Прошло ещё несколько дней, и я наконец получил ответ от Тани.
«Привет. У меня всё хорошо. Экзамены уже сдала, теперь остаётся ждать – зачислят, или нет. Как ты?»
«Конечно зачислят, ты так готовилась и старалась! Теперь-то у нас получится встретиться?» – написал я.
Наступила пауза. Таня не отвечала, хотя я видел, что она «онлайн». Может, отвлеклась на что-то, или решает, как ответить. Если задумалась, хорошего вряд ли стоит ждать.
«Извини, в ближайшие дни не смогу. Буду занята».
Ну что ж, к этому и добавить нечего, решил я. И написал:
«Предложение о встрече в силе. Готов, если надо, помочь в делах, побыть ещё раз твоим шофёром. Обещаю без поломок».
«Хорошо», – ответила она и прислала милую картинку с улыбкой.
Мне хотелось продолжить виртуальный разговор, но я не находил, о чем ещё написать. Это был будний день в редакции, подошла Юля, сказав, что мне надо съездить на какую-то пресс-конференцию, и я, вздохнув, отправился на очередную скучную встречу. Затем снова шли дни – один за другим, серые и привычные. Несколько раз я порывался написать что-нибудь Тане, но понимал – мне просто нечего добавить к тому, что хочу встретиться и просто её увидеть. Но и напрашиваться тоже не хотел. В конце концов, как я уже говорил про восточную мудрость, между людьми десять шагов. Теперь я ждал, сделает ли она очередной свой.
Выходя вечерами на крыльцо, я понимал: скоро мой первый дачный сезон закончится. Становилось ветрено, дождливо, и последние дни августа почему-то больше напоминали середину осени. Многие соседи уже не появлялись, и в такие минуты мне казалось, что я остался один-одинёшенек среди пустующих стылых домиков.
В одну из таких холодных ночей я увидел сон – необычный и яркий. Воронеж в руинах. Сильный мороз, глубокие снега. Повсюду протоптаны глубокие чернеющие тропы, и я не иду, а лечу над ними, словно призрак. В ушах – гул, как будто город не только разрушили, но и опустили на дно океана. На развилке троп увидел табличку, синели неровные, написанные краской буквы: «Ми.. ...ет». В районе «Динамо» чернел остов трамвая, смотрел на меня потухшими глазницами фар. Напротив него – подбитая гусеничная бронемашина с пулемётом, немецкий крест на боковине весь испещрён пулями. Я летел дальше, и видел только мёртвую технику – нашу и фашистскую. У мрачной развалины какого-то учреждения – высокие белые холмы, кресты из неровных берёзовых бревен с немецкими касками. Мимо бредёт укутанная в тряпьё девочка, сжимая в посиневшей ладошке ржавую керосинку. Лицо скрывает платок, не увидать глаз. Она шагает медленно, как тень. Мы так близко, что могу дотронуться до неё рукой, но девочка меня не замечает. Огибаю её и быстро, словно гонимый ветром, достигаю реки. Воронеж во льду, и люди, как чёрные точки, склоняются, набирают воду из пробитых снарядами воронок. И ничего не слышно, кроме гула, который только нарастает. Город обуглен и сер. Я бреду, бреду куда-то, и картины меняются, словно в короткие минуты глухая зима сменяется весной.
Снег уплывает грязными ручьями, и я вижу луга в пойме, устланные искореженными телами. Обернулся к городу – он сожжён, обескровлен, но не убит. На моих глазах он медленно и тяжело пробуждается от кошмарного сна, ворочается, дышит со свистом, готовясь сбросить труху и обломки. По раскуроченным улочкам первые робкие шаги делает красавица-весна в зелёном платье, и, подняв руки к небу, она призывает солнце. Великое Солнце-Мать, которое миллионы лет назад сумело наполнить бездушную материю жизнью, а значит смыслами и верой, вновь направило лучи сюда. И я был частью этой большой души, плакал и одновременно смеялся. В пустых глазницах домов теплилась жизнь. Там сжигали мусор, чтобы согреться, из окон шёл дым, ветер уносил его на запад. Время ускорилось, и на месте рытвин и окопов вырастали штабеля кирпича, и выжженный город поднимался, рос, зажигался тысячами фонарей, и люди с радостными криками покидали укрытия и обнимались.
Я проснулся, услышав звонок. Удивился, что это был сон, настолько он казался реальным. Звонила Ольга Фадеевна. В голове шумело, и я не сразу понял, про какую папку она спрашивала. Потом вспомнил – она же мне давала материалы про «серый дом». Конечно!.. Только я их ни разу не открыл. Читая дальше воспоминания Звягинцева, я потерял интерес к дому НКВД. Я обещал вернуть папку, нисколько не переживая, что не ознакомился с её содержанием.
– Сегодня будет экскурсия в двенадцать часов в районе СХИ. Её проведет замечательный краевед Владимир Иванов, он много интересного расскажет о боях за Воронеж. Может быть, вы сможете прийти? Заодно и принесете мои материалы, – сказала она, и я обещал быть.
На выходной у меня были какие-то планы, но решил их поменять – мне было неловко перед краеведом. Да и Таня, от которой не было вестей, наверняка будет там, и мы наконец-то увидимся. Да и место удобное – до сельскохозяйственного института я мог пройти пешком через парк санатория имени Горького. Заодно и прогуляюсь – так привык возить себя на машине, что уже и забыл, как ногами двигать.
Я шёл, глядя на желтеющую листву, бледно-красные, ещё не поспевшие до конца ягоды боярышника и рябины, и вспоминал странный сон, думал о Тане. Внутренний голос почему-то прошептал: «Зря надеешься. Её там не будет!»
Когда подошёл, люди уже собрались у красного трактора на постаменте. Тани среди них не было. Я поздоровался с Ольгой Фадеевной, отдал ей папку и очень надеялся, что она не будет ничего спрашивать. Так и оказалось, тем более, я заговорил первым, спросив о том, что волновало меня больше всего:
– Не знаете, а Таня будет?
– Она куда-то пропала, я её давно не видела. И звонила несколько раз – не берёт трубку. Странно, такая хорошая девушка, как появилась, ни одной экскурсии не пропускала, всем интересовалась, а тут вдруг исчезла…
– Наверное, дело в экзаменах, – сказал я. – Ведь она такая ответственная.
– Да, но они уже давно прошли. Её, собственно, уже должны были зачислить. Со следующей недели ведь сентябрь, занятия…
Я отошёл в сторону и закурил. И правда, первое сентября будет всего через пару дней, а я и не заметил этого. Значит, и на самом деле что-то не так. Первая мысль была – незаметно уйти. Если нет Тани, то какой интерес быть здесь, о чём бы ни шла речь... Без неё нет никакого настроения. Но я всё же остался – заговорил Владимир Иванов. Это был худой мужчина средних лет, его речь была живой, подвижной, так что он сразу привлёк внимание всех:
– Дорогие друзья, мы сегодня собрались в районе Воронежского сельскохозяйственного института неспроста, – начал он. – СХИ – это красивый комплекс дореволюционной постройки для института, большой сквер перед главным корпусом и… одновременно место ожесточённых боев, первое удачное наступление защитников Воронежа девятого-десятого июля 1942 года. Мы сегодня пройдём с вами в сквер, где находятся две братские могилы.
Меня передёрнуло – в памяти всплыл позабытый случай, когда я проезжал на машине мимо парка в этом районе, и решил пройтись. Это было в июне, парк показался мне необычайно зелёным и запущенным. Я углубился, шум едва доносился с дороги, и было что-то звенящее, мрачное и пугающее среди этих клёнов, я даже не мог понять, почему у меня возникли такие чувства. Будто я оказался на кладбище, где на каждом шагу – могила, но нет ни крестов, ни памятников. Тогда об этом я просто не задумался, а теперь вспомнил и вздрогнул – а ведь эти места усеяны костями, причем останки наших солдат и немцев навеки смешались там, среди червей, норок и корней, став прошлым, о котором не так легко и узнать. Я помню, что тогда встретил подростков, они сидели на пеньках и пили какую-то бурду, матерились, плевали на землю и бросали окурки…
– Битва за наш город длилась двести три дня, – продолжал краевед.– Известно, что Гитлер в ходе наступления на Юге не придавал взятию Воронежа решающего значения, немецкие дивизии шли на Сталинград, и вполне могли бы даже и не брать город. Однако на приступах к нашему городу немцы имели успех, и потому решили, что Воронеж станет для них лёгкой добычей, которую они возьмут попутно. Но, несмотря на то, что враг занял правый берег, уже последующие дни сражений показали, что планы немцев далеки до завершения, и попытка с ходу подчинить себе город терпит крах. Наши части оказали сопротивление, даже огонь немецкой артиллерии, бомбёжка с воздуха, танковые атаки не сломили наших людей. Поэтому немцы вводили и концентрировали новые силы. И несли огромные потери. Им нужно было высвободить силы и бросить их под Сталинград, а вместо этого они, наоборот, слали сюда всё новые и новые подкрепления, потому что Воронеж не сдавался. Город воевал на площадях и улицах много месяцев. Город дрался за каждый квартал, квартал – за каждый дом. То есть, это сражение сравнимо со Сталинградом. Благодаря героизму наших солдат мы не только оттянули дивизии, которые шли на Волгу, но и прикрыли Москву с юга. Под Воронежем разгромили двадцать шесть немецких дивизий, полностью уничтожена вторая немецкая, восьмая итальянская и вторая венгерская армии. А пленных врагов у нас здесь было даже больше, чем под Сталинградом.
– То есть, молниеносной победы над Воронежем не получилось? – спросил кто-то.
– Да, вместо этого фашисты стали укрепляться здесь, строить дзоты, рыть траншеи, защищать свои позиции колючей проволокой. Именно это место, где мы сейчас находимся, посёлок сельскохозяйственного института, а также Ипподромная, стадион «Динамо», Берёзовая и Архиерейская рощи стали местами ожесточенных боёв.
Я слушал краеведа, и вспоминал сон. Пока не мог найти пути к понимаю смысла всего этого. Будто какая-то сила сообщала мне важнейшие тайны и откровения, настолько глубокие и проникновенные, что способны переменить меня, научить понимаю ценности жизни, каждого дня на земле. Да и всё, что происходило со мной в последнее время, казалось, было нацелено именно на это.
– В дни боёв немцы вывозили из Воронежа ценности, вплоть до бытовых вещей, – продолжал рассказчик. Группа двигалась по территории сельхозинститута, я шёл в самом хвосте, но всё хорошо слышал, – по их вине был разрушен город, не осталось больниц, театров, школ. Мирных людей они вешали без разбора, тела могли сутками раскачиваться на веревках. Виселицами служили не только фонарные столбы, но даже памятники, в том числе Ленину в центре города. Об этом свидетельствуют документальные снимки, которые без волнения смотреть нельзя. В подвале областной больницы фашисты сожгли более ста раненых советских солдат. Мёртвые тела наших воинов нередко привязывали к решёткам забора в Петровском сквере, видимо, для устрашения. Мы все должны помнить трагическую страницу расстрела около пятисот безвинных воронежцев в Песчаном Логу, среди них было немало стариков и детей. Этих людей немцы просто зарыли…
Я смотрел, как меняются лица. Земля, по которой мы шли, помнила абсолютно всё, и могла сама, без помощи историков, рассказать о прошлом на своем тихом языке. Она ничего не забыла и не простила.
– Советские военные историки, как и некоторые современные, не признавали эти двести дней борьбы за наш город единым сражением, и рассматривают бои только как отдельные периоды, – продолжал краевед. – Но именно битва за Воронеж и победа здесь положили начало многим дальнейшим успехам нашей армии. Воронеж, даже если судить на европейском уровне, один из самых пострадавших городов в ходе мировой во..ны…
Я покинул экскурсию раньше её завершения: позвонила мама. Она спросила, сильно ли я занят, смогу ли отвезти её в гипермаркет за город. Я, конечно, не отказал, но просьба насторожила. Что-то не так: мама никогда о подобном не просила, всегда с отцом они ездили по выходным за покупками вместе.
Я шёл быстро, и, не заходя в дачный домик, сразу завёл машину. Ехал быстро и, можно сказать, нервно – перестраивался из ряда в ряд, раньше стартовал на светофоре, словно трогался на гонках. Жалобы отца на головные боли, просьба мамы вместо него почистить погреб, а теперь вот и свозить её в магазин сложились у меня в общую картину, и я, наконец, осознал, что от меня скрывают какую-то малоприятную правду. Об этом я хотел спросить прямо и сразу. У подъезда я позвонил маме и сказал, чтобы спускалась. Она долго не шла, и я нервничал, постукивая пальцами по рулю.
Наконец запел «домофон», который теперь во всех домах звучит одинаковым переливом, сообщая, что через секунду отроется дверь. Однако это выбежала девочка с собачкой. Потом опять был этот звук, и появилась бабушка Зоя – наша соседка, я надеялся, что она не заметит меня за рулем, не будет подходить и говорить о том, как я вырос к тридцати с лишком годам. Когда вышла мама, я даже не заметил – в это время я уже отчаялся ждать, заглянул в интернет, и не нашёл нашей переписки с Таней – она удалила свою страницу, будто её и не было…
Мама открыла дверь и села рядом. Посмотрев на неё, вся моя решимость задать вопрос в лоб исчезла, и я подумал, что лучше отложить разговор. Мы молча выехали на Московский проспект, проехали кольцо с «пирамидой», уже мелькали высотные новостройки, скоро должны были начаться сосенки, а также бесконечные киоски, шашлычные, заправки, которые занимали каждый метр на выезде из города по липецкому направлению. Мы молчали. Скоро вдали показались купола храма – это был мой ориентир, чтобы не «проспать» резкий съезд к торговому комплексу, иначе придётся разворачиваться в паре километров от этого места и «заходить на посадку» снова. Я так и не смог понять, зачем нужно было здесь, за городом, в торговой зоне, строить эту белую и высокую, с блестящими на солнце куполами церковь... Кто станет её прихожанами? Люди с увесистыми пакетами после покупок, или уставшие после рабочего дня сотрудники торговых комплексов? Я не находил ответа, но был благодарен строителям храма за то, что создали такой ориентир для поворота.
Вот уже замелькали длинные ряды стоянок, но про папу я не решался просить. И вдруг сказал – немного о другом:
– Мам, а знаешь, я много нового и необычного про одного нашего родственника узнал, Евгения Пряхина, служил такой в НКВД, потом воевал.
– Что, отец рассказывал? Да, он там на этих новых сайтах про во...ну и медали что-то о нём нашёл. Он мне читал, что тот погиб, как герой, попав в окружение. Кажется, под Ельцом, или группа елецкой называлась, что-то такое в общем, не запомнила. Я о нём мало что слышала, но хороший был человек, достойный. Ты бы вот о нём бы написал, что ли, а то в последнее время на вашем сайте и читать нечего стало! Про людей надо хороших рассказывать, а не эту ерунду о конференциях и губернаторе.
Мама, конечно, била в точку. Вот только Пряхин был человек настолько сложный, что о нём не расскажешь в формате нашего издания. За время чтения тетради у меня о нём менялось мнение десяток раз, а понять до конца, кем же Пряхин всё-таки был на самом деле, до конца не получится никогда.
Маме я не стал ничего рассказывать про тетради, да и она не стала уточнять, почему я вдруг заговорил про её двоюродного деда, или кем там он ей приходился. Мы нашли место на стоянке и шли к ярким вывескам и дверям, которые были рады открыться сами и проглотить нас в мире торговли.
Когда подходили к длинному ряду тележек, я почему-то в эту минуту, не думая, выпалил:
– Мам, а что с отцом?
Она на миг остановилась, и открыла рот, будто бы я спросил её о чём-то неожиданном и неприятном, вроде того, а не забыла ли она кошелёк дома, или не остался ли включенным утюг? Её глаза бегали, словно мама пыталась вспомнить о чём-то, и не могла. Но, придя в себя, сказала:
– Так, Серёж, давай об этом не сейчас поговорим, хорошо?
Я кивнул. Ситуация мне не нравилась, и это было лучшее, что я мог сделать.
Зная, что мама не очень любит, когда с ней ходят вместе и смотрят, что она выбирает, я взял себе отдельную тележку. Да и всякой всячины бытовой мне самому нужно было много. Тем более, здесь встречалось всё, что угодно, в том числе и книги, рыболовные снасти, разные мелочи для дачи… Мы разделились с мамой, договорившись, что она позвонит мне, когда закончит и пойдёт к кассам.
Я подумал, а не купить ли мне лёгкую куртку на осень, и уже идя к рядам с мужской одеждой, я увидел со спины Таню. Она шла с такой же, как у меня, пустой тележкой, моё сердце забилось при виде её узких плеч и волос. Я всегда не любил подобные встречи со знакомыми в магазинах, они мне казались нелепыми, так что и сказать нечего – глупо спрашивать про жизнь и дела, заглядывая ненароком, что набрал в тележку знакомый. Но Таня! Это была удача!
Хоть не на экскурсии, а здесь, среди вывесок, ценников и мужских сорочек увидеть её и спросить, что случилось, поступила ли она, как себя чувствует? И даже, если придётся, даже здесь, в мире торговли и скидок, объяснить ей то, что есть на сердце, раз не сумел сделать это на фоне берёз, костра и тихого пруда. Ну и, раз я серьезный парень, то и с мамой познакомлю, вместе доедем домой, чаю попьем. Отец тоже будет, представлял я, и окажется, что я глупостей придумал много, и с ним всё хорошо. И папа, и мама ей понравятся, и она им тоже. А дальше – уж что там говорить…
Подбежав, я положил руку на плечо, слегка сжав, улыбался, словно поймал её, как рыбку, наконец. Белые волосы взметнулись нервно, и я увидел чужое и недоброе лицо незнакомки. Накрашенные губы скривились вниз, как подкова, раздался визг, люди от нас отшатнулись. Извинившись, я потупил взор, услышал о себе и моем грубом жесте несколько слов, перемешанных с матом. Мурашки пробежали по коже, никогда грубые слова, произнесенные девичьим голосом, пусть даже и таким хрипловато-прокуренным, так не задевали меня. Я склонился над тележкой, повис, так что передние колеса слегка приподнялись. Боялся, что меня затрясёт и, чёрт возьми, завою от злости и досады, но был рад, что никому из тех, что пробегает мимо меня с такими же тележками, ни до моего состояния, ни тем более чувств, не было дела.
Отдышавшись, я слегка тронул ногой тележку и пустил её, чтобы она катилась среди рядов куда подальше. Услышал голос рядом:
– Молодой человек, вы не в цирке, а выпили, так ведите себя прилично, а лучше идите к выходу, – сказал мне мужчина в ярко-красном жилете и белоснежной рубашке. Я и правда почувствовал себя если не пьяным, то отстранённым и не понимающим ничего вокруг. И я нервно пошёл к кассам, ожидая, что в кармане завибрирует телефон, и мама скажет, что она уже готова и движется в том же направлении. Ах да, телефон! Ну что же я, теперь-то только подумал. Остановившись рядом с большим белым медведем с красным сердечком вместо носа, я достал из кармана телефон. Этот верзила-охранник в фирменной одежде встал поодаль и, скрестив руки на груди, смотрел на меня, голова-яйцо блестела в свете бледных неоновых огней.
Бог бы с ним, с этим лысым. Я звонил Тане.
Неживой и холодный, хотя и знакомый по предыдущим таким ситуациям женский голос отчеканил: «Аппарат абонента выключен, или находится вне зоны действия сети». Хотелось разбить телефон об пол, и чтоб этот в жилетке подбежал. Сказать ему, мол, уберите, случайно это. И дыхнуть ему в красное лицо, набрав воздуха, чтобы понял, что я трезв, а за душевную боль из гипермаркета выводить права у него нет. Мысли, как тяжёлые камни, стучали в голове, словно на меня обрушилась лавина, и только появление мамы, её задумчивое спокойствие привели меня в чувство:
– Так тебе ничего разве не надо? – спросила она.
– Здесь – совсем ничего, – ответил я.
На кассе я, хоть и думал о своём, всё же увидел, что купила мама. Помимо бытовых продуктов там хватало каких-то пакетиков, баночек, витаминов, которые обычно продаются в отделах фитнеса и разных добавок к питанию. И хотя я её впервые сопровождал в торговый центр, все равно был уверен, что ничего подобного раньше она не покупала, и это, конечно, связано с отцом. Но про все эти звенящие на кассе пластмассовые баночки я ничего не сказал.
После оплаты я подхватил сумки, и мы пошли к машине. Мама шла рядом и рассматривала длинный, спускающийся к её широкому ремню на летнем платье чек. То ли искала подвох и проверяла, то ли старалась показать, что сейчас ей не до разговора со мной. А я шёл, и почему-то навязчивая мысль не отпускала меня, и я думал, что вот-вот рядом с дурацкой машиной, где торгуют вареной кукурузой, или у прозрачного входа в бутик окажется Таня. Настоящая. Спокойная, задумчивая, и она улыбнётся, заметив меня. Но ни в этом грубом мире торговли, ни в бесконечно доступном для всех, как считается, виртуальном пространстве интернета, нельзя было найти теперь точки для нашей встречи.
И снова дятел забил в виске, напоминая простую мысль, что сентябрь наступит то ли через день, или два-три, и, если я совсем не отстал от жизни, то Танины экзамены давным-давно сданы, и то, что она недоступна, что-то да значит…
Я положил мамины сумки в багажник, и мы вновь поехали до дома молча. Да, я понимал, что маме есть что сказать, и разговор об отце станет самым тяжёлым. И только теперь я понял её женскую мудрость – она с самого начала не начинала разговор, потому что я был за рулём. В душе она понимала, что если расскажет мне, то я уйду в свои мысли, и тогда под впечатлением не смогу просто быть нормальным водителем. Она знала это, и жалела меня. Но, милая смешная мама, ты ведь не знала, что я всё понимал, к этому разговору я готовился всю дорогу, и был так бессвязен и задумчив с самого начала.
Маме было что сказать, но я теперь почему-то и не смел спрашивать. А может, нужно просто доехать и подняться, спросить об этом самого отца, в самом деле!
Я сказал маме, что помогу поднять сумки, а она вдруг стушевалась, ответив, что не надо, вполне может справиться и сама, и я могу уже ехать…
– Отец, наверное, спит-отдыхает сейчас, и я бы хотела тихонько войти, его не разбудить, – нашла она последний аргумент.
– Ну что ж, войдём тихо вдвоём, – ответил тут же я.
Железная дверь, что поёт мелодией домофона, открылась и захлопнулась.
– Что с ним? – вновь спросил я, сжимая тянущие ручки сумок, когда мы стояли лицом к лицу в лифте.
– Серёж… Он прошёл обследование. У него опухоль в голове, – на этих словах железные дверцы со скрипом разошлись, и я увидел папу, его улыбку. Он встречал нас радостно в коридоре, но мне стало так плохо, что пошатнулся.
Разувшись, я прошёл в зал и рухнул на диван:
– Что с тобой? – спросил отец.
– Ты мне лучше ответь, что с тобой, пап.
– Ты рассказала? – он обернулся к матери.
– А что, не надо было, что ли? – резко вставил я. – Неужели ты думал, что от меня стоит такое скрывать?!
Ему нечего было ответить.
Мама бросила сумки в прихожей, и мы теперь сидели на диване. Я подумал, что вот так, втроём, плечом к плечу, мы не были давно.
– Что в...ачи говорят? – спросил я.
– Нужна опера...ия, – отвечала мама, отец лишь потупил взор и вздыхал тяжело.
– Когда будут проводить? Есть хоть какая-то конкретика?
– Есть, – сказал отец, и ушёл на кухню.
– Сынок, беда, – зашептала мама, – на опера...ию деньги нужны, большие. Там всё серьёзно, у нас в наших клиниках такие не проводят, нужно ехать за рубеж.
– И сколько? – спросил я, мама назвала сумму, добавив:
– Не знаю, наверное, квартиру продадим, что нам ещё остаётся.
Я промолчал, не зная, как все это уложить в голове – новость упала на меня, прижав тяжёлым чёрным комком.
– Почему же вы мне не сказали сразу? – спросил я, пытаясь заглянуть матери в глаза, но она не смотрела на меня. – Неужели тогда, в тот день, когда я ушёл из дома и стал жить отдельно, мы… стали настолько чужими, что вы решили от меня скрыть!
Я вскочил.
– Сынок! – крикнула мать, но я махнул рукой и пошёл на кухню. Отец стоял спиной, у него тряслись руки, и он безуспешно пытался зажечь огонь под чайником.
– Серёж, не надо! – сказал он. – Не говори больше ничего. И так видишь, нам тяжело.
И вновь я смотрел на спину отца, как тогда, в лодке, и все мысли, чувства, что были тогда, вернулись ко мне. И я… просто обнял его. Мы долго стояли, ничего не говоря, папа старался, чтобы я не заметил слёз.
– Садись, – наконец сказал я, – давай помогу с чайником.
Наступил вечер, больше к теме болезни и опера...ии не возвращались, будто её и не было.
– Наверное, я у вас сегодня останусь ночевать, – сказал я, и папа с мамой обрадовались.
Мне разложили диван в зале, и мы лежали с отцом, смотрели программы по кабельному каналу о рыбалке:
– А хорошо мы с тобой тогда порыбачили-то, на лодке, – сказал он.
– Да, – ответил я. – И ещё порыбачим.
Мне почему-то представилось, что мы сидим в лодке втроём – я с папой и дядей Геной. Молча держим удочки, а над дымкой поднимается рассвет, становится видным город, купола. И невольно сжались кулаки – неужели возможно такое, что и папа отправится скоро в тот, иной мир, где нет суеты, вранья и предательства... Дядя Гена ведь давно уже там, сидит, спокойно и тепло глядя на водную гладь. Но нам с тобой, папа, туда ещё рано.
И я рассказал отцу всё-всё про Таню. Сейчас как никогда мне нужен был его совет:
– В жизни, сынок, главное, не упустить шанс. Знаешь, как легко его упустить, – после долгой паузы сказал он. – Раз встретил девушку, так… спеши её любить, иначе будет просто поздно. В общем, не будь тюфяком. Когда я встретил твою маму, я ухаживал за ней, но был момент, когда между нами оказался третий, и тогда я понял, что могу её потерять. Тогда я просто рассказал ей о том, что чувствую, как она мне дорога. И она обняла, поцеловала, сказав, что я придумал много глупостей насчёт того, третьего, и что ей дорог и нужен только я. Вот, – он помолчал. – А если бы я затянул тот разговор, признание, кто знает, как бы оно всё обернулось. Так что решай, как теперь быть. Зачем тянуть, ходить из стороны в сторону, если сам для себя, внутри, уже решил, что этот человек нужен тебе и дорог. И если эта Таня – твоя судьба, так действуй.
– Боюсь, поздно, я её потерял совсем.
– Никогда не поздно, если любишь.
И я уснул, размышляя над его словами.
Утром я встал засветло, попрощался с родителями:
– Куда это ты, неужели так рано на работу ходишь?
– Да нет, хочу на дачу ещё заехать.
– Ох, и любишь ты эту свою дачу, прям сердцем к ней прикипел, – посмеялся отец.
– Да, люблю, – ответил я с грустью. – Ты держись, маму береги. Всё будет хорошо.
– Конечно. И ты не волнуйся. Мы за тебя очень переживаем.
Они проводили меня, стоя у лифта.
Когда подъехал к берегу, разгорался тихий рассвет. Вот он, холодок, первенец сентября. И солнце светит уже по-другому, не так, как летом. Краски его даже утром тёмно-бордовые, печальные, словно прощальный огонь. Я обошёл свой домик, и сделал несколько фотографий на телефон с разных сторон. Получилось здорово. Нужно будет потом распечатать эти снимки.
На память.
Объявление о срочной продаже дачи я разместил на сайте всего за пару минут. Цену я поставил ниже, чем купил – понимал, что желающих приобрести дачный дом не в сезон намного меньше, а мне нужно спешить. Да, спешить во всём. До начала рабочего дня было ещё несколько часов, и, включив торшер, свет которого мне тоже показался родным и немного печальным, я взял тетрадь, чтобы дочитать воспоминания Звягинцева до конца.
...
Часть 1.1
Часть 2.13
...
Автор: Сергей Доровских. Все произведения автора ЗДЕСЬ
https://proza.ru/avtor/serdorovskikh
Почта Н. Лакутина для рассказов и пр. вопросов: Lakutin200@mail.ru
Наши каналы на Дзене:
От Сердца и Души. Онлайн театр https://dzen.ru/theatre
Николай Лакутин и компания https://dzen.ru/lakutin
Тёплые комментарии, лайки и подписки приветствуются, даже очень!!!