Лето, как и всегда это бывает, устремляло бег, уследить за которым было так трудно. Сначала оно летело вперёд и смеялось, но потом, будто достигнув вершины огромной радуги, стремглав понеслось вниз. Это было особенно заметно мне как человеку, который после покупки дачи хоть немного, но приблизился к природе. Мне как-то легко и хорошо стало просыпаться рано, чтобы молча наблюдать, а точнее, в каком-то спокойном, близком к медитации состоянии смотреть на восход солнца. И я понимал, что дни достигли пика, и теперь всё быстрее и быстрее катились вниз, и каждый раз первые лучи появлялись всё позже и позже.
В августе жаркие дни сменились прохладой, и хотя дожди были тёплыми, наполненными свежестью летних трав, всё равно в них ощущалась какая-то грусть, первое дыхание пока ещё молодой, но близкой осени. В один из таких дней я наконец-то, отказавшись от других дел, поехал на экскурсию «Воронеж пешком», хотя и понимал, что в такую непогоду послушать о прошлом нашего города, скорее всего, соберутся немногие. Я удивился, увидев перед кукольным театром группу человек из двадцати – в основном молодых людей, возможно, студентов. В стороне от них курил оператор телевидения. Я бегло заглядывал в лица стоящих под зонтами людей, и, конечно же, искал среди них Таню. С момента той встречи мы пересекались несколько раз, но эти недолгие минуты нельзя было назвать общением. Собственно, понимание того, что я могу вообще потерять с ней контакты, мысль, что девушка забудет меня, и привели меня в этот день сюда, а вовсе не интерес к краеведению.
– Большую Дворянскую, которая сейчас называется Проспект революции, гости нашего города недаром сравнивают с Невским проспектом Петербурга, – Ольга Фадеевна общалась с журналистами. Странно, но я забыл, кем работаю, и просто слушал, хотя диктофон и блокнот были при мне. – Сегодня мы по-новому посмотрим на наш город. Он уникальный. Достаточно просто ходить по Воронежу, рассказывать о том, что видим, и будет интересно. У нас очень красивый город, просто мы в череде будней как-то не замечаем этого. Наши экскурсии иногда называют неформальными, и это абсолютно верно. Я считаю, что надо дать как можно меньше цифр, и как можно больше впечатлений, самой истории, её тайн, неожиданностей.
Девушка-репортёр держала перед лицом Ольги Фадеевны мохнатый микрофон, который уже порядком набух от дождя и напоминал мокрого ёжика. Я подумал – и почему все тележурналистки так любят кивать в такт словам, будто китайские болванчики?
– С Большой Дворянской раскрывается дверь в прошлое, здесь есть немало порталов, благодаря которым можно окунуться на сто и более лет назад, – продолжала краевед. – Я думаю, что историю можно понять не столько через какие-либо масштабные события, а просто и внимательно разглядывая бытовые мелочи, отдельные судьбы. К сожалению, многое исчезло из-за во_йны, или погребено под новой застройкой, но мы стараемся оживить прошлое. Кстати!
Ольга Фадеевна улыбнулась, оглянувшись на группу молодых людей. Желающих послушать об истории Воронежа прибавлялось, погода никого не пугала:
– На наших экскурсиях люди часто находят новых знакомых, единомышленников, а иногда даже – вторые половинки. Многие потом начинают серьёзно увлекаться краеведением.
«Находят – молодцы, – подумал я. – Только Тани как не было, так и нет».
Кто-то осторожно, едва заметно тронул меня, будто маленькая птичка села на плечо и тут же вспорхнула к дождливому небу. Я вздрогнул и обернулся. Таня улыбалась, её гу_бы напоминали алый полумесяц, и я вновь столкнулся с её тёмными, похожими на бусинки глазами. Её волосы сильно намокли.
– Так спешила, боялась опоздать, что про зонтик не вспомнила, – зазвенел ручей её голоса. – Недаром мама меня всегда называет Танюшка-копушка.
Мне захотелось обнять её, но я удержался. Я не смог скрыть радости, что она здесь, и Таня это поняла, немного засмущавшись моего взгляда. Мы смотрели друг на друга, и я не знал, что стоит сказать, и нужно ли вообще говорить.
Тележурналисты, как всегда, «отстрелялись» довольно быстро и, поснимав любителей краеведения с разных ракурсов, уехали. Мы стояли плотной группой, словно на митинге, прижавшись плечами, и те, у кого не было зонта, жались к тем, у кого были, причем большинство друг друга не знало. Что-то объединяло всех нас, и это не просто чувствовалось, а выглядело просто и естественно. Я снял куртку и укрыл Танины плечи, она отказывалась, говоря, что в одной рубашке я быстро простужусь, и мне ничего не оставалось, как отшучиваться и заверять, что на свете нет более закалённого человека, чем я. Мы двигались в сторону памятника Никитину.
– Наш город сильно пострадал в годы вой_ны, и, на мой взгляд, этому есть объяснение, – рассказывала Ольга Фадеевна. – В Москве не ожидали нападения Гитлера на Воронеж. Сталин полагал, что враг пойдёт или на столицу, или в южном направлении – к нефти. Поэтому город оказался просто не готов к вторжению. Именно здесь, где мы находимся, произошла трагедия. Территория рядом с гостиницей Бристоль после революции стала Садом пионеров – здесь появились фонтаны, лавочки. В июне после окончания школ лучших детей Воронежа собрали именно здесь. Планировалось награждение, пришло и много взрослых порадоваться за успехи своих чад. Я не знаю, каким словом можно назвать ответственных лиц того времени, организаторов, но именно в тот день немцы стали бомбить город. И сюда попали бомбы. Я не буду подробно об этом рассказывать, любой фильм-ката_строфа по сравнению с тем, что здесь было – просто нелепая выдумка. Теперь на этом месте каждый год в день трагедии собираются люди, и приходит одна старушка… у неё нет половины лица. Она вместе с сестрёнкой бежала сюда на праздник.
Ольга Фадеевна молчала, и мы тоже…
– Есть легенда, – продолжила она, – что за штурвалом бомбардировщика сидела лётчица, и даже называют имя – то ли Герда, то ли Хельга, но это выдумка. Во время вой_ны в составе люфтваффе не было женщин-бомбардировщиков вообще, ни одной. Немцы получили приказ бомбить авиационный завод, но он был хорошо защищён зенитными орудиями. Самолёты разворачивались, но не имели права идти на посадку с боеприпасами. Поэтому бомба, упавшая здесь, скорее всего, не была предназначена для мирных жителей, хотя это ничего и не меняет, конечно… Вот этот дуб – свидетель той трагедии. Обратите внимание, почти все довоенные деревья в Воронеже отличаются такой развилкой кроны. Причиной этому, конечно же, были взрывы.
Затем Ольга Фадеевна рассказывала, как менялись границы Кольцовского сквера, о памятниках-«путешественниках» в центре города – оказывается, монументальный поэт Иван Никитин не всегда привычно «сидел» в своей сосредоточенной позе на одном месте, а не раз перемещался. Таня спряталась под зонтом экскурсовода, и, стараясь укрыть от капель большую папку, слегка дрожащими пальцами доставала из неё старые фото и репродукции. Девушка напоминала маленького воробушка, доброго, нахохленного и немного смешного. Видя, что дождь не утихает, Ольга Фадеевна предложила перейти в летнее кафе, а заодно и согреться горячим чаем. Она продолжила рассказ о самом сложном времени для Воронежа, о том, как немцы устраивали захоронения в городских садах, добавив, что после вой_ны останки как врагов, так и советских людей откопали и вывезли на кладбища. Одну тему сменяла другая, и каждое новое слово звало в прошлое, заставляя задуматься, насколько правильно мы живём, сохраняем ли наследие. Захватчики разрушили город, но не только они приложили руку к уничтожению ценностей.
– Когда-то был потрясающей красоты Митрофановский монастырь – одна из знаковых потерь Воронежа, – говорила краевед, и мы сгруппировались, сдвинув столы. Таня показывала фотографии. – Мы знаем, что после революции монастыри закрывали, они подвергались страшному, надо сказать, варварскому разорению. Видимо, высшие силы хранили их, и многие здания уцелели. В этом монастыре располагался концлагерь, в нём в годы гражданской вой_ны сидел старший Ростропович. Алтарь монастыря был уникальным – белым с голубым золотом, и всё это просто погибло под молотками. Никто из апологетов «новой эпохи» и не подумал сохранить эту красоту хотя бы в музейных целях. Колокольня монастыря была около семидесяти пяти метров и, пожалуй, в Воронеже на тот момент оставалась самым высоким зданием. Во время немецкой оккупации она так сильно пострадала, что потом колокольню называли «чёрным монахом».
Ольга Фадеевна помолчала.
– Сегодня многие историки говорят о том, что подвиг Воронежа можно сопоставить с подвигом Сталинграда, и это, я убеждена, близко к истине. Но из-за чьей-то политической воли наш город так и не получил статус города-героя.
– Почему? – спросил кто-то.
– У меня нет ответа, – сказала краевед.
Во время экскурсии я не отрывал глаз от Тани, боясь, что она уйдёт раньше, растворится, исчезнет среди людей. И потому, как только встреча завершилась, я предложил подвести её до дома.
– Мне так неудобно просить вас, – сказала она.
– Таня, ты забыла, мы же перешли на «ты», – сказал я, и подумал, что нет ничего чище и прекрасней, чем общение с такой девушкой на «вы». И всё же это «вы», хотя и отдавало романтикой прошлых веков, совсем не помогало сближению. – Таня, я и правда боюсь, что ты заболеешь, поэтому никаких отговорок. Едем. К тому же мне…
– Очень надо в мой район, – засмеялась она. – Не говори глупостей, я же вижу, ты совсем не умеешь врать.
«Ах, если бы так», – подумал я и улыбнулся.
Воронеж из-за дождя стоял в пробках, и я увидел в этом ещё один прекрасный повод полюбить их. Быть с девушкой, слушая тихий шум, смотреть, как плавно бегают из стороны в сторону «дворники»… сидеть почти плечом к плечу, видеть, как от её дыхания запотевает окно, и она что-то пишет на стекле, или рисует, тут же стирая, чтобы не мог увидеть я… Да это же настоящее свидание, близкое, инт_имное, хотя сразу понять это и нельзя. Вот он – огромный шумный город, люди бегут, укрываясь кто чем может, жмутся на автобусных павильонах, создавая там небольшие, случайные, быстро исчезающие микромиры. Незнакомые люди не чувствуют стеснения, ругают погоду, спрашивают друг у друга, давно ли был автобус. Они там, в стихии городского дождя, тоже едины по-своему. А мы – в прогретом салоне, сидим, словно у камина, отстранённые от всего этого, и есть только я и она. На время, конечно. Наше единство так же быстротечно, как ручеёк, что стекает с журчанием по наклону улицы. Но этот скромный мирок двух людей тонок, уютен и тем дорог, что скоро будет потерян.
Я посмотрел на Таню и был рад, что в этот миг она отвернулась, и не видела, а лишь чувствовала моё внимание. Черты её лица расплывчато отражались в стекле, и белые волосы напоминали воск. Хотелось протянуть руку, слегка тронув её подбородок, мягко позвать к себе и поцел_овать. Никогда и ничего раньше мне не хотелось сильнее этого. Хотя, если бы я правда так поступил, то миг нашей близости и моего счастья продлился всего долю секунды. Но в это мгновение над вереницей серых мокрых машин взошла бы радуга, и наш автомобиль засиял бы в пробке, будто маленькая жемчужина среди холодных камней. Но я знал, что плата за этот шаг может быть, а вернее, обязательно станет слишком высокой. Она воскликнет, затем откроет дверь, спасаясь от моей внезапной, и потому пугающей нежности, и выбежит туда, где ветер и дождь, оставив меня навсегда в этой тёплой пустоте салона, которая быстро утратит память о ней, упустит запах её духов. Даже если и я также выбегу за ней, оставив машину прямо посреди дороги, не обращая внимания на сигналы и крики, брошусь вслед, это ничего не изменит.
Потому я только молчал. Моя страсть тонула, шла на дно в океане нерешительности. Но я знал, что поступил правильно, погасив эту страсть, потому что именно здесь, именно с этой девушкой я не мог позволить такой риск. Что будет, если она не поймёт, отвернётся от меня, навсегда закрыв путь к душе?.. Тогда и весь мой мирок, который выстраивал годами, все мои рыбалки, дача, мысли о творчестве померкнут, превратятся в гору хлама, который будет меня лишь тяготить. Я не мог объяснить, почему случилось так, но именно эта беленькая Таня, которая была младше меня, сумела, совершенно ничего не делая, стать главным для меня в этом мире. Даже и не подозревая, Таня вошла в ядро моего сердца, и если она уйдёт, рухнет всё. Я удивился тому, что это так, и принял навсегда за истину.
Да, вот же чёрт, усмехнулся я. Хочешь поце_ловать девушку, а даже и не знаешь ничего о ней. Нужно было о чём-то поговорить, мне просто хотелось услышать её голос. Она спросила:
– Серёжа, а не кажется ли странным, что мы едем сейчас, хотя могли бы и совсем быть незнакомы….
– Я как раз думал об этом.
– Честно? – она посмотрела на меня, но пробка тронулась, и я вынужден был отвести глаза на дорогу.
Она помолчала:
– Год какой-то интересный у меня, столько событий, встреч, людей. А у тебя в этом году было ли что-то необычное?
Хотелось сказать: «Да, например, встретил тебя!» Но опять задушил порыв. Эх, какая-то сила учила меня не спешить.
– Хочу рассказать тебе интересную историю, - сказал я. – Весной я купил дачу, и нашел там любопытную тетрадь.
Я пересказал Тане воспоминания Звягинцева.
– А дальше, что же дальше? – кажется, я даже взволновал её.
– А ничего, Таня, совсем ничего.
Она удивилась:
– Как же так?
– Николай Звягинцев написал, что есть тетрадь с продолжением, и даже указал, что она красного цвета. Но я её так и не нашёл. Всё, абсолютно всё в домике перевернул с ног на уши, и на чердаке смотрел, даже под половицами – нигде нет.
– Так не бывает, – сказала она грустно. – Где же справедливость? Это же целая история.
«Бывает, Таня, очень даже бывает, –подумал я, не сказав это вслух. – Жизнь – это не сюжет кинофильма, где всё завершено, логично, и так красиво, что не веришь, хотя всё равно продолжаешь смотреть на экран. А на деле вся жизнь – это сплошной клубок незавершенности, недосказанности и, конечно же, несправедливости».
Мы выбрались из плотного потока машин, впереди показался Вогрэсовский мост, и заторов впереди не было. Я подумал, как мало времени нам осталось быть вдвоём. Хотя ведь мы совсем и не общались, почти не знакомы, но меня тянет неведомая сила, которая вовсе не опирается на разум. Ведь не краеведческие походы и интерес к прошлому могут нас объединить. Я могу их разве что использовать для того, чтобы быть рядом с ней. И ничего больше не надо. Я встречался со многими девушками, у меня были серьёзные отношения, пока я не закрылся в себе и не стал жить, как бирюк. Но ни к кому я не испытывал раньше такого странного, щемящего и радостного одновременно чувства, как к этой маленькой хрупкой девочке с умными глазками. И я знал, что чувство моё на этот раз – живое, невыдуманное и крепкое. Мне вовсе не хотелось называть его любовью – это слово так заездили и опошлили в последнее время, что его стоит забыть, и искать другое. У меня было… просто чувство, зато настоящее. Большое, красивое, согревающее кро_вь чувство. Помогающее сердцу биться, а ногам – идти спокойно по пути, который отмерен мне кем-то свыше.
Мы быстро добрались до её дома – серый двор, который обступили старые пятиэтажки, выглядел пустым. Из-за огромных луж Таня с трудом вышла, а точнее, выпрыгнула из машины, стараясь не замочить ног. Но она обернулась, и вновь вернулась, словно что-то забыла.
– Серёжа, я хотела попросить, – её щеки покраснели. – Только мне так неудобно. Просто в Воронеже у меня совсем никого нет…
Она смущалась, а в моей гру_ди разгоралась теплом звёздочка, наполняя меня дорогим и таким приветливым огнём. Помочь в чём-то – это самое лучшее и нужное, что она может только предложить. Будто сама судьба выводила нас на новую дорогу в отношениях.
– Да всё, что угодно, Таня, я всегда готов.
– Дело в том, – начала она и замолчала, потупив взор. – Я говорила, что люблю старинные куклы, они для меня… не просто увлечение, а значат гораздо больше.
– Я понимаю.
– Только не смейся, ладно?
– Где ты видишь, чтобы я смеялся?
Она улыбнулась:
– Купить антикварную куклу непросто, тем более мне. Ведь я даже ещё не студентка, нигде не работаю, да и снимать комнату мне помогают родители, пока я не поступлю и не переберусь в общежитие. Но я постоянно ищу, слежу за сайтами и объявлениями, и вот мне попалась случайно одна замечательная дореволюционная кукла. Правда, она в плохом состоянии, но это ничего не значит. Я знаю, что смогу её восстановить сама.
– Я помогу тебе её купить.
– Нет-нет, дело не в этом, деньги у меня есть. Но Богучар, где она находится, так далеко отсюда. Я смотрела по карте, это самый край области, и поехать туда одной на автобусе мне не то что неудобно, а как-то даже… страшновато.
– И не надо на автобусе, что за глупости. У тебя же есть ответственный персональный водитель, пусть на простой, но исправной машине, – я улыбался.
– Брось шутить. Ты правда поможешь?
– Конечно!
– Ой, я так рада! – слова слетали с гу_б, как мягкие нежные перья. – Я оплачу бензин, если мы поедем.
– Не бери в голову. У меня много бензина.
– Нет, но всё же…
– Оставим тему горючего. Когда надо ехать?
– Да когда будет удобно.
– Можно подумать о субботе, туда и обратно всё-таки нужен день, и лучше бы выбрать ясный, без дождя.
– Конечно! Я уже посмотрела прогноз погоды – в выходные будет тепло и солнечно.
– Да, ты хорошо подготовилась.
– Ещё бы. Для меня эта кукла не просто важна. Я даже боюсь, что кто-то опередит и купит её.
– Не волнуйся, всё будет хорошо.
– Я уже звонила, хозяйка куклы обещала, что не продаст, но только при условии, что я приеду как можно скорее.
«Вряд ли в Воронежской области есть ажиотаж на старинные потрёпанные куклы», – подумал я, но не сказал, боясь обидеть.
– Таня, можешь во всём на меня рассчитывать, во всём.
– Спасибо! – она была так рада, и, кажется, захотела меня обнять, но помешала неловкость ситуации.
– Беги домой и суши вещи, грей ноги! А то, не дай бог, заболеешь, и твоя кукла будет по тебе плакать.
– Ни за что! – засмеялась Таня, и слегка сжала мою руку на прощание. Я проводил её взглядом, пока она не скрылась в подъезде. Чудесная девушка! Может, подумалось, я и правда сделал в жизни что-то хорошее, раз судьба послала мне её.
Дождь стих, дороги в городе обдул тёплый ветер, так что от непогоды не осталось и следа. Я ехал, думая, чем заняться, и не сразу услышал телефон. Может, Таня забыла ещё что-то сказать?
Звонила мама.
– Слушай, ты на машине? Можешь сегодня съездить в гараж? – попросила она. – Там погреб надо почистить, достать и выбросить старую картошку.
Я удивился – подобными делами всегда занимался отец, и не хотел никого обременять. Гараж был его любимым местом, куда он никого не подпускал.
– Ты знаешь, я вообще не хотела говорить по телефону, – голос мамы насторожил. Я ехал, продолжая говорить, но на этих словах припарковался у остановки. – Отец жалуется на головокружение и боли. И говорит, что они стали постоянными. Недавно он был в гараже, и чуть с лестницы не упал в погреб, представляешь! Потому он его и не почистил. И сейчас хочет ехать снова, а я его отговариваю.
– Мам, не пускай его! Я прямо сейчас заеду за ключами.
Отец ушёл в магазин, мама была дома одна сильно расстроенная.
– Нужно в бо_льницу идти, провести об_следование, с этим не шутят! – сказал я. Она кивала, но говорила, что он не хочет.
– Дело серьёзное, надо всё-таки настоять, –убеждал я.
– Вот вернётся, я с ним ещё раз, конечно, поговорю.
В гаражном кооперативе я не бывал давно. Может, лет пятнадцать. Доехав, я понял, что не смогу среди одинаковых рядов железных коробок отыскать нашу. Гаражи казались какими-то глухими и выцветшими, словно бо_льными, и ржавыми. Хоть что-нибудь было яркое, способное напомнить и дать ориентир. Машины здесь, похоже, давно никто не ставил, разве что на зиму. Унылый, пустой район, поросший по склонам какой-то высокой травой. Я медленно ехал, понимая, что никакое чутьё мне не поможет. Звонить отцу тоже не стоит – он скажет, чтобы я возвращался домой, а он лучше всё-таки приедет сам, когда сможет. Мама тоже не подскажет – она не была здесь целую вечность. Но и кружиться до вечера мне тоже не хотелось. Я оставил машину, стал напрягать память. Кажется, вот этот ряд. Я шёл от гаража к гаражу, на глаз прикидывая, подойдёт ли длинный ключ к замку. И, конечно, мне не везло.
Вспомнилось время, далёкое, и, казалось, позабытое навсегда. Но память о нём лежала где-то на дне души бесполезным грузом, и теперь время возвращалось ко мне, наливаясь красками давно ушедших дней. Когда я учился в начальной школе, мы с папой бывали здесь часто. Это было то самое плохое время, когда зарплату не платили месяцами, и мы выращивали овощи для продажи и хранили их здесь, в гаражном погребе. Тогда у нас был красный «Москвич», отец называл его «ласточкой» и очень любил. И он не оставлял его во дворе, боясь, что шпана, которой в то время развелось немало, выбьет стекло. Поэтому «ласточка» почти всегда ночевала здесь. Путь до дома отсюда занимал минут сорок. И я вспомнил себя, держащего отца за руку. Мы шли, и я рассказывал ему анекдот про Чебурашку, а он смеялся.
Я остановился. Давно ушедшее и никогда не напоминавшее о себе время схватило меня за горло. Оглянувшись, я вспомнил, что тогда рядом с нашим гаражом в низине росли берёзы. Теперь-то они наверняка вымахали выше проводов и помогут мне в поиске.
Я оглянулся – три белых ствола возвышались далеко от того места, где был я. Если бы не это случайное, прилетевшее птицей воспоминание, я мог бы до темноты кружиться здесь. Теперь я даже вспомнил, как выглядел наш гараж – он был линялого песочного цвета, и без труда нашёл его. Замок послушно щёлкнул, и я вошёл в полумрак. Света не было, так что убирать доски и опускаться в пахнущее сырью чрево погреба пришлось с помощью подсветки телефона. Я вспомнил, как школьником не любил это место, потому что однажды увидел на старых, покрытых зеленоватой плесенью полках огромного слизня, по размеру и форме похожего на шевелящийся палец. Отец смеялся надо мной, уверяя, что слизни – самые миролюбивые создания, и укусить они не могут. Но эти холодные скользкие твари ещё не раз приходили ко мне в кошмарах.
Сейчас я, наверное, и не вздрогну, даже если в темноте меня ждёт мохнатое чудовище с красными голодными глазами. Я улыбнусь и попрошу его помочь выбросить эти уродливые сетки с картошкой. Мои родители, как и другие представители старшего поколения, не утеряли привычку запасаться на зиму овощами и солениями так, словно стоит ждать голода или вой_ны. Запасов с лихвой хватило бы на пять семей. Заполнить погреб, чтобы потом ближе к концу лета выбросить гниль – старая традиция. Правда, это было дело родителей, не мне судить, к тому же с тех пор, как я ушёл из дома, меня до сегодняшнего дня к этому не приобщали.
Очистка заняла около получаса, и, выбравшись на свет, я увидел, как сильно испачкал в чёрной картофельной гнили джинсы. У меня, как у порядочного холостяка, это были единственные штаны на все случаи жизни, так что вечером меня ждала ещё и стирка. Я закурил, облокотившись на верстак. Щелкнув зажигалкой, на мгновение различил в дальнем углу картонную коробку, показавшуюся мне знакомой. Хотя мало ли бывает на свете коробок, бог с ней, пусть стоит, думал я. Мне вспомнился тот день, один из самых, наверное, лучших в уходящем лете, как мы с отцом ловили рыбу. Со временем я, скорее всего, вообще забуду всё это лето, но какие-то крошечные, самые милые и дорогие сердцу детали обязательно возьму с собой.
Да, коробка… Я застыл – а не та ли эта, которая была с мусором, книгами… Точно, она. С томами по истории КПСС, про Брежнева и всё такое. Я же сам попросил тогда отца выбросить её. А он, старый куркуль, решил сохранить, видимо, для розжига. Он иногда здесь жарит шашлык с соседями, мама рассказывала, сильно ругаясь. Видимо, после посиделок этих он с трудом добирался домой.
А может быть?..
Я выбросил окурок, и, подняв коробку, вышел с ней из гаража. Бегло просмотрев, я не нашёл ничего, кроме книг с красными звездами и гротескными портретами вождей разных лет. Я выкладывал эти книги прямо на влажную траву, и маленькая искорка надежды таяла, чем ближе я приближался ко дну большой коробки. Нет, здесь не оказалось второй тетради Звягинцева. Да он, может, и вовсе не успел, или не захотел за неё браться.
Нет, только потрёпанные идейные книги. Ничего больше. Я стал их складывать обратно, бросая как попало и думая, что отцу их хватит на растопку не одного мангала. Особенно вот этого тома. Хотя стоп! Эта книга хорошая – большая энциклопедия «Вторая мировая вой_на. Итоги и уроки». Её следует оставить.
Перевернув книгу боком, я увидел, что в середине между страниц зажато что-то. Открыв там, я обнаружил красную тетрадь на восемьдесят листов! Поверить было трудно, но разбухший том об истории вой_ны вот так, чудесно и необычно сохранил и ещё одну интересную историю о том времени. Обложка, несмотря на прошедшие годы, не выцвела, сохраняя яркий алый цвет, словно костёр, который так долго горел в одиночестве, и наконец увидел случайного, но такого долгожданного путника. Я невольно вскрикнул и поцеловал яркую обложку.
Но вдруг… это вовсе и не она? Что-то иное? Не может же быть такой удачи! Я отошёл к берёзам, увидев там широкий пенёк, и открыл первую страницу.
...
Часть 1.1
Часть 2.13
...
Автор: Сергей Доровских. Все произведения автора ЗДЕСЬ
https://proza.ru/avtor/serdorovskikh
Почта Н. Лакутина для рассказов и пр. вопросов: Lakutin200@mail.ru
Наши каналы на Дзене:
От Сердца и Души. Онлайн театр https://dzen.ru/theatre
Николай Лакутин и компания https://dzen.ru/lakutin
Тёплые комментарии, лайки и подписки приветствуются, даже очень!!!