В Управе я была ровно в девять утра. На крыльце меня ждала женщина в немецкой форме. Она протянула бумажную карточку с моими именем и фамилией и провела на второй этаж. Комната, где мне предстояло работать, была большая, здесь можно было человек шесть разместить, но мы с ней были только вдвоём.
- Разговариваешь по-немецки? – спросила женщина на русском языке, я догадалась, что это и есть та самая Эльза.
- Знаю несколько слов.
- Это твой стол, это твой сейф. В конце дня ты обязана все документы убрать в него. Ключ отдаёшь мне. В туалет идёшь со мной. Понятно?
- Понятно.
Первым же донесением от службы полиции было то, в котором сообщалось, что моя родная деревня сожжена, а все жители убиты. Немка смотрела на меня внимательно, ждала реакции. Думаю, что она специально это устроила. Я достала чистый лист бумаги и переписала текст. Как я выдержала, как не сорвалась и не бросилась душить эту злобную тварь, которая сидела напротив меня, смотрела мне прямо в глаза, я не знаю! В конце дня, проходя мимо женщин с узелками, я снова была оплёвана. Весь вечер был потрачен на то, чтобы привести свою одежду в порядок.
Рано утром Пётр Сергеевич предупредил:
- Поедем по району, будем собирать подписи местных, которые поддерживают новую власть.
- Есть такие?!
- Есть. Держи себя в руках, чтобы не случилось.
Изначально предполагалось поставить стол на улице, но поднявшийся ветер загнал всех приехавших немцев, и меня в том числе, в большой дом. Я приготовила листы бумаги, заточила карандаш. Вошёл немецкий офицер. Посмотрев на меня, он протянул полную чернильницу и перо.
- Так на века будет. Этим пиши.
Один за другим входили люди. Пётр Сергеевич объяснял им, почему нужно оставить своё имя на бумаге. Я ставила дату, вписывала в графы фамилию, имя, отчество, год рождения, люди расписывались. После одного из пришедших, я сообразила, что надо делать. Он был безграмотный, не читать, не писать не мог.
- Немка? – спросил он у меня.
- Нет, - ответила я, хотя мне уже выдали немецкую форму.
- Фамилию мою через «и» пиши.
Я так и сделала, а он оставил на бумаге закорючку.
Народ шёл, а я смотрела на их лица. Тем, кто подписывался без эмоций, я правила фамилии. Было много таких, которые даже язык высовывали, с усердием выводя подпись, после чего они поднимали горизонтально правую руку, этих я записывала, как положено, сверяя каждую букву.
После возвращения в Управу, к нам в кабинет зашёл полковник, «друг» моего дяди.
- Вы хорошо справились со своей работой. Завтра хочу вас видеть в новом звании. Эльза покажет приказ.
По глазам Эльзы было видно, что она не согласна с приказом, после ухода начальства, она бросила лист бумаги в мою сторону. Я подобрала его с пола.
- Хорошее начало. Как Вы считаете? – спросила я у Эльзы.
В ответ был только злобный взгляд, в котором читалось желание моей смерти. Вечером Пётр Сергеевич принёс русско-немецкий словарь.
- Учиться будем.
- Это нужно?
- Очень нужно.
Через неделю Эльза заболела. Теперь не она меня, а я её сопровождала в туалет, настолько слабой она была. Я догадывалась, что причиной был порошок, который я подсыпАла ей в кофе, его мне дал Пётр Сергеевич. В конце концов, Эльзу отстранили от работы, немцы боялись, что болезнь заразна, её обязанности легли на меня.
- На службе ничего не записывай, только на память, - инструктировал меня Пётр Сергеевич перед новым рабочим днём, - фамилии немецких офицеров, их должности, их приказы, всё нужно документировать. Придёт время, спросим.
Прошёл месяц. Как-то вечером Пётр Сергеевич сказал:
- Я завтра еду в Киев, ты со мной.
Иголка, которой я подшивала юбку, выпала у меня из рук.
- Тебя берут для работы с пленными, - продолжил Пётр Сергеевич.
- Я русская, кто меня возьмёт?!
- Нашлись те, кто рекомендовал.
Я поняла, что это сделал немецкий «друг» Петра Сергеевича.
- А спросить моё согласие? Разве не так положено?
- На это нет времени. Утром за нами заедут.
Пётр Сергеевич, показал на фибровый чемодан, я аккуратно уложила в него вещи.
Немецкий майор расхаживал вдоль длинного стола, я уже минуту была в его кабинете, он молчал, молчала и я. Налюбовавшись собой в высоком зеркале и подумав, что произвёл на меня впечатление, он сказал:
- Тебя просили принять на службу. Я не люблю русских, но вынужден был согласиться.
- Вы начальник лагеря?
- Я его заместитель, майор Кольц, господин полковник убыл в Германию, жена заболела.
Майор подошёл к столу, дотянулся до телефона, всё это он делал медленно, искоса поглядывая на меня.
- Холонд, твой человек прибыл. Да, у меня в кабинете.
Не прошло и пяти минут, как за мной пришли. Унтер и два солдата проводили меня в отдельное строение.
Новый майор, новый кабинет, обстановка всё та же.
- Будем говорить по-русски? – спросил он.
- По-немецки, мне нужно учиться.
- Да, это надо делать! Скоро все будут говорить только по-немецки. Полковник Нойманн рекомендовал тебя к нам. Чем ты так отличилась?
- Выявила двух партизан, повысили в звании…, - начала я заученную фразу.
- Да, я об этом знаю. У тебя была связь с полковником?
- Нет.
- Это хорошо. Такое не приветствуется. Поступаешь в распоряжение лейтенанта Леманна. Сейчас тебе покажут жильё, знакомиться будете завтра.
Лейтенант Леманн оказался совсем ещё молодым человеком. Разговаривал вежливо, но с нажимом.
- Работа у нас простая, но для Вас она будет психологически тяжёлой, это ведь Ваши соотечественники. Вы справитесь?
- Я постараюсь.
- Хорошо. Итак: это карточки на всех прибывших в лагерь. Нам нужно их отсортировать. Те, кто раньше работал в этом кабинете, относились к своим обязанностям из рук вон плохо.
- Что с ними стало?
- Скажем так: их перевели на другие должности. Если в карточке стоит «выбыл», - продолжил лейтенант, - откладываете её в сторону, она нам не интересна. Если заключённый ещё числится, заполняете новую карточку, куда вписываете все его данные, вплоть до семейного положения. Опрос заключённых будет проводиться повторно, для этого нужны списки. Вы лучше меня разбираетесь в русских фамилиях, а то некоторые даже выговорить сложно.
- Что значит формулировка «выбыл»?
- Это значит, что этого человека уже не существует. Приступайте.
Лейтенант был прав, сказав о психологической тяжести моей работы. Откладывая карточки со штемпелем «выбыл», я старалась не заплакать, стопка ежечасно росла. Каждый день нам приносили списки умерщвленных людей, я ставила на их карточки ту самую зловещую пометку. Питалась я в специальной столовой для персонала лагеря. Женщины-надсмотрщицы вели себя отвратительно. За обедом или ужином, они со смаком делились своими «подвигами». В основном это были немки, но присутствовали польки и украинки. Немцы садились за отдельные столы возле окон, все остальные у входа.
Как-то вечером к общежитию, где жили не немки, подъехала машина, из неё вышел Петр Сергеевич, он указал на здание немецкому ефрейтору. В дверь комнаты постучали, я открыла.
- Тебя ждут на улице, - сказал ефрейтор, не дожидаясь моего ответа, он ушёл.
- Хахаль твой? – спросила одна из надсмотрщиц, посмотрев в окно.
- Родственник, - ответив, я накинула пальто.
- Как же. Знаем!
Четыре женщины, с которыми я жила в одной комнате, рассмеялись.
Пётр Сергеевич стоял возле машины, заложив руки за спину.
- Как ты? Справляешься?
- Тяжело мне!
- Будет ещё хуже.
Пётр Сергеевич говорил, улыбаясь, со стороны могло показаться, что он рассказывает смешную историю:
- Немецкая разведка вербует из военнопленных диверсантов. Тебя к таким данным не допустят, это работа Леманна. Нам нужны фамилии, клички, особые приметы. Подумай, как всё это можно получить.
Притронувшись к моей руке, Пётр Сергеевич сел в машину.
Я получила указание, которое могло стоить мне жизни! Оставалось придумать, как получить доступ к карточкам пленных, которые согласились на работу с немецкой разведкой. Такой случай представился дней через десять. Я занималась своей работой, Леманн своей. Вдруг он выругался – это было впервые.
- Что-то случилось, господин лейтенант? – спросила я, не показывая свой интерес.
- Готовлю справку на этническую группу, очень трудные для меня фамилии и имена.
- Если разрешите, то я могу помочь.
Лейтенант задумался. Ведь это было запрещено инструкцией.
- Хорошо, - Леманн протянул мне три карточки.
Вечером я передала лист бумаги Пётру Сергеевичу, на нём было то, что я запомнила, он похвалил за работу.
Прошло больше месяца. Количество советских пленных желающих служить врагу росло. Такой объём информации я уже не могла запоминать. Как-то обратила внимание, что если из лагеря я выходила в сопровождении лейтенанта, то меня не досматривали, а если одна, то две немки готовы были меня буквально раздеть. Я решила использовать этот шанс. Теперь, пользуясь короткими отлучками из кабинета лейтенанта, переписывала данные пленных, листок прятала в нижнее бельё. Специально задерживалась на службе, чтобы дождаться своего начальника и выйти вместе с ним.
Все входящие и выходящие из лагеря проходили через небольшую комнату, в один из вечеров нас с лейтенантом остановил незнакомый гауптман. Он приказал мне раздеться, я возмутилась, а Леманн молча вышел на улицу. Гауптман повторил свой приказ, я ответила отказом. Сильный удар в живот, заставил согнуться пополам. Бумажку нашли, меня вернули в лагерь.
Первые три дня ко мне относились хорошо, сносно кормили, правда, заставили переодеться в балахон, который носили женщины-заключённые, а вот потом начался ад. Допросы были и днём и ночью, меня били, не давали спать, из еды была только вода. Лёжа на холодном полу, я думала о том, на сколько меня ещё хватит. Однажды утром меня выволокли из камеры, идти сама я не могла. Яркий солнечный свет ударил в глаза, от свежего воздуха закружилась голова. Как тюфяк меня бросили на заднее сиденье легкового автомобиля, рядом сел тот самый гауптман, шофёр резко рванул машину. Меня швыряло по салону из стороны в сторону, тело мне не подчинялось, наконец, я оказалась на полу. Моё лёгкое забытье нарушили выстрелы, но я на них не отреагировала, мне было всё равно, что происходит вокруг. Машина остановилась, кто-то открыл дверь снаружи, раздался голос:
- Москвичка, мы за тобой!
Что было дальше, я не помню.
Очнулась лёжа под одеялом, пахло хвоёй, мучили жажда и голод.
- Пить, - попросила я, едва шевеля губами.
Кто-то поднёс к моему рту воду, я даже почувствовала её запах. Напившись, потеряла сознание. Когда очнулась во второй раз, меня накормили, из ложечки, как маленького ребёнка.
- Где я?
- Всё хорошо, тебе больше ничего не угрожает, - сказала девушка, поднося к моему рту очередную ложку с жидкой кашей.
Я мотнула головой, показывая, что больше не хочу есть.
Через два дня меня вывели на улицу, вокруг был лес, мимо проходили люди с оружием. Сидя на пеньке, я боялась повернуть голову. Вдруг увижу немцев! Ко мне подошёл мужчина, на его голове была фуражка с красной звёздочкой, а на поясе кобура.
- Как Вы себя чувствуете?- спросил он.
Я молчала, и не потому, что мне не хотелось говорить, СТРАХ - сковал все части моего тела.
- Вам привет от Петра Сергеевича, - сказал мужчина.
После этих слов страх ушёл, пришла слабость, я упала набок.
Шли дни, недели. Небыстро, но я поправилась. В разговоре с командиром партизанского отряда, выразила желание участвовать в освобождении моей родной земли от немецко-фашистских захватчиков. Основным моим родом деятельности в партизанах была разведка. Чего мне только не приходилось делать с собой, чтобы проникнуть в самую гущу вражеских войск! Я стриглась наголо, мазалась конским навозом, прикидываясь полоумной старухой. Сгорбившись, я ходила от дома к дому, выпрашивая съестное, слушала, о чём говорят немецкие солдаты и офицеры, пригодилось знание языка.
В середине октября 1944 года партизанская разведка встретила в лесу разведчиков регулярной Красной армии, дальше мы действовали сообща. После освобождения Украины от немецких и румынских войск, я приняла присягу, служила в особом отделе 4-го Украинского фронта. Как-то мне на глаза попался запрос, речь в нём шла о моём муже. Прочитав машинописный текст, я нисколько не удивилась: «…23 ноября 1941 года младший политрук Столетов Игорь Владимирович добровольно сдался в плен врагу. Служил в карательном отряде. Отличался жестокостью. 6 августа 1943 года был схвачен партизанами, приговорён к смерти. Приговор приведён в исполнение…».
День 15 апреля 1945 года я запомнила на всю жизнь, произошла долгожданная мною встреча. В кабинет вошёл майор Советской армии, я узнала в нём Петра Сергеевича. Бросившись ему на грудь, залила слезами его ордена и медали. С того дня мы больше не расставались, став скоро официальными мужем и женой. После Победы, для прохождения дальнейшей службы, нас с мужем направили в штаб Киевского военного округа. Пётра Сергеевича, а для меня уже просто Пётра, назначили возглавлять один из отделов, а меня - его заместителем.
В 1946 году я поняла, что больше не могу слышать и видеть всё, что касается войны. В том же году сменила службу в армии на службу в театре, демобилизовавшись в звании старшего лейтенанта. Моим амплуа на сцене были старушки, сказался опыт в партизанской разведке. Как-то, после генеральной репетиции, я в гриме, дождалась мужа возле штаба. Когда он вышел из дверей здания, я протянула руку: «Дате монеточку, есть хочу!». Муж, не узнав меня, положил мне в ладонь несколько монет, а я сказала: «Вам привет от Москвички!». Я бы многое отдала за то, чтобы посмотреть со стороны, как майор берёт под мышку сгорбленную старуху и несёт её к машине. Вот, наверное, была умора!
В 1953 году у Петра предстояла командировка в Москву, я взяла отпуск, чтобы поехать с ним. Пока муж занимался служебными делами, я прогуливалась по городу, посмотрела на свой институт, парк, где мы, ещё совсем молодые, проводили время. Не заметила, как ноги сами привели меня к дому бывшего мужа. Поднявшись на третий этаж, задумалась: «А стоит ли?!». Но рука уже тянулась к звонку. Дверь открыла пожилая женщина, она удивилась, увидев меня.
- Проходите, - даже не спросив, кто я и зачем пришла, пригласила она в квартиру.
В кресле, в котором любил сидеть Игорь, сидел мужчина, он повернулся в мою сторону, жестом предлагая занять место за столом.
- Вы - жена нашего сына, я узнал Вас, мы видели фотографии. Чем занимаетесь? – спросил мужчина.
- Живу в Киеве, работаю в театре, замужем, детей пока нет, - по-военному коротко ответила я.
- А Игорёчек наш погиб. Вы знаете? – спросила женщина, утирая слёзы.
- Знаю.
Я хотела им всё рассказать: и про замужество моё, и про их сына-садиста и предателя, но сдержалась. Достаточно старикам горя, не нужно больше.
Бывшие коллеги помогли узнать про мою подружку. Она погибла при авианалёте, выводила из детского сада детей, накрыла троих малышей своим телом, приняв на себя осколки бомбы. Вернувшись в Киев, мы с мужем обрадовались, когда узнали, что я жду ребёнка.
Жизнь продолжается, нужен только мир!
