Тихо было вечером на хуторе и так спокойно, что хотелось выйти на крылечко и спеть песенку.
Маруся уложила своего сынишку Степана спать, сама вышла во двор и смотрела на темное звездное небо. Скоро её жизнь изменится, хоть и было немного грустно от этого.
Молодая женщина улыбнулась - наконец-то настали тихие спокойные вечера. Сколько же было пережито людьми за последние годы, но впереди, она знала, будет жизнь намного лучше.
Она помнила, как тяжело было в начале тридцатых годов, как же сложно было семье прокормиться, когда земля не дала урожая. В то время брат Маруси с двумя детьми и с женой переехали к родителям. Так и жили большой семьёй Бойко: Гаврила Иванович, глава семьи, жена его Евдокия Григорьевна, дочь Маруся и сын Семён с женой Людмилой и дочками Надей и Верой.
Трудно жили, но в большой семье было легче голод переносить. Мужчины рыбачили, приносили домой рыбешек маленьких. Женщины с детьми ходили по лугам и полям, собирая съедобную траву, грибы и ягоды. Всё это уходило на общий стол и делилось между всеми поровну.
Природа будто разгневалась за что-то на людей - помимо засухи и нашествия саранчи, не давала своих даров и река. Рыба ловилась плохо, да и съедобную траву жители хутора стали собирать всё дальше и дальше от своих домов, потому что многие полагались только на неё.
Потом всё наладилось, земля будто сжалилась над голодными людьми и дала хороший урожай. Люди, познавшие эту напасть, под названием "голод", стали делать больше запасов.
Семён с женой и детьми вернулся в свой дом, вроде всё шло по накатанной - дом, работа, огороды да хозяйство.
В 1938 году, когда Марусе исполнилось девятнадцать лет, она вышла замуж за Михаила. Он был из многодетной семьи, его родители имели шестерых детей и все друг у друга на головах жили. Оттого Гаврила Иванович повелел, чтобы дочь и зять жили в его доме.
- Да меня же люди засмеют, что в примаках живу, - сопротивлялся сперва Михаил.
- А меня не засмеют? Мы тут с Дусей в хате просторной вдвоем куковать будем, а вы с Маруськой на чердаке поселитесь?
- Ну отчего же на чердаке? Нам угол выделят.
- То угол, а я предлагаю вам цельную комнату. Вот родится у вас дитенек, куды его? Люльку под потолок подвесите?
- Ну отчего же так сразу, - смутился Миша.
- В общем так, хлопчик. Слухай сюда! Али ты к нам в хату после свадьбы перебираешься, али ищи себе другую невесту, которая в уголке с тобой жить будет, через шторку от твоих братьев и сестер. Коли родичи твои детишек настрогать смогли, а хаты построить средств нет, так не отворачивайся от помощи. Ты же сыном нашим станешь. А помру я, так вам с Маруськой хата останется.
- Семён дозволит ли?
- У Семёна своя хата имеется, да пристрой он сейчас делает. Ему до моей и дела нет. А коли сомневаешься ты, так ступай к нему и он скажет, что дом этот сестрице своей отдает и претендовать на него не будет, так как именно Маруська нас с Евдокией досматривать станет.
Хоть и беден был Михаил, да горд особо, но Семён, как и Гаврила Иванович сказал зятю будущему:
- Сестру в нищету не отдам. Так и знай. Коли гордый ты такой, так работай, зарабатывай на хату, а потом уж женись. Нет тут такой платы в колхозе? Оформляйся и поезжай на заработки, вон, постоянно наборы идут на стройку или на лес. А покуда свою хату не поставил, жить будешь с нашими родителями. Не дозволю Маруську привести в клетушку, да еще из неё делать няньку для твоих младших!
И вот лишь после того, как Гаврила Иванович и Семён насели на будущего зятя, тогда Михаил согласился, что после свадьбы у тестя с тещей жить станет. Любил он Марусю и любовь та была выше его гордости.
Свадьбу сыграли, родители Михаила были расстроены - работали они в поле от зари до темна, хотели взрослую хозяйку в хате иметь, чтобы дом вела. А что мальчишки да маленькие дочки сделают особо? Но подумали они - сын их будет в семье, которая лучше живет, чем их. Пусть так и будет.
Через полгода Михаил подался за заработки. Спустя год, когда задумал он свою хату ставить и начать потихоньку строительство, Гаврила Иванович разболелся.
- Ты, сынок, не спеши. Коли помру я, не будет в ней нужды. Можешь пристрой сделать, да сарайку еще одну поставь. Маруська дитёнка ждет, скоро пополнение будет. А там может быть и за вторым, за третьим пойдете.
Послушал Миша тестя, да сделал пристройку. Глину все вместе месили, в работе была задействована вся семья Бойко, кроме Гаврилы Ивановича, который встать уж не мог - задыхался от каждого шага.
Когда всё готово было к осени, любо-дорого глянуть на пристрой. Теперь там еду готовили, а где ранее обедали - комната была еще одна.
Сарай из свежих досок смастерил Миша, трех поросят купил, да корову.
Когда Маруся родила дочку Оксанку, радость в доме появилась. Темноволосая девочка с волнистыми волосиками да огромными, как у матери глазами, радовала своих родителей и дедушку с бабушкой. Вроде бы и Гаврила Иванович поправляться стал. Но...
Вдруг размеренную жизнь людей в июне 1941 года нарушило объявление по местному радио. Началась Великая Отечественная война.
****
- Как же так, а? - Маруся стояла на пристани, где были готовы к отплытию три лодки. - А как же мы без мужиков будет. Егорыч, скажи!
Председатель только руками развел.
- Маруська, ты не голоси. Лучше матушке своей помоги. Отныне она в нашем хозяйстве управлять будет. Только ей я доверить могу наш маленьких колхоз.
- Егорыч, вот куда ты собрался, а? - со слезами спросила она. - Ну разве же ты в Гражданскую не навоевался? У тебя же внук родился недавно!
- Вот ради внука туда и иду. Бок о бок с зятем буду. Ты, Маруська, лучше своих как следует проводи. Да Гавриле скажи, пущай хворать перестает.
Маруся поцеловала в щеку председателя их маленького колхоза и подошла к мужу и брату. Там стояла вся её семья - мать плакала, отец хмуро поглядывал, да видно было, что глаза его блестели. Слеза вот-вот покатится по морщинистой щеке.
Рядом стояла Людмила, а позади неё две её дочки - четырнадцатилетняя Надя и двенадцатилетняя Вера.
Годовалая Оксанка пристроилась у своего отца на руках, а он обнимал дочь, не зная, что больше никогда её не увидит.
****
И в тот же вечер тишину хутора, погруженного в печаль, пронзил вой Маруси. Она рыдала над телом своего отца, сердце которого остановилось. Гаврила Иванович не выдержал переживаний, отправляя зятя и сына сражаться за Родину.
Евдокия и Маруся взяли управление колхозом на себя. Был он маленький, всего лишь на одну ферму, где стояло семнадцать коров. Отдельно содержались четыре быка и четырнадцать лошадей.
Еще предстояло работать на четырех полях: на одном сажали подсолнух, на двух других рожь и на самом ближнем к хутору - пшеницу. Был так же небольшой яблоневый сад, который хуторяне засадили в 1936 году и он уже давал немного плодов.
Птичьего двора не было, все куры и гуси оставались в домах жителей.
Из всех хуторских мужчин осталось лишь двенадцать человек - старики, да немощные. Мальчишек и не считали. Хоть и помощниками они были, да разве сравнить их с сильными и молодыми хлопчиками?
Схоронив отца, Маруся почувствовала себя главой своей маленькой семьи. Мать очень сильно переживала и лишь управление колхозом да бригадами спасало её от уныния.
***
Так прошел год. В письмах, да в работе и домашних хлопотах. Подрастала маленькая Оксанка и тоска съедала душу Маруси: Миша хоть и писал, но редко, а от брата не было никаких писем. Людмила изводила себя, рыдая целыми днями. Маруся находила силы и невестку утешать, да за девчонками следить. Они же, кстати, и работы не чурались никакой - велит бабушка на поле идти работать, так следуют этому наказу безропотно.
И вдруг однажды летним днем в колхозное управление пожаловал человек из района.
- Евдокия, лошадей собирай!
- Как же, Ермолай? Куда? - она была удивлена.
- На фронт.
- Это чего же? Это как же, а? - запричитала она. - Сперва мужиков наших забрали, теперь и лошади воевать пойдут?
- А что поделать, Евдокия?
- Да мы последние жилы на себе тянем, а как без лошадей урожай собирать будем? Дайте хоть времени до осени.
Он молчал, глядя на неё, а Евдокия разрыдалась, понимая, что станет их жизнь еще труднее. Немец прёт и уже близок к Кубани. А тут еще и лошадей забирают. А как без них на хуторе?
На следующий день небольшое стадо из восьми кобыл угнали из конюшни, оставив лишь четыре старые клячи, да двух коней. Один хромой был, другой болезненный, он бы и не дошел до места назначения.
Но это были не все беды, которые выпали на их головы - летним жарким июльским вечером в дом к Людмиле и её дочкам пришел почтальон. Он сел на лавочку с печальным видом. Когда Люда подошла к нему и посмотрела на старика, то душа её в пятки ушла от плохого предчувствия.
Алексей Михалыч протянул бумагу, затем так же молча встал, поправил свою сумку и пошел к калитке, лишь раз вздрогнув от отчаянного крика вдовы.
Не успели женщины оплакать своего сына, брата и мужа, как тут же весть донеслась до хуторян - немец близко. Нога его шагает по Кубанской земле, не щадя никого и не жалея ничего. Своим сапогом растаптывает в пыль жизнь простых людей и их будущее.
Маруся сильно переживала, но взяла себя в руки и стала командовать:
- Милые мои! - она обращалась к испуганным людям. - Нам надо бежать. Может и не дойдут до нас фрицы, а может быть уже завтра будут тут. Спасаться надо, люди!
- И что же ты, Маруська, предлагаешь? - почтальон Алексей Михайлович с интересом посмотрел на молодую женщину.
- Нужно собирать всё, что есть на ферме и в амбарах, да бежать в леса, там и обустраиваться.
- А ежели немец и туда придет?
- Мы пойдем в Красный лес. Там чаща непроходимая. Проберемся как-то, окопаемся в землянках. А за лесом плавни. Коли немец в леса сунется, в плавни уйдем.
- Не влетит ли нам за то, что мы колхозное имущество упрем? За такое и посадить могут. Нет, Маруська, страшно шибко.
Маруся на миг задумалась, затем заявила.
- Пусть лучше свои посадят да приговоры выносят, чем чужакам отдадим наше добро.
Но как бы не была она убедительна, а люди испугались. А ну как уведут животину из ферм, да амбар опустошат, а потом сами под суд пойдут? Многие запомнили тридцать седьмой год, когда большую половину начальства пересадили.
ПРОДОЛЖЕНИЕ. ГЛАВА 2
