Я начну жить, когда тебя не станет.
Он умер утром. Около пяти. Ей тогда не пришло в голову посмотреть на часы и позже, врачам, она назвала примерное время, мысленно прибавив те полчаса, в которые бессмысленно смотрела на его некрасиво застывшее в последнем вздохе лицо. Она пыталась запомнить его таким, до того, как гробовщики придадут ему пристойный вид, который воскресит в памяти приятные воспоминания о том, каким он был до… Каким она его любила когда-то.
Брезгливость и ненависть пришли позже.
Грустно, когда любовь умирает, уходит тихо, по-английски, так, что не сразу замечаешь ее бегства.
Без любви можно научится жить.
Но отвратительно, когда она медленно старится, превращаясь с ворчливую брезгливую старуху.
Как только его разбил инсульт - и первый год после - она еще очень любила его. Она боролась за него. Правда. Больницы, деньги, реабилитации, больницы, снова деньги.
«Ты святая», - говорили друзья вслух и отводили глаза, - «Но лучше отдать его профессионалам. Они позаботятся о нем. А ты еще молодая. Вся жизнь впереди», - добавляли шепотом. И отводили глаза от него, свалившегося на бок в инвалидном кресле.
«Я сама смогу его выходить», - гордо заявляла она, а про себя радовалась, что у них нет детей. И украдкой смотрела в зеркало: достаточно ли она хороша в этот момент. Довольно ли ярко горят ее глаза жаром решимости и непреклонности. Как же шел ей этот огонь. И новая печальная худоба, и впалые щеки.
«Я справлюсь».
Она все пропустила. Тот самый главный момент, когда любовь и жалость к мужу переродились в жалость к себе. И уйти уже невозможно: общие друзья, родственники, сочувствие, восхищение, помощь. Куда сбежать? Как вернуть свою жизнь?
Беспомощным мычанием призывал он ее к себе. Всегда требовательным, настойчивым, точно знал, что теперь уже она не может ему отказать. Теперь она навсегда заперта с ним в его сломанном теле.
И она приходила, угадывала по интонации, что он хочет на сей раз. Садилась рядом, заправив в прическу седеющие пряди, и смотрела, придерживая кружку, как жадно пьет он, как жадно он хватается за жизнь, высасывая ее, кажется, из нее самое.
А потом он ловил ее взгляд. Видел, как в зрачках плещется ярость. И – хотя, быть может, ей только так казалось – усмехался в ответ.
Только под самый конец она догадалась: он испытывал к ней ту же ненависть, что и она. К ее здоровым ногам, к мнимой свободе, к ее шансу в будущем стать счастливой. Ее призрачной надежде вернуть себе жизнь, которой у него уже не будет.
«Я начну жить, когда тебя не станет».
Она произнесла это вслух, стоя к нему спиной. Раздался шум. На секунду показалось, что он пытается встать.
Она обернулась. Нет. Он завалился набок, стал похож на уродливого беспомощного карлика, на черепаху, перевалившуюся по неосторожности на панцирь. Он требовательно замычал. А когда она ушла из комнаты, проводил ее испуганным взглядом.
Он начал умирать около четырех. Ее чуткий сон прервался. Она села на кровати, прислушиваясь к его хрипам. Хотела закрыть уши ладонями, но передумала, поймав себя на мысли, что ей нравится шарканье приближающейся смерти. Его смерти.
«Я начну жить, когда тебя не станет».
Он умер около пяти. Она выждала какое-то время и прошла к нему в комнату. Все кончено. Глубоко вздохнув, она села в кресло напротив и стала на него смотреть, отпечатывая в памяти его посмертную маску.
Ей стало плохо через неделю после похорон. Она шла по весеннему парку, с наслаждением вдыхая буйное майское цветение, когда почувствовала онемение сначала в руках, потом в ногах. Туман в голове. Хотела позвать на помощь, но уже не смогла.
Ее похоронили рядом с мужем.
На похоронах друзья, не чокаясь, говорили: «Она так и не смогла пережить его смерть. Вот это настоящая любовь. До последнего вздоха».
