму, занимающуюся перевозками. Просто три фуры, три нанятых водителя, которые развозили грузы по всей стране. Иногда ему приходилось садиться за руль самому, и тогда мы не видели его по нескольку дней. Но эта работа позволяла ему зарабатывать. Без его фирмы вряд ли бы строительство дома было возможно.
Я тоже работала, хотя мои доходы были куда меньше. И всё-таки, мы решились. Когда дети пошли в школу, мы решили: всё, пора. Мы сели, подсчитали свои возможности, обсудили, что мы хотим и что можем себе позволить. Конечно, денег было впритык. На три года нам пришлось затянуть пояса, отказавшись от всего, без чего можно обойтись.
Михаил предложил строить на участке, принадлежащем его матери. Потому что зачем покупать землю, раз «у мамы и так есть свободный кусок», потому что «в конце концов, все это когда-нибудь будет нашим». А я... у меня были сомнения. Что-то грызло меня. Интуиция подсказывала мне, что не стоит вкладываться там, где нет 100-процентной гарантии. Но моё сердце — глупое сердце — верило мужу. «Мама любит нас, Вита, она ничего не имеет против использования участка, он всё равно пустует», — повторял он. Поэтому я махнула рукой, и мы начали строительство.
Это были нелёгкие три года, каждая копейка шла в стройку. Многое мы делали сами, особенно в отделке. Но дом рос, и моё сердце радовалось каждому положенному кирпичу, каждой доске, каждому забитому гвоздю.
Мы построили его. Хороший одноэтажный дом. С водой и отоплением, с просторной кухней с «островом» и множеством шкафов, со спальней окнами в сад, с отдельными комнатами для девочек. Дочки подросли, как они радовались, выбирая обои и кровати для своих комнат!
Мы посадили плодовые деревья и кустарники на участке, соорудили летний навес с печью и баню с душем. Мы сделали гараж и теплицу.
Наша жизнь в этом доме была простой и хорошей. Пока в один прекрасный день моя свекровь не вошла в нашу гостиную и не объявила, уперев руки в бедра и не моргнув глазом:
— Либо вы начинаете платить мне за пользование участком, либо уходите.
Вот тогда я и поняла, что мы построили дом на песке. Потому что он не был нашим в буквальном смысле.
***
— Разве я тебе не говорила? Я чувствовала, что что-то подобное произойдёт! — сказала я, швырнув стакан в мойку с такой силой, что он разбился.
Я стояла на кухне, прислонившись к столу, наблюдая, как муж молча помешивает свой чай. Он не поднял глаз и долго молчал. Я видела, что он сам ошарашен.
— Вита... Это скорее всего просто мамина минутная прихоть, — наконец тихо сказал он, словно пытался заставить замолчать не только меня, но и свою собственную совесть.
— Прихоть?! — взорвалась я. — Она приходит к нам и говорит, что либо мы платим 30 тысяч в месяц, либо съезжаем — это для тебя прихоть?!
Я видела, как он стиснул челюсти.
— Скажи мне правду. Ты знал? — спросила я тише.
— Что?.. — пробормотал он удивленно.
— Ты раньше знал, что у неё такие планы? Что она будет хотеть от нас денег, как будто мы чужие!
— Нет, я не знал, — ответил он дрогнувшим голосом.
Он не смотрел мне в глаза. Столько лет мы прожили вместе, и впервые я почувствовала себя по-настоящему одинокой. Я начала задаваться вопросом, не совершила ли я самую большую ошибку в своей жизни. Может быть, не только дом, но и семья, дети, вся наша совместная жизнь была построена на песке?
В ту ночь я почти не спала — мысли, воспоминания, догадки не давали мне покоя. У моей свекрови, Галины Петровны, было двое детей. Кроме младшего Михаила, была ещё дочь Александра. Непутёвая, как говорили о ней в семье. Она меняла мужей и сожителей, пила и почти не появлялась дома. Её сын Андрей, которого она родила едва ли не в 16 лет, вырос с бабушкой. И, конечно, Галина Петровна сдувала с него пылинки, жалела «почти сироту», как она говорила о нём. Пока Михаил не был женат, он много помогал племяннику. Но затем он женился, у нас появились свои дети, и уже не было возможности поддерживать племянника в прежних объемах.
Сейчас Андрей доучивался в институте, хотя учился через пень-колоду, по его словам, он не собирался просиживать штаны в офисе, хотел открыть бизнес. Мне было непонятно, на какие деньги он мог его открыть. Хотя... Может, эта затея с арендой земли и призвана была решить эту проблему?..
***
Я позвонила свекрови утром.
— Галина Петровна, я хотела бы встретиться. Поговорить, — холодно сказала я.
— Конечно, дорогая. Заходи ко мне сегодня днём. Я испеку пирог, — ответила она елейным тоном, который нисколько меня не успокоил.
Я пришла вовремя. В кухне у неё пахло корицей, и пирог действительно красовался на столе, но я пришла не на чай.
— Что всё это должно значить? — прямо спросила я, прежде чем она успела поставить чашки на стол. — Почему раньше, когда мы начинали строительство, вы ничего не говорили об аренде?
— Вита, деточка, времена изменились, — ответила она, глядя на меня ласково. — Цены растут, а у меня, ты же знаешь, ребёнок на руках... Я не могу позволить себе платить за всё.
Ребёнок! Ничего, что «ребёнку» уже 20 лет! И что он вполне мог бы уже помогать бабушке сам!
— Я думала, мы семья. А теперь нам придётся платить вам, как будто мы арендаторы?
Она посмотрела на меня своим холодным, расчетливым взглядом.
— Вы взрослые, самостоятельные. У вас есть дом, у Миши — фирма. А я — не ваш банкомат. Миша всегда знал, что это временно...
— Что? — перебила я её дрожащим голосом. — Временно?! Как можно строить дом временно?! Мы строили три года! Мы три года считали каждую копейку! Миша сказал, что это место будет нашим навсегда!
— Может быть, он что-то вообразил себе, — вздохнула она. — Но я ведь ничего не подписывала.
— Так может быть, нам стоит купить у вас этот участок? — спросила я. Эта мысль пришла мне в голову внезапно, я не знала, понравится ли она Михаилу. Но я напрасно беспокоилась.
— Милая, — ответила с улыбкой моя свекровь. — Зачем мне продавать то, что может приносить доход?
Я медленно встала, отодвинув стул.
— Галина Петровна… Я никогда не думала, что вы глядя, мне в глаза, будете обращаться со мной, как с чужой.
— А ты и есть чужая, — сказала она мне, сложив руки на груди. — Ты — не моя дочь.
Я ушла, не сказав ни слова. Я поняла, что в этой семье я была незваным гостем. Чего я не понимала — так это того, что мне делать дальше.
***
Я вернулась домой, громко хлопнув входной дверью. Муж сидел в гостиной, уткнувшись носом в телефон. Он даже не поднял глаз.
— Надо поговорить, — сказала я, вставая напротив него.
— Сейчас? Может, подождём, пока девочки лягут спать?
— Нет. Сейчас. Потому что если я не выскажу это сейчас, то через минуту взорвусь, — прошипела я.
Он неохотно посмотрел на меня.
— Ну, и что? Что она сказала?
— Что она сказала? Что ты что-то себе вообразил. Что я не её дочь. Что мы должны платить, потому что она не банкомат и у неё на руках ребёнок!
— Вита, успокойся…
— Нет, милый! Ты успокойся! — закричала я. — Ты, который должен защищать наши интересы! Кто обещал, что этот дом будет НАШИМ! А теперь что? Теперь она грозится отобрать его у нас?
— Но ведь пока ничего страшного не произошло… — сказал он, словно говорил о потерянном ключе.
— Ничего страшного?! Она тебя обманула, а теперь нашу семью разваливает! А ты ей это позволяешь!
Муж опустил голову. Он молчал.
— Скажи что-нибудь, — настаивала я.
Наконец он посмотрел мне в глаза. Голос его был тихим и усталым.
— Я не знаю, где выход. Я постараюсь заработать денег, чтобы платить ей. А если нет, возможно, нам придётся съехать.
Его слова обрушились на меня, как камни. Я даже отступила назад.
— То есть, ты уже со всем согласился и смирился. Это значит, что нам придётся снова затянуть пояса и платить, не имея возможности позволить себе ничего! Мы четыре года не были в отпуске, не покупали новой одежды, экономили на всем! Значит, так и будет продолжаться?
Я чувствовала, что стою на краю, и позади меня — пропасть. Пропасть, а не хвалёное мужское плечо, на которое можно опереться в трудную минуту.
— Это твой дом, Михаил, — сказала я. — Это твоя мать. Тебе и выбирать.
Я повернулась и пошла в спальню, закрыв за собой дверь. Я оставила его с его молчанием, а себя — с чувством предательства, которое никогда не забудется.
***
С того разговора все изменилось. Муж со мной не разговаривал. Я тоже молчала. Мы проходили мимо друг друга, как соседи по общежитию. Но в воздухе, как туман, висел вопрос: что дальше?
— Мама, почему папа спит на диване? — спросила меня однажды утром моя младшая дочь.
— Потому что он храпит, — автоматически ответила я, выдавливая улыбку. Но что-то внутри меня ныло и болело.
Наша жизнь стала какой-то безрадостной, ничего не хотелось делать. Муж начал приходить с работы попозже, задерживаясь сначала на час, потом и на всю ночь. Он объяснял это друзьями, усталостью, необходимостью передышки. Я не спрашивала — не хотела знать правду.
Вечерами я сидела одна в гостиной, на кухне скапливалась грязная посуда. Телевизор был включён, что-то мелькало на экране — я ничего не слышала. Мои мысли крутились вокруг моих детей: что с ними будет? Придётся ли им сменить школу? Как они будут себя чувствовать, если придётся сказать им, что мы переезжаем? И, главное, КУДА?
Ночью я ворочалась, прислушиваясь. Вернулся ли муж? Остался ли снова у друзей? Или он пошёл к ней — к своей матери — за инструкциями, что делать дальше? Этими бессонными ночами я начала понимать, что могу потерять не только дом, но и свою семью.
Однажды свекровь позвонила:
— Я буду в пять, — сухо сказала она. — Нам нужно закончить разговор.
Она пришла с портфелем в руке, в элегантном пальто, как инспектор, пришедший на проверку. Села в гостиной, как будто это был её офис, а не наш дом. Михаил стоял в дверях, не говоря ни слова.
— У вас было время поразмыслить, — начала она, разворачивая бумаги. — Или вы подписываете соглашение на аренду моей земли, или съезжаете.
Я посмотрела на мужа. Ничего. Он даже бровью не повёл.
— Вы хотите отдать наш дом своему внуку? — спокойно спросила я, хотя внутри меня все дрожало.
— Я не хочу обсуждать с вами мои планы, — ответила она. — Поговорим лучше о наших общих делах. И помни, Вита: я не твоя мать. Я не обязана тебе помогать.
— Но вы — мать Михаила, — возразила я дрожащим голосом. — И бабушка наших детей.
— Не втягивай их в это. Это касается только нас, — ответила она, как будто речь шла о посторонних, а не о семье.
— Миша? — я посмотрела на мужа. — Скажи что-нибудь.
Но он молчал.
Свекровь встала, оставив бумаги на столе.
— Ознакомьтесь, — сказала она. — И подумайте. Но недолго. Два-три дня, а затем идём к нотариусу. Или... сами понимаете.
И она ушла, стуча каблуками, как метроном. Как будто напоминая нам: время пошло.
Хлопнула входная дверь, мы сидели молча, никто не притронулся к бумагам, оставленным свекровью. Михаил опёрся локтями на колени и сверлил глазами пол, как будто искал на полу ответы, которых не было. Потом, медленно, почти неуверенно, он поднял взгляд на меня.
— Она... она моя мать, Вита, — тихо сказал он. — Я не могу с ней воевать. Но и нас на улицу выкидывать нельзя. Я подумал… если мы начнём платить аренду… пусть это будет как материальная помощь ей. Формально. Чтобы она от нас отстала.
Я не верила своим ушам.
— Материальная помощь? За что? За то, что она разрушает нашу семью? За то, что шантажирует нас и своих внуков?
Он всплеснул руками, впервые за долгое время повысив голос:
— А что ты хочешь, Вита?! Чтобы мы собирали чемоданы и уходили с двумя детьми, неизвестно куда? Мы вложили всё в этот дом! Всё, понимаешь?! И она это знает! Она на это рассчитывала!
Я сделала шаг к нему, мой голос дрожал от гнева:
— Ты правда думаешь, что если мы начнём платить, она успокоится? Что она оставит нас в покое?
Он смотрел мне в глаза. Я видела в них усталость. Страх. И жалость — к себе, ко мне, к этим стенам.
— Я не знаю, — признался он. — Но другого выхода я не вижу. По крайней мере, так у нас будет шанс остаться. Пока…
— Пока что? Пока она не решит повысить плату? Пока не приедет её внук и она скажет, что теперь он будет тут жить? Ты сам не слышишь, насколько это абсурдно?
Он сжал руки в кулаки.
— Вита… Я тоже чувствую, что всё это не просто о деньгах. Мне кажется, она с самого начала знала. Знала, что однажды скажет нам уйти. И я догадываюсь, кому она готовит этот дом. Сыну своей дочери. Тому, кто ей роднее. Не нам. Не нашим детям.
Я села рядом. Медленно, осторожно. Я чувствовала, что между нами сейчас — пропасть. Но через эту пропасть перекинут маленький шаткий мостик. Я почувствовала: он на моей стороне.
— Мы заплатим, — сказала я. — Но вместе с этим пойдём в суд. Не из жадности. Не из мести. А потому что это единственный способ защитить наших детей. Защитить их право на дом, на стабильность. На детство, в конце концов.
Он кивнул. Медленно. Словно соглашаясь с приговором, который сам себе вынес.
— Хорошо. Пусть будет так. Мы подадим в суд.
Я посмотрела в окно. Снаружи в саду качалась детская качеля. Пустая. Ветер раскачивал её то влево, то вправо, как маятник.
— Но, Миша… — сказала я, — даже если мы выиграем суд… наши девочки всё равно проиграют. У них не будет бабушки.
Он не ответил. Просто сидел рядом. И молчал.
И, может, впервые за долгое время, я не почувствовала одиночества. Только печаль. Как будто мы уже потеряли что-то важное. Что-то, чего больше не вернуть.
Читайте ещё истории из жизни: