Влетев на четвёртый этаж, сияющая от радости Оля стала выискивать хоть кого-то из медперсонала, кто за эти трудные месяцы стал вроде родни. Нужно было срочно поделиться тем, что распирало её изнутри. С кем-нибудь. С Глебом Мироновичем, Сергеем Сергеевичем, Евдокией Гавриловной… Да Бог с ней! Даже с медсестричкой Любой, миловидной, всегда улыбающейся девушкой, мигом загоравшейся алой краской смущения в присутствии Сергея Сергеевича. Но на смене никого из них не было.
С трудом сдерживая себя, чтобы не взлететь от счастья, Оля впорхнула в палату.
И увидела испуганную Дашу. Так же, как утром, Даша взгромоздилась на подушку, поджала колени к груди и обхватила голову.
– Что, зайка?! – мигом отбросив крылья, с тревогой спросила у дочки Оля.
– Мама! Сейчас начнётся! – испуганно ответила девочка и покрепче обняла голову.
– Что начнётся, Дашенька, что?! – сдерживая тремор, Оля обняла дочку.
– Голова! – пронзительно закричала Даша.
Вечерний приступ, подкравшийся так внезапно, удалось купировать только к часу ночи. Всё отделение, весь корпус, вся больница слышала душераздирающие, срывающиеся на визг крики Даши!
В какой-то момент головная боль отступила. Внезапно, без предупреждений и намёков. Даша беспомощно упала на подушку и затихла, став какой-то безжизненной в буквальном смысле этого слова. Она часто и неритмично дышала поверхностным дыханием, иной раз делая резкие и глубокие вдохи. Почему-то не в силах глотнуть, Даша обильно смачивала подушку слюнкой, вытекавшей из полуоткрытого, перекошенного рта. Не имея сил откашляться, Даша похрипывала, делая неглубокие вдохи. На все вопросы, которые задавала ей Валентина Петровна, ночной врач, Даша никак не реагировала. Не просто отмалчивалась, а не реагировала, будто вообще не слышала и не видела никого, кто находился рядом. И эти глаза! Господи! В них не было Даши! В них была абсолютная пустота, пугающая отрешённость и…
До трёх ночи, пока Даша не пришла в себя и тихонечко не уснула, Ольгу колотило, как собачонку на морозе! Выстукивая друг об друга зубами, она сидела возле дочки и пыталась удержать дрожащие колени.
– Мама! – сказала Ольге Даша перед отходом ко сну. – Мама, мне уж хорошо, не волнуйся, мамочка!
– Да, зайка моя! – с трудом выстраивая скачущие слова, ответила Ольга и погладила дочку по голове. – Спи, моя хорошая, спи!
– И ты спи, мама, – ответила Даша, перевернулась на другой бок и тихонечко уснула.
Какой там «спи»?!
Оля ещё с час сидела и боролась с охватившим её тремором. Но надо было как-то уснуть. Надо было. «Ещё парочка таких прекрасных ночей – и на «дурке» мне место обеспечено!» – думала она, изо всех сил пытаясь справиться с собой. А в дурдом нельзя, никак нельзя! Даше нужна была здоровая мать. Здоровая, работоспособная, сильная мать рядом. Особенно сейчас! Кое-как уняв «колотуна», Ольга провалилась в полусон-полубред.
– Люба, договорись о консультации с неврологом, – чей-то знакомый голос прорвался в Ольгин полусон-полубред.
Открыв глаза, Оля увидела в палате Сергея Сергеевича и медсестру Любу. «Сколько времени?!» – щурясь, тревожно подумала она, глядя на солнечный свет, заливавший палату.
– Половина десятого, Оля. Доброе утро! – словно бы читая мысли, сказал Сергей Сергеевич.
– Половина десятого?! Ничёсе я храпанула! – заспанным голосом изумилась Ольга.
– Весёлая ночка выдалась? – посочувствовал молодой врач, намекая на ночной приступ.
– Да! – безрадостно ответила Оля.
– Сегодня к вам придёт с консультацией невролог. Нужно прояснить кое-что… – сказал Сергей Сергеевич и уточнил информацию после небольшой паузы, – сегодня или завтра. Пока не знаю, Оля. История у главврача.
– У главврача? – ещё не до конца проснувшись, Оля не совсем понимала, что, собственно, происходит.
– Да, Оля. Сегодня утром Люба отнесла ему историю. На кой она ему – не знаю. Посмотрим. Сейчас с Миронычем поговорю, он уже на месте.
– Я с вами!
– Зайдёте, – бросил Ольге Сергей Сергеевич и вышел из палаты вместе с медсестрой.
Через пять минут «реанимированная до состояния человека» Ольга тихонько постучалась в кабинет зава.
– Минуточку! – из-за закрытой двери, сквозь которую пролетали искры донельзя напряженной обстановки, отозвался Глеб Миронович.
Через пять раз по минуточке или чуть больше дверь распахнулась.
– Бекетову – МРТ, Хвостикову готовь к операции, – Глеб Миронович на ходу давал указания Сергею Сергеевичу.
– Доброе утро, Глеб Миронович! – с улыбкой поприветствовала зава Ольга.
Ей так хотелось тут же рассказать Глебу Мироновичу о её маленькой победе, которая, возможно, спасёт Дашу. Но Глеб Миронович, сухо поздоровавшись с Ольгой, куда-то умчал из отделения.
– Куда он? – Ольга с недоумением спросила у Сергея Сергеевича, вышедшего с завом из кабинета.
– К главврачу.
– За историей?
– На войну! – неожиданно ответил Сергей Сергеевич. – Оля, не задавайте лишних вопросов! Всё решится в ближайшие пару часов. Я вам говорил, что есть ещё проблемы? Вот они и всплыли! Теперь всё будет зависеть от главврача, будь он неладен! – Сергей Сергеевич, быстро протиснулся мимо стоявшей перед дверью Ольгой и помчался в коридор.
– Сергей Сергеевич! – Оля побежала вслед за молодым врачом. – Сергей Сергеевич! А что, собственно, происходит?! Как это?! Да постойте вы!
– Оля! – Сергей Сергеевич остановился и обернулся к Оле. – Наберитесь терпения! Сейчас будет решаться вопрос, возможно ли в принципе пролечить Дашу по экспериментальной схеме. Не всё зависит от нас! Будем надеяться, что Мироныч отвоюет Дашино право на жизнь!
Оля замерла в оцепенении. «Это как?! Это что вообще?! Это…». Мысли в Олиной голове моментом вспыхнули огнём возмущения. «Это вообще как называется?! – полыхал праведный гнев. – Что значит «отвоюет право на жизнь»?! У кого?! У главврача?! Да кто вообще имеет право покуситься на это право?! Кто он такой вообще, этот главврач?! Да что эта тварь, которая пальцем не пошевелила, чтобы спасти Дашку, вообще себе позволяет?! Да… да…».
Ну всё! Теперь Олю было не остановить! Уже не важно, пойдёт ли на пользу её участие в конфликте или она своим гневным визитом все испортит. Не важно! Если уж Глеб Миронович, совершенно чужой Даше человек, прямо сейчас отстаивает право на жизнь её маленькой девочки, почему она, родная мать, должна оставаться в стороне?! Пыхтя и ругаясь от возмущения, Оля на всех парах мчалась в палату, чтобы наспех принять боевую раскраску и бесстрашно броситься в бой с оборзевшей бюрократией в лице главврача.
Оля влетела в палату и бросилась собираться в путь. Точнее в бой. Даша, мирно читавшая «Трех мушкетёров» сидя на кровати, вполглаза наблюдала за мамиными сборами. Когда боевой раскрас был закончен, походная сумка собрана, а мысли выстроены в пылкие тирады, Ольга уверенным шагом отправилась на выход.
– Ты куда, мама? – с ленцой спросила её Даша.
– На войну! – без колебаний грозно ответила Ольга.
– К обеду вернёшься? – Даша на мгновение оторвалась от книжки.
– Дочь моя! – перед дверями Ольга приняла позу горделивой амазонки. – Война – войной, а обед – по расписанию. К обеду вернусь, жди!
– Угу, – и Даша снова уткнулась в чтение.
А Ольга быстро скрылась за дверью.
Широко шагая к выходу, Ольга уже рисовала в воображении батальные картины. Поле боя, залитое кровью, смертельные раны товарищей по оружию и поверженного врага, на коленях вымаливающего пощады. Всё! Сражаться до конца и ни копейкой меньше!
И надо же было такому случиться, чтобы в большом, красивом холле с большим и мягким диваном Ольге встретилась Евдокия Гавриловна.
– Доброго утреца, дочка! – с улыбкой поприветствовала Ольгу добрая бабушка Дуся, предусмотрительно перекрыв собой дорогу к выходу.
– Доброе утро, Евдокия Гавриловна! – боевым голосом ответила Ольга и попыталась обойти хитрую бабушку Дусю.
Но бабушка Дуся, повидавшая в этой жизни куда больше, чем Ольга, ловко перекрывала фланги, словно бы пускаясь в романтичное танго со взбешённой Ольгой.
– Ты куды эт, дочка, намылилась? – улыбалась Евдокия Гавриловна, делая едва заметный полушаг вправо. – Ты, гляжу, прям вся така вздыблена, словно кошка дика!
– На войну собралась, Евдокия Гавриловна! – с глазами, сверкающими гневом, ответила Ольга. – К главврачу!
– Ишь ты! – скрывая улыбку, удивилась бабушка Дуся. – На большого зверя идёшь, дочка! И чего эт тебе неймётся, амазонка?
– Да что же это такое, Евдокия Гавриловна?! – стала возмущаться Ольга, ненадолго оставив попытки обойти непреодолимое препятствие на пути к победе. – Какой-то главврач будет решать, что делать с моей дочкой?! Лечить её или дать ей умереть?! Да какое он имеет право?! Глеб Миронович все мозги себе вспучил, чтобы найти возможность спасти моего ребёнка! Мы квартиру продали! Евдокия Гавриловна, квартиру! А тут какая-то собака будет что-то решать! Да я просто не имею права сидеть и ждать! Тем более что Глеб Миронович сейчас у него.
– Ба! Мироныч наш, что ль? Тяжёлу артиллерию выдвинули?!
– Да, Евдокия Гавриловна, да! Сергей Сергеевич так и сказал: «Глеб Миронович сейчас отстаивает Дашино право на жизнь»! Он там отстаивает, а я буду тут сидеть?! Ну, уж нет!
– Ну, дочка, война, когда она за дело правое – штука нужная, – стала рассуждать Евдокия Гавриловна, незаметно оттесняя Ольгу к большому дивану, – ежели без войны никак – тут, стало быть, токмо воевать!
– Вот! – подтвердила Ольга.
– А ты, дочка, перед боем-то помолилась? – внезапно, как выстрел снайпера, спросила мудрая бабушка Дуся.
– Помолилась?!
Ну вот зачем, зачем она это спросила?!
Весь боевой запал, весь праведный гнев, доселе кипевший в Ольгиной голове, моментом ударил по ногам и Оля, как подкошенная, упала на диван.
– Да, дочка, – тихонечко присев рядом, невозмутимо продолжала Евдокия Гавриловна, – кажен славный воин перед боем голову свою склоняет в молитве праведной! А ведь как иначе, дочка?! Ежели дело правое – так и Господь с тобой будет! А уж с Господом в сердце, так и любой ворог не страшен! Даж главврач!
– Евдокия Гавриловна, дорогая моя! Да какой помолилась?! Тут такие дела закрутились, а вы «помолилась»! – чуть не плача, возмутилась Оля.
– Ишь ты, дочка, как рассуждашь! – покачала головой мудрая бабушка Дуся. – Словно эти, аметисты… Атеисты, черти их дери, прости, Господи! Сердце злобою темною наполняшь?! Не пойдёть так, дочка, не пойдёть…
***
А в это время Глеб Миронович подошёл к двери с надписью: «Приёмная». В эту дверь он всегда заходил без стука. И когда был просто другом, и когда ходил в должниках. И позже, будучи до крайности неудобным коллегой. И уволить нельзя, и согласиться сложно.
И сегодня дверь в приёмную, послушная большой, сильной руке большого человека, распахнулась без стука.
– Доброе утро! – привычным густым басом бросил зав секретарше, сидевшей за модным столом.
– Доброе утро, Глеб Миронович! – поздоровалась с ним девушка модельной внешности, нарисовав на лице дежурную улыбку.
– У себя? – спросил Глеб Миронович, указывая на дверь главврача.
– Да, Глеб Миронович, – не снимая улыбки, ответила секретарша, – доложить о вас?
– Будь добра!
Девушка очень секретарской внешности, словно антенна в автомобиле, быстро вытянулась из-за стола в полный рост, отточенным движением одёрнула вечно подскакивающую миниюбку и модельным шагом поцокала к «батиной» двери, мастерски управляясь с неимоверными каблуками.
«Я бы убился к чёртовой матери!» – подумал Глеб Миронович, глядя на чудовищной длинны «шпильки», которые ничуть не смущали девушку.
– Валерий Александрович, – приоткрыв дверь, громко сказал секретарша, – к вам Глеб Миронович.
– Пусть заходит, – послышалось из кабинета.
– Заходите! – улыбнулась девушка, придерживая в полуоткрытом состоянии дверь.
– Спасибо! – бросил зав и направился в кабинет главврача.
– Глебаня, друг! – из-за большого стола поднялся невысокий мужчина упитанной комплекции в белом халате поверх явно дорогого костюма.
Привычным движением руки «прилизав» редкие волосины на внушительную лысину, Валерий Александрович, главврач больницы, с натянутой улыбкой, протянутой рукой и вытянутой из деловой сумки искусственной интонацией, бросился приветствовать гостя:
– Очень рад, дружище!
– Здравствуй, Валера! – Глеб Миронович сдержанно пожал руку главврачу.
– Ну, наконец-то ты соизволил зайти! Не дождёшься тебя в гости по доброй воле! Вызывать приходится! Позабыл старого друга, позабыл! – назидательно помахивая пальцем, Валерий Александрович пожурил возвышавшегося над ним зава.
– Работы, Валера, по горло, – отговорился Глеб Миронович.
– Да ладно тебе, работой прикрываться! У меня, знаешь, тоже работы – во! – и главврач повёл пальцем по горлу. – Комиссия из облздрава, министерский запрос, санэпидем, пожарники… Весь день кручусь, как белка в колесе!
– Угу, – кивнул Глеб Миронович.
– Вот тебе и «угу»! Всё о вас, о врачах простых пекусь, Глебаня! Да ты не стой, присаживайся! – Валерий Александрович пригласил присесть стоявшего Глеба Мироновича.
– Слушай, Глеб! Тут такое дело… – удивлённо приподняв брови, начал главврач. – Представляешь, прихожу я сегодня на работу, а Оксаночка, моя секретарша, вручает мне факс. И знаешь откуда? Из Штатов! Представляешь, Глеб?! Ерунду какую-то пишут. Экспериментальное лечение, инновационные технологии… – не переставая картинно удивляться, хитровато щурился Валерий Александрович, – на тебя, кстати, ссылаются, Глеб. С какого перепугу? Ты-то к ним каким боком?
– Не боком, Валера, а… – предвкушая скорую завязку событий, Глеб Миронович инстинктивно стал сжимать правую руку в кулак, – это экспериментальное лечение касается моей пациентки.
– Да?! – повысив тон, продолжил главврач. – Может, расскажешь, Глеб?! А то я тут сижу, понимаешь, роюсь в бумажках, проверяющих отшиваю, а там, оказывается, за моей спиной много чего интересного происходит!
***
А добрая и мудрая бабушка Дуся, сидя на диване, продолжала беседу с Ольгой.
– Ты вот, дочка, зря впопыхах скандалить надумала. Наш главврач, Валерий Александрович, он, знашь, крепок до скандалов всяческих. Иммунитет у него за долги годы выработался на все те склоки да разборки. Он тебе поулыбатся, с три короба насулит, а опосля сделат, как сам решил.
– Да что ж на него управы нет?!
– Есть конечно! На кажного человека управа найдётся. Вот Глеб наш Мироныч ныне там с главврачом и управляется. Уж лучше, чем он - так никто с Валеркой-то и не управится! И уж в этом деле лучше не мешаться, дочка. Ей Богу, токмо хуже сделашь!
– Так, а что делать, Евдокия Гавриловна?! Сидеть и ждать?! Сидеть и ждать пока случится чудо?! – едва не плача, спросила Ольга.
– Отчего ж ждать, дочка? – ответила Евдокия Гавриловна, тёплым бабушкиным голосом изгоняя страх и злобу из истерзанного материнского сердца. – Вон, с Дашкой посиди. Ей-то вроде получше? А хошь – идём чайку налью…
– Ой, не до чаю мне! – обречённо отмахнулась Ольга. – У меня, знаете, все внутри кипит! Как же так, Евдокия Гавриловна?!
– А коли неймётся, дочка, так помолись, – нисколечко не ведясь на провокации, посоветовала Евдокия Гавриловна: – Помолиться, знашь, оно никогда не вредно. И думы стройней станут, и сердце смягчится.
– Будто бы молитвой я как-то помогу Глебу Мироновичу?!
– А и поможешь! Поможешь, дочка! – Евдокия Гавриловна тихонечко взяла Олю за руку. – Гляди-ка, дочка, чего интересного получается. Мироныч вот наш, с добрым сердцем да мыслями верными ныне за правду борется. Тяжко ему там, спору нет! Главврач-то не прост! Токмо не один он там, не один. Господь с ним, дочка! А мы уж Господа нашего о помощи попросим. И ты, и я, и Серёжка, вон! Гляди-ка, сколько нас! А главврач – один. Думашь, смогёт он супротив такой рати устоять?!
– Поможет, думаете?
– Ишь ты, Фома неверующий! – тут же возмутилась бабушка Дуся. – «Поможеть, не поможеть»! – перекривила она Ольгу. – Поможеть! Мне, вон, завсегда помогало! Стало быть, и тебе поможеть! Токмо сердце своё встревожено от страха да злобы опорожнить надобно! Да любовью тёплою наполнить, чтоб светилося, как звезда в небе.
– Любовью? – переспросила Ольга, все ещё не веря словам доброй бабушки Дуси.
– Любовью, любовью! – подтвердила Евдокия Гавриловна. – Вот гляди, дочка. Ночью темною, как глянешь на небеса, а там звёзд – видимо-невидимо! И маленьки, и больши. Токмо всех ты их сходу-то не подмечаешь. Лишь те, что светят ярко. Так вот и Господь наш, с небес взираючи, на сердца наши глядит. Каки сердца от доброты да любви ярче светятся – те и подмечает. Коли в сердце добром для тьмы злобной али обманной места нет – так и любовь в нем сияет светом ярким. Такой свет, знашь, не заметить сложно!
– Светом?
– Да, дочка! Думашь, Господь наш на лица взирать станет? Тож ещё! Больно надобно ему наши фотомордии различать! Нас-то сколько уродилось! На земле-матушке скоро и места для человеков не останется. А они всё плодятся! Попробуй их различить, когда, вон, китайцы эти – все на одно лицо! А сердца, дочка, они завсегда видны, ежели светят ярко!
***
А в кабинете главврача тем временем разгорался огонь противостояния.
– Глеб, не дури! – на повышенных тонах отговаривал от необдуманного поступка главврач. – Препараты не одобрены ни одной комиссией. Клинику ещё не прошли, наши в минздраве о них даже не слышали! Глеб! Ни одна клиника в мире пока с ними не работает! И не факт, что будут работать!
– Калифорнийский университет в Сан-Франциско, – уточнил Глеб Миронович.
– Ах да, прости! Конечно же! Этот… – Валерий Александрович глянул на факс, – Билайф замутил у себя на кафедре карманные исследования своего, прости, фуфломицина, а ты повёлся, как мальчик!
– Не фуфломицина, Валера! – возразил зав. – Я реально видел, как оно работает…
– Слушай, вот не пори горячку, Глеб! Где ты видел? Что ты видел? Доклад?! Так я тебе таких докладов грузовик с прицепом наклепаю!
– Та причём тут доклад, Валера?! – стал вскипать до этого спокойный Глеб Миронович. – Я своими глазами видел! Я-то Рамо знаю не первый год! И у него в клинике не единожды бывал!
– Что ты видел, что?! – не унимался Валерий Александрович. – Материалы, которые тебе тупо подсунули?!
– Пациентов, Валера! Живых пациентов! – глаза Глеба Мироновича буквально загорелись. – Я видел, как от терминальной стадии через полгода не осталось и следа! Колоректальный рак с метастазами в печени буквально таял на глазах! Я всё это своими глазами видел, Валера! Понимаешь?! А глазам своим я привык доверять.
– Слушай, дорогой доктор! Может, ты и веришь своим глазам, но я тоже, замечу, как врач, – акцентировал внимание главврач, – доверяю академической медицине! И академическая медицина, если ты помнишь, отрицает подобного рода сказки. Ты же, чёрт возьми, специалист с огромным опытом! Глеб, приди в себя, перестань пороть ерунду! Мы же с тобой – врачи, разумные люди, во всякие чудеса не верящие!
– Врачи, – с укором заметил Глеб Миронович.
– Глеб, вот не надо меня мордой тыкать в бюрократическую должность! – в словах главврача скользнула обида. – Я, если ты помнишь, тоже был практикующим врачом. И если сейчас на врачебную практику у меня банально не хватает времени – это не моя вина! Кто-то должен и этим, – Валерий Александрович хлопнул по бумагам на столе, – заниматься!
***
А Ольга, очарованная речами Евдокии Гавриловны, к тому времени уже немного успокоилась.
– Евдокия Гавриловна, – словно дочка, глядя на мать, Ольга смотрела на бабушку Дусю, – а какие молитвы? И как молиться? Я-то ни одной молитвы не знаю.
– Ой, батюшки! Тож мне беду нашла! – улыбнулась мудрая бабушка Дуся. – Как сказывал батюшка Никифор, – тут же перекинулась она на другую тему – Знашь, есть в нашем городке приходик маленькай. Людей там немного, те лишь, кто знают. Батюшка Никифор службу там служит. Чудной такой старичок, постаршее меня будет! Всё каки-то вольности выкидыват. Бабы набожны его за те вольности недолюбливают. То службу не так служит, то в мирском на людях щеголят… Им лишь дай, кому кости перемыть! Токмо он на них за то не в обиде. Смеётся с них всё! Хоро-ошай батюшка, добрай! Не церковною наукой живущий, а мудростью Божией. Многое сказывал батюшка Никифор. И про Бога, и про жизнь нашу грешну. Таки речи сказывал, что иные и думать не станут. Токмо речи все правильные! Не словами человека сказанные, а гласом Господнем! Так то. Хоть и чудной старичок, ей Богу!
– Я о молитвах вас спрашивала, Евдокия Гавриловна, – тихонько напомнила Ольга.
– Ба! Ты гляди-ка! Башка-то старая совсем прохудилась! – заругала себя Евдокия Гавриловна. – Уж не помнит, чего минуту назад рот сказывал! Молитвы! Так вот, дочка, батюшка Никифор про молитвы так сказывал: «Вы, – сказывал, – всё словами норовите молитвы читать, а молитва – это то, чего от сердца идёть! Не станет Господь слов ваших слушать, хоть как бы верно говорить вы их ни научены. Слов-то в мире – бесчисленно! Сколько языков люди-то напридумывали? И всё придумывають, придумывають! Охота ли Господу в той болтовне разбираться? Он сердца ваши слушать станет! Чего сердце скажет – то Господь наш и услышит. Все сердца на одном языке говорят. На языке Господа!».
– Сердцем? Это как, Евдокия Гавриловна?
– А вот так, дочка. Сядь себе тихонечко да слушай, чего тебе сердце твоё сказывает. Когда сердце говорить станет – ты узнашь, не ошибесси! Тепло так делается, словно грелку кто внутри включил. А после всё это из тебя исходить станет. Волнами такими тёплыми. И тут уж ты проси Господа, сердцем проси. Каки слова тебе на ум придут – те и говори. Уж не важно, чего там в молитвах писано. Людьми чай писано, не Богом. Ежели любовь в сердце твоём – то и помыслы твои праведны. А, как помыслы праведны – так и слова нужные. Иначе никак! Все от сердца идёт, дочка!
– Сердцем… – мечтательно повторила Ольга.
– Сердцем, дочка, токмо сердцем. Вот ты давеча у меня спрашивала про чудеса, что в жизни случаются. Есть ли оне, али обман это всё? Так я тебе на то так скажу…
***
Разговор в кабинете главврача всё больше и больше обрастал острыми углами, покрываясь колючками, как взбешённый ёж.
– Посмотри правде в глаза, Глеб! – встав из-за стола и эмоционально жестикулируя, продолжал гнуть свою линию Валерий Александрович. – У тебя на руках тяжёлый больной. У девочки агрессивная глиобластома, неоперабельная, близлежащие лимфоузлы поражены! Вот полюбуйся! – он протянул Глебу Мироновичу лист с последней записью. – С ярко выраженной неврологией! Глеб, у тебя на руках пациент с крайне неблагоприятным прогнозом! Какое к чертям экспериментальное лечение?! Что ты пытаешься сделать, что доказать?!
– Я пытаюсь сохранить ей жизнь, Валера, – безо всякого пафоса спокойно ответил Глеб Миронович.
– Очнись, мечтатель! Все умирают! И взрослые, и дети. Такова жизнь! У каждого врача есть своё кладбище, Глеб! У тебя, у меня, у Серёжки твоего!
– На моем, Валера, уже нет места.
– Подзахоранивай! – цинично прокричал главврач.
– Уже не могу. Я – врач, Валера, а не могильщик!
– Слушай, ну давай без этого пафоса! – развёл руками Валерий Александрович. – Ты – не Господь Бог, чудес творить не можешь. Ты – врач. Большой специалист, мировая знаменитость. Но ты – обычный человек с дипломом врача! И мертвецов из могилы поднимать не можешь!
– Я – нет, – сохраняя спокойствие, отвечал на нападки зав, – а препараты Билайфа могут. Я не знаю, как, но они могут.
Валерий Александрович раздосадовано хлопнул себя по бокам.
– Значит так, осел упёртый! А тебе вот что скажу, – и главврач проследовал за стол, – ты у нас – мужик взрослый, адекватный. Что-либо запрещать тебе я не в праве. Делай! Делай, как знаешь. Лечи эту, – он снова глянул на историю, – Солнцеву неизвестно чем, купленным за бешённые бабки! Давай, Глеб, давай! Только запомни: когда её накроют простыней и повезут в морг на каталке, за тебя никто не вступится! Никто! Ни её мать, которая первой поведёт тебя сжигать на костре, пиная и кляня! Ни твой Серёга, которому из-за твоей дурости задницу раздерут на британский флаг! Пациентка-то – его! Ни все твои медсестры! И я не вступлюсь, Глеб! В этот раз, мой дорогой друг, я не стану вытягивать тебя из дерьма! Видно, мало тебе тогда досталось, не усвоилась наука! Ну ничего, будет тебе ещё урок!
– Она ещё жива, Валера! – глядя прямо в глаза главврачу, тихо сказал Глеб Миронович.
– Пока жива, Глеб. Пока… – столь же тихо ответил Валерий Александрович и, собрав в стопку документы на столе, протянул из Глебу Мироновичу. – Вот её история, твой факс. Забирай! Если что – я этого факса не видел. И беседовали мы с тобой о новом аппарате МРТ. Иди, Глеб, иди. Пока она ещё жива…
Когда дверь приёмной захлопнулась за уходившим в раздумьях Глебом Мироновичем, из кабинета вышел главврач.
– Оксаночка, – обратился он к секретарше, – глянь-ка в книгу регистрации. Есть ли там окошечко для одного приказа задним числом?
Секретарша быстренько глянула в прошитую амбарную книгу.
– Есть Валерий Александрович. Двадцать четвертым.
– Это хорошо. Оставь пока.
– Заготовить приказ? – понимая суть разговора, спросила у главврача секретарша.
– Нет. Пока подержи место. Подождём...
– А если не понадобится?
– А если не понадобится – поменяем окна в кардиологии. Они уже давно просятся...
***
Погруженный в тяжкие раздумья, Глеб Миронович шёл в отделение. Что делать, как поступить?! Валера ведь тоже прав!
И почему-то в этот момент вспомнились слова отца. Глеб Миронович вспомнил, что говорил им, ещё зелёным студикам, его отец, тогда уже матёрый врач. «Вы – последняя линия обороны на пути смерти, ребята! Помните об этом! За вами никого, кто бы мог исправить ваши ошибки и недоделки. Только вы! Не сдавайтесь! Не пасуйте перед трудностями. Не дайте страху сковать ваши руки! Скованными руками вы немногое сделаете. Смело держите оборону до самого конца. И, возможно, случится чудо. Самое обычное врачебное чудо, которое каждый день случается у смелых людей в белых халатах!».
Чудо…
***
– Те чудеса, что с телевизоров кажуть, – продолжала повествовать о чудесах добрая бабушка Дуся, – эт, дочка, не чудеса вовсе! Фокусы, эта, как её… иллюзия. Токмо Господь наш чудеса творить может! Возьмёть Господь наш сердце, любови полное, наполнит его всемогущей волею своей да явит чудо своё руками людскими умелыми! Вот как Глеб наш Мироныч… – Евдокия Гавриловна замолчала, взглянув на входную дверь. – Ишь ты! А вот и он, лёгок на помине!
– Глеб Миронович! – подскочила с дивана Ольга.
– Зайдите ко мне, Оля! – на ходу сказал Ольге озадаченный зав, по лицу которого читалась вся тяжесть недавнего разговора. – Люба, кликни Серёгу, пусть зайдёт ко мне! – Глеб Миронович крикнул медсестре и широким шагом отправился к себе в кабинет.
– Можно? – заглянула Ольга, ещё не дав заву приземлиться за стол.
– Заходите! – сурово ответил Глеб Миронович.
Оля стала прикрывать за собой дверь, но в неё внезапно просочился Сергей Сергеевич.
– Весь тут! – отрапортовал молодой врач.
– Отлично! Значит так…
И Глеб Миронович стал давать указания, что, за чем и когда следует делать. Когда и куда высылать копии, когда платить, что подписывать и что говорить.
– И смотри мне, обалдуй! – заканчивал он инструктаж, говоря Сергею Сергеевичу. – За мои документы отвечаешь головой! Посеешь – сам восстанавливать будешь!
– У меня – как в банке! – залихватски ответил Сергей Сергеевич, предвкушая новый, неожиданный и рисковый, но очень занимательный поворот в его врачебной жизни.
– Тогда по коням, ребята! – скомандовал Глеб Миронович собравшимся заговорщикам.
И Оля с Сергеем Сергеевичем живо рванули на выход.
– И это! – остановил их в дверях озабоченный зав. – Молитесь, ребята! Молитесь, чтобы меня вчерашним числом не уволили!
Продолжение следует...
Автор: Руслан Ковальчук
Источник: https://litclubbs.ru/articles/47221-glava-20-pomolis-pered-boem.html
Содержание:
- Глава 4. Первое знакомство
Понравилось? У вас есть возможность поддержать клуб. Подписывайтесь, ставьте лайк и комментируйте!
Публикуйте свое творчество на сайте Бумажного слона. Самые лучшие публикации попадают на этот канал.
Читайте также: