– Почему встал так рано? Не спалось? – голос отца отвлёк меня. В тетради осталось не более пяти листов.
– Да я и не ложился, пап.
– Что так? А я спал, как уби_тый.
– Рад, что отдохнул. Завтракать будешь? Я сейчас что-нибудь соберу.
Летнее утро разгоралось быстро, ничто уже не напоминало о вчерашнем дожде, и день обещал быть душным. О том, что сегодня нужно работать, думать не хотелось.
– Ты куда планируешь ехать? – спросил отца, когда ели шипящую на сковородке яичницу.
– Собираюсь в гараж.
– Отлично. Сможешь тогда мусор с собой взять выбросить? Я целую коробку хлама собрал.
– А что сам-то не можешь?
– Боюсь не успею, дел очень много.
– Вечно у тебя отговорки. Ладно, помогу.
Мы положили в его багажник короб – он оказался так тяжёл, что один я бы не справился. Пожав руки, расстались, я провожал взглядом машину отца, положив руки в карманы, пока она не скрылась за поворотом.
И вот я один... И вот он – понедельник, летний, жаркий, зовущий к неге и безделью. Самый худший из всех возможных понедельников. Уже через полчаса я ехал за рулём по песчаной дороге, с завистью глядя на вечных дачников – пенсионеров в плавках и панамах, с тёмно-коричневыми от загара плечами, они неспешно бродили по участкам, поливали цветы и грядки. Но и они остались позади, я вырулил с улицы Горького на развилку Северного моста, и скоро стал одной из множества песчинок огромного, ревущего моторами города. Я спешил к событиям нового дня, чтобы рассказать о них читателям.
К полудню, посетив выставку и встретившись с каким-то депутатом, устав от разговоров, вечных пробок и жары, я поехал в редакцию на Московский проспект. Рабочий день, казалось бы, только начался, но я уже устал и мечтал скорее вернуться на берег, развалиться в кресле и, конечно же, ничего не делать. Сказывалась ночь без сна. В корреспондентской работали шестеро коллег, остальные были на заданиях. Я хотел заставить себя расшифровывать интервью, но вместо этого без цели читал что-то в интернете и потягивал чай. Кто-то положил мне ладонь на плечо:
– Серёж, к нам пришел интересный гость, можешь побеседовать? – я повернулся. Редактор нашего портала Юля – худенькая, как всегда, излишне накрашенная – улыбалась. За её спиной стояла женщина в летнем платье.
– Познакомься, это – Ольга Фадеевна, краевед, – сказала редактор. – Думаю, нам стоит подготовить несколько репортажей. Тебе надо будет сходить на экскурсии «Воронеж пешком», Ольга Фадеевна тебе все расскажет.
Ну вот, хоть что-то интересное, подумал я.
Я подвинул от соседнего стола кресло для посетителя и предложил чаю, при этом успев включить диктофон. Сам иногда поражаюсь, насколько мои действия доведены до автоматики. Ольга Фадеевна отвечала на вопросы, рассказывая о недавних экскурсиях – «Воронеж театральный», «Древний город Воронеж». Из папки она доставала фотографии, распечатки прежних публикаций.
– Много фото выложено в нашей группе в социальных сетях, если понадобится, их можно тоже использовать на ваше усмотрение, – говорила краевед. – Там есть и анонсы будущих экскурсий.
Слушая, я также успел найти эту группу и подписаться. Обещав быть послезавтра на пешей прогулке по городу, я, сам не понимая почему, решил спросить:
– А вы слышали что-нибудь об истории дома номер семьдесят на Володарского, в котором жили чекисты?
Краевед молчала, с интересом глядя на меня. Лёгкая улыбка говорила – я задел какую-то особую тему:
– Ещё бы, не просто слышала, я некоторое время жила в этом доме.
Я невольно выпрямился, подвинул диктофон поближе к собеседнику.
– Это здание – часть целого комплекса, построенного в начале двадцатого века для работников спецслужб, – я слушал рассказ. – Сотрудники ОГПУ закрепились в историческом центре Воронежа ещё во времена гражданской вой_ны. Для удобства в работе они выбрали лучший дом, когда-то принадлежавший купцам Нечаевым, сейчас там памятник Бунину. А для жилья им определили несколько домов «врагов народа» неподалёку – купцов Бухонова и Трубецкого. Затем в тридцатые годы на нынешней улице Володарского стали строить здание для НКВД, сейчас это театр юного зрителя. Сад «Аквариум», что был неподалёку, превратился в парк имени Дзержинского, а ближайшие улицы Покровская и Воскресенская получили имена того же Дзержинского и Орджоникидзе.
Услышав это, мне почему-то вспомнилась компьютерная игра, стратегия в стиле фэнтези, подростком я мог дни напролет «зависать» в её виртуальном мире. Если играть за нежить, чтобы строиться и осваивать земли, их нужно было сделать зоной мёр_твых, выжечь и обезобразить. Чекисты, видимо, также меняли под себя территорию.
– Так что работники НКВД получили для себя лучшие места в центре города, – продолжала краевед. – Семидесятый дом возводился здесь специально для них, в стиле конструктивизма, там были большие даже по сегодняшним меркам квартиры – больше ста двадцати квадратных метров. Он был автономным, и попасть туда было нелегко.
Ольга Фадеевна в подробностях рассказала мне то, что я уже знал из воспоминаний Звягинцева, в том числе и про тюрьму:
– Даже сейчас в подвале одного из подъездов есть дверь с глазком и тюремным засовом. Видимо, в то время, когда после вой_ны сносили тюрьму, кто-то решил заиметь себе такую крепкую дверь. То, что она связана с горем и людскими бедами, видимо, не смущало, тогда люди были другие.
– Да, жутковато как-то, я бы ни за что себе такую дверь не поставил, – сказал я.
– Люди мыслили иначе, они пережили страшное время и были закалены. Старожилы уверяют, что между «семидесяткой» и обкомом партии на площади Ленина был подземный ход. Лично я в этом не сомневаюсь. О нём не раз шла молва, да и в целом это в духе того времени. Потом, после смерти Сталина, сотрудники КГБ его замуровали.
Затем Ольга Фадеевна рассказала, что в годы вой_ны судьба посмеялась над жильцами «дома чекистов». Во время оккупации семидесятый дом сильно пострадал, как и в целом Воронеж, который фаши_сты разрушили практически полностью. Вернувшиеся в разрушенный город сотрудники спецслужбы вынуждены были жить с семьями… в той самой тюрьме, где когда-то содержались заключенные. А «семидесятку» уже потом восстанавливали пленные немцы. По воспоминаниям старожилов, при ремонте находили арки, проёмы, трубы между квартирами – видимо, они были для связи. Когда работы завершились, тюрьму за ненадобностью снесли.
– В истории этого дома не обошлось без мистики, – на этих словах я оглянулся и понял, что коллеги отвлеклись от мониторов и слушали наш разговор. Даже редактор Юля смотрела на Ольгу Фадеевну, не обращая внимания, что на её столе вибрировал телефон. – С ним связано много странностей, есть то, что смело можно назвать судьбой, роком. Практически все дети – потомки сотрудников НКВД, трагически ушли из жизни. Хорошие, образованные люди, которым только жить и жить, гибли в автоката_стр_офах, тонули, заболевали, почему-то спивались. При этом их ровесников, переехавших в «семидесятку» и не имевших кровных родственников из органов, несчастья обходили стороной. Это замечали все, пугаясь очевидной мистики событий.
Помолчав, она добавила:
– Этот дом – свидетель многих трагедий. Он – не просто памятник, а самое настоящее напоминание о том, что всё на земле, любой шаг, поступок имеют цену и последствия.
Никогда в нашей редакции не было так тихо.
– Об этом обязательно, – сказала Юля, – просто обязательно надо написать.
«Ага, – подумал язвительно я, – а не про твои любимые уби_йства, прорывы канализации и капремонты».
– Чтобы рассказывать людям об этом, мы и создали наше сообщество, – улыбнулась Ольга Фадеевна. – Мы каждый день проходим, проезжаем мимо зданий, строений, не зная, не замечая того, что почти каждое из них – как открытая книга. Нужно только потрудиться, обратить внимание, научиться читать – и мы узнаем так много о прошлом, о людях, живших в нашем городе! Иногда маленький невзрачный домик, в котором жила всего одна семья, может рассказать больше, чем огромная девятиэтажка. Там была своя жизнь, трагедии, радости. Когда мы рушим прошлое, мы не домов лишаемся, а выхолащиваем ценности, опустошаем себя. Как сквозняк выносит тепло из дома, так и мы выносим суть, смыслы, лишаемся исторических корней. Человек, который не относится бережно к вещам в своём доме, никогда не будет беречь и всё остальное. Пустые люди оставляют после себя пустое место. Ведь раньше, когда хотели сглазить, говорили – «чтобы пусто тебе было!»
Она помолчала.
– Пустота и есть тот сглаз, который мы получили из-за исторических невзгод. Мне жаль людей, которые, получив образование и заняв высокое место в обществе, остались варварами, равнодушными к прошлому, бесчувственными к родной старине. Они точно также относятся не только к историческим памятникам, а ко всему – к природе, к городу. Они глухи ко всему тому, что с точки зрения культурного человека надо любить, хранить и беречь. Когда варвары захватили Рим, они сносили памятники на городских форумах, чтобы сеять пшеницу. Сегодня есть люди, которые поступают точно так же, только ради современного хлеба – торговых комплексов.
Все молчали.
– Так что архитектура и о нас самих поведает не меньше. Ведь то, в каком состоянии находятся чудесные памятники, не характеризует ли нас? Наше отношение к жизни? Именно к жизни – как мы обращаемся с историей, так же мы смотрим и на всё вокруг. Скоро мы организуем экскурсию «Теневая сторона Воронежа», чтобы показать людям, что стало, во что превратились многие наши памятники. Без вой_ны и нашествия врагов, бомбёжек и оккупации, просто от бездействия и нашего общего равнодушия.
Ольга Фадеевна вздохнула:
– Если вы всё же захотите написать о доме на Володарского, я могу на время дать вам мою работу, посвящённую этой теме. Только это рукопись, я всё собираюсь, но не успеваю перевести в электронный вид.
– Спасибо! – сказал я, удивляясь, как сама История нашла меня. Каких-то несколько дней назад я и не задумывался об этом, но вот дом – большой, серый, он будто сам громко постучался ко мне, поведал о себе, добавив как бы между прочим, что и мой родственник жил в нём, занимая далеко не последнее место…
Вспомнились слова о незавидной судьбе потомков чекистов, и я невольно поёжился. И верно – вспомнилось, что двоюродная сестра моей мамы уме_рла от рака, долго страдала, перенесла несколько сложных опера_ций. И ещё я слышал историю про дядю Сашу, он пьяный разбился на мотоцикле, кажется, в семидесятые годы, задолго до моего рождения. Осталось только помолиться и попросить, если возможно, замкнуть эту цепочку.
– Вам позвонит наш активист, Таня Лукьянова, она передаст мою рукопись о доме, – сказала Ольга Фадеевна, – я вам доверяю, но очень прошу, сохраните её, она всего в одном экземпляре.
– Конечно-конечно, –ответил я. – Более того, обещать не буду, но постараюсь если не всю работу, то хотя бы часть её набрать на компьютере.
– Это будет здорово! Я буду вам так благодарна, я просто не успеваю.
Я поблагодарил краеведа и проводил. Подниматься опять не хотелось, решил подышать. Было душно, тянуло побыть в тишине, но даже в нашем проулке не удавалось спрятаться от городского шума, урчания сотен моторов, проносящихся по проспекту. Мой коллега, Витя Малуха, спустился, слегка покачиваясь, закурил. Мы с ним были единственные корреспонденты мужского пола в большом коллективе редакции, журналистика из-за невысоких зарплат давно стала «женской профессией».
Я попросил сигарету, думая, как быстро опять втянусь в эту привычку. Я бросаю и начинаю курить постоянно с четырнадцати лет, с перерывами порой на полгода и больше. Но всё равно берусь за старое, вот и теперь.
– Классно она рассказывала! – сказал Малуха, давая мне прикурить. – Вот кто делом реальным занят, не то что мы.
Я кивнул. С этим сложно спорить – сочиняя каждый день по десятку коротких новостей в сухом «форматном» стиле, выдавая интервью разной степени скучности, мы были самыми настоящими бездельниками. Журналисты – трудно сказать, по собственной воле, или нет, давно отказались от служения высоким целям, и потому стали лишними людьми в обществе. Люди, интересуясь новостями, совсем не брали в расчёт автора и его мнение, да и нас вынуждали доносить информацию, а не оценивать её. Так что мы стали роботами. Скоро компьютеры сами начнут формировать новостные заметки, брать интервью, и тогда от нас совсем откажутся. Я уверен, что с задачами, которые сейчас ставят перед нами, машины справятся не хуже.
Я молча стоял, а Витя просто смотрел на меня и, кажется, он ловил мои невесёлые мысли.
– Краеведы, бессеребренники, чудаками кажутся, – сказал он. – А ведь это просто люди увлечённые, со своей целью и миссией, каждый из них в глубине души убеждён, что занят важным делом. Собственно, это и есть их стержень, ради него они вкладывают силы и даже средства. А мы – нет. Мы не верим в то, что делаем, даже на поверхности души не верим.
Он потушил окурок. Я знал, почему Малуха так говорил, что его раздражает. Юля отчитала его за то, что он взял с какого-то сайта новость и хотел поставить её почти один в один, заменив всего пару слов. И поступил он так не потому, что думал украсть чужие мысли – там их просто не было. Даже не в лени дело. Он больше не любил профессию. Перегорел, устав от нестыковки реальности и собственных ожиданий.
Эх, Витя, вот стоишь ты, закурив вторую сигарету, небритый, сутулый, с ощутимым даже на улице шлейфом ночного подпития, и глаза твои мутны. А ведь я знаю тебя давно, и учились вместе, только ты – на два курса старше. Тебя же сам заведующий кафедрой всем в пример ставил! Старик – либерал и идеалист, он на тебя просто молился! Ценил твой слог. Кому он нужен теперь, да? У тебя над кроватью тогда висел портрет Василия Пескова и ты говорил, что добьёшься своего, обязательно проедешь по стране и станешь автором лучших очерков о природе и людях. Ты видел себя мастером, представлял на вершине и мечтал, конечно, не о том, что имеешь теперь. Если бы тебе, тогдашнему студенту, открыть правду и показать тебя нынешнего, ты бы плюнул и не поверил, да. Журналисты сейчас – самые лишние люди. Это уже не творческая профессия, в ней может преуспеть разве что амбициозный халтурщик. А ты не смог стать таким.
– Молодец, эта Ольга Фадеевна, краевед, – наконец произнес он. – А Юлька – дура. Ненавижу её. Псевдоредактор. Сама бы в жизни хоть что-то написала. Администратор от журналистики, смех один.
И тут ты по-своему прав. Я это тоже знаю и вижу. И мне ты сейчас говоришь всё это только потому, что доверяешь, хотя мы далеко не друзья, и не будем ими. В нашей профессии стало излишне много девочек, особенно много – на командных местах. С другой стороны, я не знаю, какой редактор лучше – глупенькая Юлечка, или недосягаемый в своей идейной правоте Степан Степанович Гейко… Мне подумалось, что в любой ситуации, при любой власти и строе всегда что-нибудь обязательно пойдет не так. Не одно, так другое. Я ощутил бессилие от понимания этого, и понял, что лучше обо всём этом просто не думать.
Мы шли с Витей Малухой вверх по лестнице, и, глядя на его спину, я подумал: «Бедняга, ты плохо кончишь». Захотелось выкрикнуть это. Но зачем? Я промолчал, да и он не поймет, ведь мы и не говорили с ним по душам сейчас, а так… просто покурили, перебросились парой фраз.
Рабочий день, как всегда, очень медленно подходил к концу. Я спускался вниз, на ходу позвякивая ключами и думая, что скоро окажусь на даче. В этот момент завибрировал телефон, и, достав его, я увидел незнакомый номер.
– Здравствуйте, Сергей?
– Да, слушаю.
– Меня зовут Таня Лукьянова, я звоню по просьбе Ольги Фадеевны, она просила передать рукопись.
«Как быстро!» –подумал я. Да, Витя прав, краеведы – настоящие фанаты, если бы их нанимали на работу и платили за краеведческий труд, все бы они получали премии за усердие. Среди них, конечно, есть люди одержимые и не всегда адекватные, даже откровенно сумасшедшие, но не бывает унылых и пассивных.
– Где мы можем встретиться?
– Я сейчас в центре, в районе «Утюжка». Но иду в сторону Петровского сквера. Давайте встретимся у «Петровского пассажа», хорошо?
Медленно продвигаясь на машине по Московскому проспекту, я подумал: никто не любит пробок. А я вот, честно, когда стою в веренице автомобилей – то трогаясь вновь, то ожидая движения – часто задумываюсь о жизни. Да, определенно есть какая-то философия в дорожных пробках. Они дисциплинируют. Кто-то не выдерживает, хочет рвануть, но только нервничает, выслушивая раздражённые сигналы со всех сторон. Когда такой поток по всем дорожным полосам, ты бессилен что-то исправить, каким бы мощным ни был твой двигатель, и сколько бы ни стоила твоя машина. Это нужно понять и принять, но многие ли сохраняют спокойствие? Я – да, и понимаю своё место простой единицы в потоке, впереди меня кто-то уже прошёл определённый путь и ближе к цели, но и позади очень многие. Кажется, все мировые религии учат смирению и глубокому пониманию устройства мира. К этому зовут и пробки, нужно просто понять и принять их нравоучение. Но нет – моторы бесполезно ревут, иногда слышны крики и ругань. Глупые люди.
Я обещал Татьяне, что буду через двадцать минут, но негде было припарковаться, и я проехал до улицы Коммунаров. В последнее время, даже если я опаздывал на важное мероприятие, то никогда не переживал по этому поводу и тем более не бежал. Пусть бегают мальчики-корреспонденты и особенно – девочки, раз их развелось так много. Но сейчас, хотя и повод особенным не назовёшь, да и смысла нет, но я почему-то шагал всё быстрее и быстрее, а затем вовсе бросился со всех ног, огибая прохожих.
У входа в «Петровский пассаж» стояла девушка. Она улыбнулась:
– За вами гнались?
– Нет, это я так к вам спешил, – честно ответил я.
На мгновение наши глаза сошлись. У Татьяны они были чёрные, глубокие, и трудно было понять, то ли смеются они, то ли плачут. И странная мысль поразила меня – неужели я вот так загляну в них только сейчас, на миг, и всё? Девушка передаст мне папку, мы поблагодарим друг друга, и разойдемся.
Я каким-то особым, наверное, звериным чутьём почувствовал, принял и распознал всю её, словно знал Татьяну всю жизнь, искал и стремился к ней. У неё был какой-то особый родной запах. Нет, не духов вовсе, а какая-то иная, далекая и близкая одновременно нота, которая слегка тронула что-то во мне, и душа зазвенела, словно сотня маленьких колокольчиков.
Кто она? Татьяна младше меня лет на семь-восемь, а может быть, и больше, хотя этот взгляд… такой умный, осознанный, взрослый. У девушек слегка за двадцать обычно не такие глаза. Да и что со мной случилось вдруг, не пойму.
Я долго молчал. Она протянула папку, и мы сжали пальцы, каждый со своего уголка, и смотрели друг на друга. Татьяна улыбнулась и сказала:
– Понедельник – трудный день, вы, наверное, устали сегодня?
– Почему же, нет. Хотя вы правы.
– Я так подумала, потому что у вас очень усталый взгляд, немного грустный. И ещё вы не расслышали мой вопрос про Ольгу Фадеевну…
– А вы спросили?
– Конечно.
– Ах да, Ольга Фадеевна, –и я глупо повторял эту фразу, – вы знаете, Татьяна…
– Таня, лучше просто Таня.
Что же сказать? Чёрт меня возьми, что же? Я был не готов к этой встрече, терялся, а на языке вращались, как веселые мысли-кружочки, какие-то лишние, неуместные слова.
– Я обязательно сохраню рукопись, изучу всё, и верну быстро. С ней ничего не случиться.
– Не сомневаюсь, – она продолжала улыбаться, и мне казалось, как-то участливо, тепло, очень тепло… И добавила:
– Мне пора, сейчас уже начинается встреча с Николаем Сапелкиным здесь, в книжном магазине. Он писатель и краевед, вы наверняка о нём слышали?
Я кивнул. С Николаем Сергеевичем мы были не просто знакомы, а подготовили не одну статью для журналов, газет и сайтов. Я работал во многих его проектах и считал своим старшим другом.
– Он скоро отправляется из Воронежа на Север и хочет проехать на машине до Магадана. Сегодня расскажет об этой экспедиции, –говорила она. – Страшно интересно, вы простите, но я так боюсь опоздать.
Мои мысли прояснились:
– Таня, так ведь и я тоже приехал сюда послушать, здорово, что у нас так всё совпало, – если душа способна дышать, подумал я, то сейчас она у меня выдохнула с радостью и облегчением.
– Ну что же, пойдёмте! – сказала она, и мне было радостно проходить с нею через стеклянные двери, видеть её плечи, волосы, слышать – да, теперь именно слышать её запах. Я шёл за ней, и был рад этому. Как-то странно и неожиданно для себя я ощущал, что жизнь моя, моё время движется, будто дорога, которая вьётся змеёй, порой делая резкие повороты. Вот и сейчас она словно сменила направление. Ведь я мог бы просто попрощаться и ехать на дачу. Ничего особенного. Несколько минут назад я вовсе и не знал Таню, её в моей жизни не было. Не было тридцати с хвостиком лет, которые я прожил. И вот секунды, секунды, да – какие-то секунды! А я уже верю, будто что-то пошло иначе. Она казалась мне маленькой, аккуратной, похожей на куклу, но в самом хорошем смысле – обычно я называю куклами пустых девушек. А Таня была иной.
Я хорошо знал книжный клуб в «Петровском пассаже» –там создали уютную обстановку, и собирались люди особого склада и интересов. Здесь постоянно проходили какие-то встречи, часто именно здесь презентовали книги крупные российские писатели.
Встреча ещё не началась. Вокруг Николая Сапелкина собралась группа, и он им что-то рассказывал. Мы поздоровались, и путешественник отвлёкся, спросил меня о чём-то, я отвечал. Боялся, что потеряю Таню, что она растает здесь среди стеллажей и полок, станет невидимой и уйдёт, словно и не бывала. Превратится в образ, пейзаж на стене, и будет также улыбаться мне, но уже из далёкого мира, словно я лишь придумал её.
Но Таня, конечно, была здесь, она села в уголке и листала какой-то журнал. Я решил устроиться с противоположной стороны, так, чтобы не показаться ей назойливым, но и во время встречи видеть её. Вернее, смотреть всё это время только на неё.
– Во время отпуска большинство стремится к морю. А вот я решил отправиться на Север, – рассказывал герой вечера. Таня что-то записывала, положив ногу на ногу. – За тринадцать лет я побывал в Воркуте, Норильске, Нарьян-Маре, Владивостоке и других городах Севера и Сибири, а в первую экспедицию отправился с группой единомышленников в тридцать лет.
– Путешествовать по России дорого, в Европу было бы съездить дешевле, – бросил реплику кто-то.
– Конечно, это так, - ответил Николай Сапелкин. – Но я бывал и в Европе, и в Латинской Америке. Но вот тянет меня лучше узнать не далёкие берега, а родную страну. В России отдых интеллектуальный, потому что в процессе познаёшь свою Родину. Часть маршрута по Северу и Сибири можно преодолеть на машине, автобусе, самолёте, а где-то приходится лететь на вертолёте или плыть на катере, пробираться на вездеходах и снегоходах. Территории на Русском Севере огромные, хорошие дороги между населёнными пунктами – редкость. Поэтому мы поедем на грузовиках.
Николай Сапелкин рассказывал, что люди на Севере и в Сибири удивительно щедрые и великодушные, и потому они там по-настоящему счастливы. А я думал о том, что счастье не стоит искать где-то далеко, может быть, оно здесь, рядом, нужно только протянуть руку, сделать усилие, открыть душу новому дню.
– Экспедиции по Сибири и Северу довольно длительные, – говорит путешественник. – Прошлая поездка в Красноярский край, к месту падения Тунгусского метеорита, и обратно заняла у нас больше шестидесяти дней. А из нового путешествия мы планируем вернуться к сентябрю. Мы проедем больше двадцати тысяч километров. Уже запаслись продуктами, горючим.
Таня, слушая рассказчика, несколько раз посмотрела на меня, и быстро отводила глаза. Я, видимо, обжигал её своим интересом, и она это чувствовала. Тогда я невольно отводил взор, смотрел на энциклопедии.
После встречи ко мне подошёл Николай Сапелкин, мы договорились, что после экспедиции я первым возьму у него интервью. Он спросил, продолжаю ли я писать стихи, или журналистская рутина полностью поглотила меня. Я врал, что да. Рассказал про дачу, и он кивал, поддерживая меня:
– У творческого человека должно быть такое место, своё, потаённое, нужное ему, где он сможет не просто отдыхать, но ещё и развиваться. Писать, стараясь разобраться в себе, научиться быть честным с самим собой, и благодаря этому стать лучше, –сказал он.
Не знаю почему, но я сам затянул этот разговор и понял, что упустил Таню. Люди расходились, и её в книжном клубе уже не было. Попрощавшись с путешественником, я суетливо побежал, и, кажется, невольно толкнул кого-то в дверях.
Было уже около девяти, вечер падал на город мягким июльским покрывалом, пары прогуливались, кто-то фотографировался у памятника Петру Первому. Тани нигде не было. Я бросился к остановке, хотя и не мог знать, в какую сторону она пошла. Вот же дурачина, ругал я себя, так глупо, без всяких причин упустил её. Конечно же, не навсегда – сегодня найти человека, если ты этого по-настоящему хочешь, нетрудно, это можно сделать даже с помощью компьютера. Только, потеряв её на этот вечер, отчего-то был уверен я, уже ничего не удастся исправить. И я бежал, не думая, правильное ли у меня направление, кто-то вёл меня тайным и твёрдым голосом.
И она… действительно была на остановке, и уже хотела запрыгнуть в автобус, но на мгновение замерла, обернувшись ко мне. Посмотрела на меня и спросила:
– Сергей, простите… а где папка? Вы её не потеряли?
Я ударил себя по лбу: ведь сам же обещал, что внимательно отнесусь к рукописи Ольги Фадеевны…
– Чёрт возьми, то есть, простите, нет, конечно. Я сейчас, не уезжайте! Я мигом! – крикнул я и опять побежал в магазин. Щёки мои раскраснелись так, что хотелось хотя бы на миг остановиться и умыть лицо в фонтане. Даже в двадцать лет, наверное, я не выглядел так глупо, как сейчас.
Работники книжного магазина уже собирались уходить, но ради меня открыли дверь.
«Как мальчишка», – думал я, когда бежал обратно с папкой. И казалось, что не было всех этих лет, и я вновь тот же, каким был в день ухода от родителей, когда впервые влюбился и был уверен, что встретил свою судьбу и стоит начинать новую жизнь. Словно круг времени совершил оборот и вернулся к прежней точке, и теперь пойдёт заново, захватив меня с собой. И пробежит иначе, на этот раз – правильно.
Таня не уехала. Она стояла одна на остановке.
– Вы хотели мне что-то сказать? – спросила она, и посмотрела на меня, взъерошенного, задыхающегося от непривычности бега так спокойно и по-доброму, что прыгающее в гр_уди сердце стало замирать, а пульсирующая кро_вь в висках успокаиваться, как горная река, постепенно спускающаяся на равнину.
– Может быть, мы прогуляемся, хороший вечер, – сказал я.
– С удовольствием бы, но мне нужно попасть домой как можно быстрее, – ответила она. – Я снимаю комнату, а хозяйка ложится спать рано и не любит, если я задерживаюсь.
– А вы не из Воронежа?
– Нет, я приехала из посёлка Добринка, может слышали, это рядом, в Липецкой области.
– Слышал, но не бывал.
– У меня там живут мама и две сестры. Мама настояла, чтобы я окончила техникум и стала швеёй, как она, но потом я поняла, что это – не моё. И этим летом я решила поступить в ВГУ, у меня очень скоро начинаются экзамены.
– Таня, тогда что же мы стоим? Раз у вас такая злая хозяйка, – я рассмеялся, но ей моя шутка не понравилась. – В общем, давайте я вас подвезу, я на машине.
– Не надо, не надо! Мне надо на левый берег.
– И мне туда же, – соврал я.
– В район «Машмет»?
– Конечно!
Пока мы шли до машины, Таня рассказала, что хотела бы стать историком, или культурологом, но всё-таки будет пытаться поступить на маркетинг. Я удивился.
– История, особенно история искусства – это то, что мне по-настоящему интересно, – ответила она. – Я поэтому и пошла на экскурсии «Воронеж пешком» –чтобы познакомиться с интересными, творческими людьми, и мы быстро сдружились с Ольгой Фадеевной, она мне очень помогает, –Таня помолчала. – Но мне, как говорится, не шестнадцать лет, и я понимаю, что в современном мире с гуманитарным дипломом далеко не уедешь, так что культуру с историей придётся оставить просто как развлечение.
– А маркетинг, неужели вам и правда интересны реклама, продвижение товаров и тому подобное? Я боюсь, что это – полная противоположность культуре, двигатель вещизма и потребительства.
– Возможно. Но маркетологи сегодня востребованы.
Я помог Тане сесть в машину, а сам думал о совершенно кривом и ничтожном устройстве нашего общества. Для того нам и нужны различные институты власти, управления и министерства, где люди получают зарплаты мешками, чтобы отрегулировать общественные отношения и сделать так, чтобы каждый смог найти себе применение, согласно своим интересам и навыкам. Похоже, что страной по-прежнему, как и в начале необузданных «девяностых», управлял злой, неконтролируемый никем рынок. Безликий и беспощадный.
По проспекту Революции ехали молча, почему-то не решаясь продолжить разговор. И лишь когда выехали на Вогрэсовский мост и увидели искрящуюся на закате воду, я спросил:
– Таня, интересно, а у вас есть главное увлечение в жизни, настоящее? На которое, может быть, не всегда хватает времени? Я, например, раньше пытался писать стихи, и мне говорили, что получается неплохо, даже печатали что-то в журналах. И я сам понимаю, что это – моё настоящее призвание, и один стих, может быть, стоит дороже всех моих журналистских статей. А у вас есть что-то такое?
Я невольно отвлёкся от дороги, глядя на неё. Видимо, вопрос я задал особенный, и она решала, стоит ли говорить об этом со мной. Пауза затянулась настолько, что мысли отчего-то унесли меня в прошлое, и я вспомнил времена, когда подрабатывал вечерами в такси, чтобы накопить на дачный домик. Тогда я часто подвозил людей, и не раз перемахивал через этот, и другие воронежские мосты, о чём-то говоря с клиентами, и забывая разговор сразу же после оплаты проезда. Но такого вопроса я, конечно же, никому никогда не задавал, хотя и Таню знал не намного дольше, чем кого-то из пассажиров. Может быть, я перешёл грань и спросил о чём-то инти_мном, и слишком рано?
– Я очень люблю… –Таня снова замолчала, а потом подняла веки, и её черные глаза блеснули, как две пуговки. Мне показалось, что в ней проснулся ребёнок, который готов открыться, сказать что-то, но боится, что его обидят. – Я люблю куклы, особенно старинные. Я ищу их так же, как некоторые коллекционеры заняты поиском икон. Когда ещё училась в техникуме, мне случайно попалась старая кукла, девятнадцатого века, и я сама её отреставрировала, сшила для неё одежду. И назвала её Настей. С тех пор я очень люблю антикварные куклы. И Ольга Фадеевна меня в этом поддерживает, иногда подсказывая, к кому в Воронеже и в области можно обратиться, кто также интересуется куклами. Ольга Фадеевна – увлечённый человек, который всегда готов помочь. Вот и вам, Сергей…
– О нет! – перебил я, – раз вы сказали мне, что вы – просто Таня, тогда и меня не называйте по полному имени. Я это тоже не люблю. Есть имена, которые и полные звучат непринужденно, но при обращении «Сергей» чувствую какую-то… официальность, что ли.
– Вот и я так же реагирую на имя Татьяна.
– Вот и здорово. Так что я Серёжа.
– Но к Серёже так не идёт обращение на «вы», уж очень мило и близко оно звучит, как-то по-есенински.
– Тогда перейдем на «ты». Антикварные куклы – это, наверное, и правда интересно, я бы, по крайней мере, хотел бы на них посмотреть. Даже в музеях они встречаются не так часто. Ну, а если надо в чём-то помочь, я готов.
– Спасибо, – ответила она и посмотрела в окно.
– Таня, так где твой дом?
– Рядом с парком на Ростовской улице, я покажу.
«Я покажу», – мне стало смешно, я опять вспомнил времена работы в такси.
Мы свернули во двор – весьма мрачный, окружённый серыми, совершенно одинаковыми пятиэтажками. Недаром всё-таки этот район считают неблагополучным, подумал я. Большинство воронежцев отличаются тем, что посещают одни и те же места, связанные с работой или иными обязанностями и нуждами, при этом никогда не бывая в других частях города. Вообще никогда. Я бы и сам не поехал бы на «Машмет» и не согласился бы здесь жить. И хотя экологическая и криминальная обстановка со времён «девяностых» годов здесь немного поменялись, в целом и сейчас тут было как-то серо и неуютно, особенно с наступлением сумерек. Даже летом, не говоря уже о мрачных однотонных днях поздней осени и холодной зимы. Задавать Тане глупый вопрос, нравится ли ей место, где она снимает комнату, я не стал. Самое лучшее – это предложить проводить до подъезда, подумал я, глядя на трёх парней лет двадцати в спортивных костюмах, которые сидели на пустой детской площадке. Она отказалась, сказав, что это лишнее, но я всё же настоял.
Таня жила на третьем этаже. На первом недавно помыли полы и пахло мелом, стоял велосипед, на втором запахи менялись – одна из дверей была приоткрыта, слышались голоса, пахло жареным луком. Я проводил Таню до двери и дождался, когда заскрипел замок и в узкой щели появилось худощавое старушечье лицо. Женщина, похоже, вовсе не заметила меня, или не хотела замечать, а только что-то бурчала под нос. Таня протянула руку, я пожал, и я ещё раз на прощание заглянул в её глаза:
– Всё-таки не стоило меня провожать, – тихо сказала она. – Серёжа, вы, то есть ты совсем не умеешь врать. Это сразу видно. Тебе совсем не нужно было в этот район. Ведь правда?
Я был рад её прямолинейности, улыбке, каждому слову, было в её речи что-то теплое, хорошее. Особенно в этом её обращении на «ты», которого я добился, в нём уже звучала близость.
– Надеюсь, мы ещё увидимся, Таня?
– Конечно, почему бы и нет. Приходите на наши экскурсии!
Внизу по-прежнему сидели те же три юных жлоба, они молча жевали, провожая меня тупыми взглядами. Я был старше их лет на пятнадцать. Моё появление здесь их явно не радовало, но с места они не трогались, а лишь молча таращились на то, как я садился в салон и заводил машину. «Вот уродцы», –почему-то промелькнула мысль, и я забыл о них, как только вырулил на Ростовскую улицу и просчитывал в голове маршрут, как удобнее ехать на дачу.
Даже на закате было душно, и мне казалось, что дело не в июльском вечере, а в мыслях и эмоциях, что путались во мне огромным клубком, переплетая узлами душу. Хотелось курить. Я сжимал пальцы на руле, почти не обращая внимания на дорогу, и постепенно выехал к Ленинскому проспекту. Понимая, что с таким шумом в голове недалеко до беды, я припарковался. Нет, на дачу я сегодня не попаду. Купив сигарет, я позвонил другу Лёхе – он как раз жил тут, неподалёку, мы в последнее время чаще созваниваемся, чем видимся, и в разговоре пеняем друг на друга, что никак не можем встретиться, посидеть, поговорить, как раньше. Я набрал его:
– Конечно, заезжай, какие вопросы, – услышал я, – я тут со своей разругался, она к матери смоталась, так что спокойно посидим.
Мы устроились на кухне, яичница с колбасой и пара стопок немного привели меня в чувство.
– Если бы ты знал, Лёха, какой у меня сегодня был странный и долгий день, – я выдохнул.
– У меня каждый день такой в последнее время, –ответил он. – Понимаю.
Я рассказал про Таню.
– Ну а так-то она как, ничего? – спросил он.
– Она? Да, ничего, – ответил я, понимая, насколько этот вопрос и ответ пусты.
– Смотри, а то влетишь, как я со своей дурёхой, будешь всю жизнь цапаться. Моя тоже милая была, все они первое время милые. Потом на свадьбу будешь деньги рыть, потом на машину, ей на шмотки и прочее. Не смейся, это не анекдот и не песня группы «Сектора Газа», а жизнь. А вздумаешь вот к этому прикоснуться, – он указал на бутылку, – так сразу скандал, слёзы и к маме. Особенно когда денег нет.
Мне не хотелось слушать «правду жизни» в Лёхином варианте, и я вышел на балкон. В городе даже в самые ясные ночи не увидать звёзд, да ещё с моим зрением. Воронеж дымил трубами заводов и тысяч машин, не затихая и ночью, закрываясь от вселенной плотной оболочкой смога. Словно прятался от мироздания, боялся его. Я курил, глядя только вверх, пытаясь найти Большую Медведицу. Звёзды казались одинаковыми слабыми точками, словно бы их нанёс художник миллионы лет назад, и со временем их краски померкли. Мне вспомнился Карл Эрдман и его теория. Тетрадь лежала там, на даче, в моём домике на берегу, и я жалел, что не взял её с собой. Может быть, когда Лёха, уставший от быта и водки, уснул бы, я смог бы неспешно её дочитать… Больше трёх десятилетий она ждала читателя, это целая жизнь, и не успела довести мне свой рассказ до конца, поведать, быть может, самое главное…
К тетради я вернулся только спустя неделю – дела, встречи, интервью закружили так, что не было времени поехать на дачу, я ночевал у себя на квартире. Когда покупал дачу, я вообще планировал не появляться там всё лето, а жить только на берегу. В мечтах всегда всё идеально, а на деле только в пятницу вечером я плавно ехал по песчаной дороге вдоль водохранилища, глядя усталыми глазами на бесконечную череду домов и участков. Ничего не хотелось – рабочая неделя вымотала так, что тянуло просто ничего не делать, остаться одному.
Домик как будто отвык от меня за время отсутствия и казался каким-то неприветливым, стылым. Я долго сидел на кровати в полутьме, держа телефон в руке. Хотелось набрать Тане – с понедельника, как проводил её, мы больше не общались. Да, надо позвонить, но уже поздно, да и что сказать? Просто так…
Нет. Я не стал... Видимо, лучше в другой раз. Я нащупал в темноте шнур, нажал кнопку на торшере. Разбухшая от моего небрежного чтения тетрадь лежала рядом...
...
Часть 1.1
Часть 2.13
...
Автор: Сергей Доровских. Все произведения автора ЗДЕСЬ
https://proza.ru/avtor/serdorovskikh
Почта Н. Лакутина для рассказов и пр. вопросов: Lakutin200@mail.ru
Наши каналы на Дзене:
От Сердца и Души. Онлайн театр https://dzen.ru/theatre
Николай Лакутин и компания https://dzen.ru/lakutin
Тёплые комментарии, лайки и подписки приветствуются, даже очень!!!