Довольная собой Феечка неспешно возвращалась к коллективу из маленькой комнатушки в отдалённой части коридора. Сказка была просто гениальной идеей! Даже сама Феечка, будучи рассказчицей, с интересом следила за живыми картинками, которые рисовал умелый Карандаш. Всё-таки здорово, что она наняла помощника. Рисуй она сама, сказка рисковала бы затянуться лет на сто, с ходу превратившись в какой-то кошмар.
А чуть поодаль от стойки шли очередные баталии. Взмокший Сухой, который только-только закончил мелкосрочный ремонт стойки, реанимировав её после пожарища, с энтузиазмом отстаивал свою позицию в извечном вопросе смысла жизни.
– Нет никакого смысла, волосатый! – раздражённо говорил он Светлому. – Смысл – не сыграть в ящик раньше времени. А если и сыграл, прихватить кого-нибудь с собой. И желательно не одного.
– А как же доброта, благодарность? – парировал Светлый.
– Чего?! Какая доброта?! Ты про доброту льву расскажи, когда он бедную газель душит! Ему пофигу на всю твою доброту! Он жрать хочет! И если он эту дикую корову сейчас не завалит, завтра сам лапы протянет! И газель, знаешь ли, не торопится льва благодарить, если чё!
– Так то – животные, – Одуванчик высказался в поддержку коллеги по цеху.
– И чё?! – высказыванием, прибивающим на корню всякую научную дискуссию, отсрелялся Сухой. – Люди, они чего, сильно от зверья отличаются?! От доброты просто лопаются?! Хрен бы там! Думаешь, этот крендель, который с бутылкой пива наперевес сыпанул мелочи вонючему бомжаре в переходе, по доброте душевной это сделал? Как бы не так! У него штаны спадают от кучи мелочи в кармане! Заманался подтягивать, вот и отсыпал. А если бы он пару месяцев зарплату не получал да копеечку к копеечке складывал – фиг бы он чего дал! А этот бомжара?! Думаешь, из благодарности спасибает всем подавателям?! Думаешь, от души долгих лет желает?! Да ему откровенно…
– Молчать! – вовремя вмешалась Начальница.
– Плевать ему на их здоровье и долголетие, – перефразировал Сухой, – понимаешь, пле-вать! Он вечером хозяину план отвалит, а оставшееся пробухает с такими же, как он, хмырями из подворотни!
– Я все-таки думаю, что человечность… – начал Светлый.
– Человечность! – насмешливо перекривил Сухой, перебив Светлого. – Какая человечность?! За последние сто лет почти двести миллионов человек загрызли друг друга на войне! Чувак, двести лямов! Вдумайся! Мочили друг друга, как за здрасти! Не за жратву, не за крышу над головой! Просто потому, что какие-то…
– Молчать! – снова вмешалась Начальница.
– Человечность! Ай! – Сухой обречённо махнул рукой, так и не закончив фразы.
– А любовь? – вмешалась в разговор Феечка. – А как же она?
– Про какую любовь ты толкуешь, муха?! – Сухой не сбавлял эмоциональных оборотов. – Когда мужик бабу в баре клеит? Это любовь?! Да он просто…
– Молчать!
– Да иди ты в…
– Молчать!
Сухой снова махнул рукой и принялся нервно дорывать дырку на кармане, которая, по-видимому, не давала ему покоя.
– А я считаю, – начал Светлый, – что самое главное в жизни – оставаться человеком. Как бы ни было трудно, что бы ни случилось! Это как какой-то экзамен. Если рождён человеком – будь добр оставаться таковым до конца дней. Некая проверка на профпригодность.
– Ага! А потом?! – вмешался Сухой. – Потом что?! Ещё разок проверка? Только на этот раз мы тебе задачку посложнее придумаем! И так, пока не сорвёшься?!
– Ну–у… – протянул Светлый, желая видимо как-то пояснить свою точку зрения, но Сухой, не желавший слушать никаких возражений, выдал:
– Гну! Шелуха твоя теория! Терпи до конца, тяни до края, чтобы сдохнуть в унынии и дерьме! А потом снова! Для чего всё это?! Стать сверхчеловеком?! Не станешь! Все равно где-нибудь, там, где тонко – там и порвётся. Порвётся и потечёт гадская сущность человечьей породы! Шелуха!
– Любовь – самое главное! – вновь проголосовала за любовь Феечка. – Любить всех, и чтобы тебя любили. И тогда…
– Наверняка облапошат дурака! – в своей интерпретации продолжил Феечкину фразу Сухой. – Какая нафиг любовь?!
– Всепоглощающая, – уточнил Одуванчик.
– Ах да, всепоглощающая! Он так любил свою жену, что через пять лет грохнул по пьяни. Потому что его жена, из любви конечно, мозг ему выносила едва ли не каждый день! И с соседом левачила напропалую! Тоже из любви! Вот так и поглотила их любовь всепоглощающая: его на нары, а её в сырую землю. Ещё и сосед без шаровой бабы остался!
– Не переиначивай! – вмешался Одуванчик. – Ты говоришь о частностях…
– Так из этих частностей, пушистый, и весь мир сложен! – продолжал Сухой, не давая вставить слово. – По ниточке, по кусочку сложен! Тут частность, там частность… А в целом сказочная фигня получается!
– А я все-таки считаю… – предприняла попытку настоять на своём Феечка.
– Да что ты можешь считать, зелень зелёная?! – пренебрежительно высказался Сухой. – Что ты вообще о любви знаешь?! Девчонка, у которой даже мужика не было!
– Ты, это, палку-то не перегибай! – вмешался в разговор Рыжий, который по своему обычаю бродил за спинами спорщиков в ожидании своего часа.
– Мы все учимся, – обстоятельно начал выдвигать своё предположение Одуванчик, – учимся жить, учимся любить, жалеть. Ведь отчего в людях проявляется зависть, злоба? Это же, как у маленьких детей! Вот, возьмём ребёнка на детской площадке. Ведь не от злобы он девочку лопаткой ударил. Просто девочка ему понравилась, а как ей об этом сказать, он не знает. Вот и ударил. А пацаны в школе отчего девчонок за косички дёргают? Всё потому же! Они просто не знают, как выразить им свою симпатию. И у взрослых всё то же самое. Всякие проступки творятся исключительно от неумения, незнания того, как правильно жить. Все мы учимся и все делаем ошибки раз от раза. Но ведь потихоньку познаём!
– Тогда, видимо, Создатель крепко накосячил с функцией обучения, раз до сих пор в мире столько полудурков. Весь мир, считай! – Сухой разбил в пух и прах все предположения Одуванчика.
– И да, пушистый, – поддержал Сухого Рыжий, – уж сколько лет я тут, а знатоков жизни как-то не встречал. Одни недоучки да циники.
– Так ведь учимся пока, – не отступал Одуванчик.
– Я вам, коллеги, так скажу, – успокоившись, выдвинул свою теорию Сухой, – все мы – бактерии в банке. Мочим друг дружку, толкаемся, чтобы первыми до жратвы и до света добраться. Те, кто в гуще – те людишки, живые ещё. А мы с вами, избранные мои, сверху, на виду плаваем. Выставочные экземпляры. Мы тут, на поверхности человечностями да любовями кичимся, а там, в глубине – баблом и властью. И все при деле. А по факту что?! А по факту, все мы в банке, на столе у бородатого ботана. Как надоест ему с нами играться – так и сольёт он нас всех в унитаз! И тебя, – обратился он к Светлому, – с твоей человечностью. И тебя, – взглянул он на Одуванчика, – с твоей учёбой. И её вот, – Сухой кивнул в сторону Феечки, – вместе с любовью. И даже его, – махнул он на Рыжего. – Всех сольёт! И будем мы беспомощно плавать, пока он кнопочку слива не нажмёт, сметя все наши любови и человечности вместе с баблом и властью в канализацию забвения. Всё! Конец истории!
– А вдруг он образцы для следующего эксперимента отбирает? – не сдавался Одуванчик. – Вдруг мы – и есть то новое начинание, с которого все по новой начнётся?
– Ты, что ли, образец?! Я?! Или он?! – Сухой кивнул в сторону Рыжего. – Хороши, знаешь, образцы! Уж лучше вообще с чистого листа, чем с такими….
Так и не закончив фразы, Сухой сжался в кулак и пошёл в отдалённую комнатушку, которая, к счастью, уже была свободна.
Видя тяжёлое эмоциональное состояние коллеги, Светлый пошёл вслед за ним. А Феечка, растерянная от такого неожиданного напора, спросила у хладнокровного Рыжего:
– А что с ним такое? И что тут вообще произошло?
– Ай! – Рыжий махнул рукой. – Не обращай внимания. Мелочи! Его кореш, такой же отбитый на всю голову, как и он, принёс свето-шумовую гранату нового поколения. Похвастаться. Похвастался. Когда два отбитых собираются вместе – жди беды. Тот принёс, а этот рванул. Ну шороху конечно парни наделали знатного! Только потом его наша «миска», – Рыжий кивнул в сторону стойки, – так отчихвостила! До сих пор, видать, зад болит, вот он и бесится. Не бери дурное в голову, муха! Попустит дрыща вскоре, вот увидишь.
– А что такое «мужика не было»? – с наивностью в глазах продолжала любопытствовать Феечка. – И как это, когда с мужиком?
– Э-э… – начал Рыжий, но Одуванчик благоразумно вмешался в ещё не начавшуюся лекцию.
– Коллега, позвольте я объясню девочке! Я-то всё-таки – наставник.
– Силь ву пле, профессор! – Рыжий картинно поклонился Одуванчику и неспешным шагом направился в сторону подозрительного типа, стоявшего у стойки.
***
Светлый тихонько заглянул в маленький кабинетик отдалённой части коридора - место, которое порой играло роль некого укромного уголка, где можно было побыть наедине с собой. Сгорбившись, Сухой сидел на маленьком диванчике перед столиком и бормотал матерные поговорки.
– Не помешаю? – тихонько спросил Светлый, заходя в кабинетик.
– Уже помешал! – огрызнулся Сухой.
– Тогда я зайду, раз всё равно помешал.
Светлый осторожно присел напротив.
– Чаю хочешь?
– Кого?!
– Чаю. Травяного, – Светлый виновато улыбнулся понимая, что чай в таких случаях – неважный напиток.
– К чёрту чай! – отверг предложение Сухой. – К чёрту всё!
– А может…
– Ай, волосатый, не лебези! – Сухой обречённо махнул рукой и о чём-то задумался. – Мне бы сейчас огненного рома старины Сью…
– Огненного рома старины Сью?
– Да! – облизнулся Сухой. – Знаешь, какой у него был ром? У-у! Это адское пойло выжигало тебя дотла, ещё будучи в бутылке! Презлой Сатана, такого рома не было ни у кого на всем побережье! Если какой-то доходяга неосторожно проливал его себе на штаны – идти ему домой приходилось с голым задом. Клянусь всеми чертями ада, это был лучший напиток из всех, что я пробовал! – Сухой мечтательно закрыл глаза. – А-а! Ну почему со мной нет моей трубки, набитой отборным «Гавит с Хогарт»?!
– «Гавит с Хогарт»? – поинтересовался Светлый.
– Ха! Юнец! Ты не знаешь этого табака?! Чёрт побери! Если ты не знаешь, что такое «Гавит с Хогарт» – ты не знаешь, что такое настоящая жизнь!
– Я больше Мальборо любил… – мечтательно ответил Светлый. – Если было, где достать.
– Мальборо! – скривился Сухой. – Драный матрас уродины Молли, пожалуй, лучше скурить. Парень, когда я курил свою трубку, все мухи в радиусе полумили падали замертво! Только настоящие моряки курили этот табак…
Сухой замолчал, погрузившись в воспоминания.
– Чёртов палач! – спустя мгновение выкрикнул он, перелистнув, по-видимому, не самую светлую страничку воспоминаний. – Этот толстомордый ублюдок обшмонал меня, отняв всё, что я собрался прихватить с собой на тот свет! Толстомордый ублюдок! Гореть ему в адском пламени!
– Палач?
– Да ты, парень, ничегошеньки не знаешь? – ухмыльнулся Сухой. – Хотя… О таком лучше не знать.
– Ты же знаешь, я – любопытный, – хитро прищурился Светлый, - мне обязательно надо знать. Даже то, о чем лучше не знать. Давай, колись!
– Да-а, ты такой, – многозначительно улыбнулся Сухой подскочил с дивана и, выпрямившись по струнке, представился: – Джеймс Корпс, сэр! Железный кулак, лучший матрос Её Величества и глупец, осмелившийся играть со смертью.
С малых лет отец брал меня с собой в море. На руках у него я вышел в море ещё задолго до того, как смог произнести слово «море». Это чертовски здорово, парень! Скрип деревянной мачты, наполненные ветром паруса, хлопающие, как птица крыльями в полёте. Холодный ветер, пронизывающий до костей, ледяные брызги, как иглы, вонзающиеся в морду! А-а! Это – лучшее, что может испытать настоящий мужик! Как мне всего этого не хватает!
Угораздило меня, парень, работать на «Морган энд Морган», этих чёртовых скупердяев, гнилого сынишку славного отца и это… – Сухой оскалился, – этого… р-р, Догана Моргана, младшего брата славного Александра. У-у, парень, ты не знаешь, каким был покойный Александр Морган! Этот крепкий старикан никогда снисходительно не относился к простым матросам. Он жрал баланду из одной миски с ними и пил ром, сидя с ними за одним столом. Он и сам когда-то был простым матросом, пройдя нелёгкий путь от драильщика палубы до судовладельца. Именно он в своё время организовал «Морган энд Морган», взяв в дело своего гнилого братца Догана. Когда Александра не стало, ему на смену пришёл его праздный сынишка, Вик. Чёртов повеса! Он даже в море не выходил толком!
Наступил сезон штормов. Пара чёртовых месяцев! В этом злополучном году ветер дул с особой яростью, вздымая смертоносные волны. Чертовски поганая погода, доложу я тебе! Ни один нормальный судовладелец не станет снаряжать судно в такую погоду. Ни один! Мы с парнями не просыхали, сидя у Сью в баре. Хреновое время года, которое можно было просто переждать. Или перепить.
Но, черт возьми, ведь мы же работаем на Морганов - мерзкую, гнилую семейку, готовую отправить на тот свет всю команду вместе с судном за пару шиллингов!
Мы сидели в баре у Сью и глушили его огненный ром. Конечно же, там был старикан Сир. Мертвецки пьяный Сир. Этот старик приходил к Сью в бар и напивался там буквально с трёх глотков. А после бормотал что-то непонятное. Пожалуй, лепет младенца проще разобрать, чем понять, что несёт эта пьяная морда! В тот вечер Сир был особенно пьян. Он сидел за отдельным столом и гундосил какую-то ерунду. А потом упал со стула. Я подошёл и поднял его. А он! Он вцепился в меня мёртвой хваткой, притянув моё лицо к своей пьяной морде буквально лоб в лоб! Он смотрел мне в глаза мертвецки пьяным взглядом и молчал. А потом, как Дьявол, прорычал прямо в меня: «Парень! Запомни! Никогда! Слышишь?! Никогда не садись играть со смертью в кости!». «Иди к черту, пьяница!» – оттолкнул я Сира и пошёл к себе за стол. А он не унимался. Он кричал с пеной у рта: «Не садись играть со смертью в кости!».
А потом зашёл наш капитан Лесли Лаки. Этот смелый мужик не зря носил такую фамилию. Лесли был отменным капитаном, который смеялся в лицо любому шторму. Чёртов везунчик! За долгие годы он ни разу он терял судно, что бы ни случилось с ним в море! Он огибал любую волну и обманывал любой ветер, открыто насмехаясь над всеми чертями морского дна. Говорят, что его мать рожала в лесу. Схватки застали её за сбором ягод. Она легла на мягкий мох и родила малыша Лесли. А из кустов за ней наблюдал единорог. Его «дабл Л» на кителе была лучше любого оберега в море. С этим отчаянным везунчиком в море вышел бы любой матрос в любой шторм!
Лаки зашёл в бар и с порога закричал: «Парни! Хорош киснуть! Мы выходим в море!». Брюзга Джон Далл стал возражать, сетуя на непогоду. Этот глупый янки вечно был всем недоволен! Но черт возьми, каков же он был мастер! Оставь его с топором и брёвнами на пустынном острове – и через месяц он оттуда свалит на роскошной яхте! Далл ворчал: «В такую поганую погоду даже крысы не суются на палубу!» Чушь! С нами же капитан Лаки! К чёрту крыс! К чёрту непогоду! И всех чертей тоже к чёрту! Мы идём в море!
Команда стала готовить к отходу «Святого Антония». Это старое парусное судно осталось единственным кораблём с парусной душой у проклятых Морганов! Гнилой скряга Доган всё время зудел о том, что проклятые пароходы требуют целую уйму угля. Но, чёрт побери, он так славно экономит на оплате матросам!
Матросам… – Сухой поморщился. – Чёрт побери, какой же ты матрос, если не можешь управиться с парусами?! Они набрали всяких ублюдков, не имеющих никакого понятия о мореплавании. Корабельные крысы, пожалуй, лучше разбирались в море, чем эти разгильдяи! Но Морганы платили им гроши, а это было самым главным.
Морганы распродали все парусные суда, которые служили им верой и правдой долгие годы. Никто из них даже не пришёл на причал, чтобы попрощаться с верными помощниками! Они продали всё, оставив лишь старика «Святого Антония», истерзанного ураганами и временем. Его борта изобиловали шрамами от былых сражений, паруса были полны латок, а мачта уже не блистала великолепием, как прежде. Но он всё ещё был в строю.
Такого скрягу, как Доган Морган, нужно было ещё поискать! Этот подлец всегда норовил урезать плату матросам и обеспечить их самым дерьмовым провиантом. И он ненавидел нашего славного капитана Лаки.
А-а, капитан Лаки! Невзирая на то, что капитан был суров со всеми бунтарями и смело вешал на рее любого, кто посмеет ослушаться, он был всегда справедлив с простыми работягами моря. И если на каждого матроса полагалось четыре пинты питьевой воды в день, он, чёрт возьми, возьмёт эти четыре пинты и не каплей меньше! Даже если для этого понадобится выкинуть часть груза. Какой скряга полюбит такого капитана? И Морган всей душой ненавидел капитана Лаки, желая тому смерти! Может быть, наш выход в море и был частью хитроумного плана Догана Моргана? Как ещё избавиться от капитана, если не отправить его на верную гибель? Чёртов скряга!
Когда-то своей скупой натурой Доган Морган отправил на тот свет собственного сына. Его сын крепко заболел. Он лежал пластом и сгорал в лихорадке. Он умирал. А Доган, мать его! Этот ублюдок ничерта не делал во спасение своего ребёнка! Он просто сидел и ждал, когда вернётся с моря лекарь Морганов. Лекарь должен был вернуться со дня на день. К чему платить какому-то другому лекарю, если у «Морган энд Морган» есть свой, проплаченный? Он сидел и ждал, ни пенса не желая тратить на того, кто мог бы спасти его сына.
Когда прибыл лекарь, его сын уже отдал Богу душу. Его жена, Биата, совершенно обезумев от горя, оставила этот свет, бросившись со скалы в море. Какова же была радость этого скупого гнильца, когда одним прекрасным днём он избавился от двух лишних ртов! Чёрт, он так был счастлив, что больше не заводил ни жён, ни детей!
Наступило назначенное утро. Отшвартовавшись, мы степенно уходили в чёрное, укутанное волнами море. Кровавый рассвет траурно провожал нас в морскую пучину, а мелкий дождь оплакивал нашу незавидную участь.
Капитан Лаки был особо суров. Он всё время тревожно поглядывал на барометр. Этот кусок стекла и металла не сулил нам лёгкой прогулки. Далл всё время ворчал. Корабельный кок, макаронник Манчини, стряпал какую-то снедь на камбузе, не желая ни с кем говорить. Все мы были окутаны злобой. Ещё бы! Свинцовое небо и усиливающийся ветер никому ещё не прибавляли радости! Но мы сурово шли вперёд, как бритвой разрезая чёрное от волнения море.
Лишь малыш Люк Эйбл был весел. Невзирая на откровенно дерьмовую погоду, он то и дело шутил, подначивая глуповатого Далла. Мой добрый друг, Люк Эйбл! Парень, за которого я бы отдал свою дерьмовую жизнь без малейшего промедления! И пусть нас разделял добрый десяток лет в возрасте, этот парень был мудр не по годам! Он схватывал всё на лету, был умелым и способным. Ко всему прочему, он был чертовски умён! С ним был классно! Люк ходил в море с малолетства, неустанно изучая сложную науку мореплавания. И это у него выходило лучше, чем у кого бы то ни было. Клянусь своей дерьмовой шкурой, в будущем этого парня ждала славная карьера отважного капитана!
Ждала бы, если бы не… – Сухой замолчал.
Ощетинившись, он испепелял суровым взглядом пустую вазу из-под цветов, одиноко стоявшую на маленьком столике. В какой-то момент ваза не выдержала напора чертовской суровости и разлетелась на мелкие осколки. А Сухой, понизив голос до дьявольского рыка, продолжил:
– К вечеру ветер усилился. Капитан Лаки приказал спускать паруса и рубить мачту. Нас ждал шторм. Он налетел так внезапно, что тут же смыл за борт праздно прогуливавшегося Далла. Этот придурок даже не озаботился обвязаться канатом, будучи на палубе в шторм. К его счастью… – Сухой замолчал, обдумывая последнее слово, – счастью… А счастью ли?
Чёрт побери, я готов отказаться от такого счастья! Любой откажется от такого! Но мы выловили этого идиота, буквально выхватив беспомощно барахтавшегося Далла из черной пасти морского Дьявола. Однако Дьявол жаждал жертв. И он их получил. Волны с неистовой силой били в борта бедняги «Антония». Старенький парусник с честью держал удар за ударом, не позволяя чертям морского дна сцапать нас своими когтистыми лапами. «Святой Антоний» трещал по швам, но держался. Раздался оглушающих треск и в трюм хлынула вода. Мы тут же бросились откачивать воду, а спасённый Далл наспех ставил латку в пробоине. В это время за бортом неистово бушевал ветер, гоня наше раненное судёнышко от волны к волне.
Мы должны были сдохнуть в этот шторм! Любое судно с такими повреждениями в такой ураган непременно пошло бы ко дну, увлекая за собой команду отчаянных глупцов, осмелившихся играть со смертью! Но у Дьявола на нас были другие планы.
Часам к трём ночи ветер стих. Мелкий дождь барабанил по израненному скелету корабля. Капитан Лаки оглядел судно. На удивление, старина «Антоний» все ещё был способен стоять на воде. Но нам срочно требовалось зайти в любой порт, где-нибудь пришвартоваться, чтобы хоть как-то подлатать истрёпанное штормом судно. И пока мы шли без парусов, уповая лишь на милость морских течений, мы судорожно держали судно на воде. «Господь не оставит нас! – говорил Эйбл. – Он позаботится о наших жизнях!» Черт возьми, Люк! Той ночью Господь мирно спал на небесах! А Дьявол злобно смеялся, готовя нас к танцу со смертью!
Нас прямиком несло в задницу Дьявола! Знаешь, почему узкий проход между скалистыми островами называли задницей Дьявола? – прищурившись, Сухой посмотрел на Светлого огненным взглядом. – Э-э, парень! Это была настоящая задница Дьявола! Даже при попутном ветре в это гиблое место никто не совался. Только идиот станет вести судно в эту адскую дыру! Три мили танца со смертью! И нас неуклонно несло туда…
В этот момент в маленький кабинетик заглянул Рыжий.
– Ты все ещё тут, костлявая морда? – обратился он к Сухому.
– Вещай, боров! – любезностью на любезность ответил Сухой.
– Давай шевели мослами! Там твой чудик кипишь устроил, угомонить надо.
– А-а! – недовольно прорычал Сухой и нехотя поднялся с дивана.
– Продолжение будет? – спросил у него Светлый.
– Только под огненный ром! – подмигнув Светлому, ответил Сухой.
И улыбнулся. Или оскалился? Чёрт его поймёт, улыбается он или скалится!
Продолжение следует...
Автор: Руслан Ковальчук
Источник: https://litclubbs.ru/articles/46915-glava-11-osmelivshiisja-igrat-so-smertyu.html
Содержание:
- Глава 4. Первое знакомство
Понравилось? У вас есть возможность поддержать клуб. Подписывайтесь, ставьте лайк и комментируйте!
Публикуйте свое творчество на сайте Бумажного слона. Самые лучшие публикации попадают на этот канал.
Читайте также: