Одним из самых важных понятий восточной философии является ум. И как любое фундаментальное понятие, оно содержит в себе не набор сухих сведений, а является особым взглядом на жизнь. Восточное понимание ума – это специфический способ истолкования и проживания действительности. Первой материальной формой, в которой оно прочно обосновалось, стало древнее санскритское слово citta. На рубеже старой и новой эры вместе с распространением буддизма оно перешло из санскрита в китайский, а затем в тибетский, японский, тайский, вьетнамский и многие другие языки.
Читта – это совсем не то же самое, что мы понимаем под словом ум в повседневной речи. Для нас и вообще для большей части западной традиции ум есть часть жизненного опыта, часть нашего «Я». Это некий орган мышления со своими особенностями и задачами. Citta же, напротив, есть понимание ума по системе «всё включено». Оно произошло от санскритского глагола cit – «воспринимать», «мыслить». Буквально citta и означает: «всё воспринимаемое» или же «то, что воспринимает». Здесь имеется в виду не интеллект, не разум, не чувства, не какая бы то ни было часть человеческого опыта или ограниченная совокупность частей этого опыта. Это всё вообще, коль скоро всё, с чем мы можем столкнуться, может быть представлено только в осознании.
Облака на небе, горы на горизонте, скрип двери, боль в колене, математическая формула есть составляющие части citta. Они включены в ум хотя бы на том основании, что вещи окружающего мира недоступны нам иначе как в виде аспектов сознания и их отражений в сознании. Не существует облака вообще и самого по себе; есть лишь воспринятое кем-то облако. Мы знаем, что это так, благодаря научным исследованиям человеческого мозга и нервных систем других организмов, которые ведутся уже полтора столетия. Свойства предмета не принадлежат ему одному, а появляются лишь в восприятии. Они есть плод взаимодействия компонентов конкретной нервной системы, и сегодня это экспериментально подтверждаемый научный факт.
Облако не является белым само по себе, потому что белый цвет есть просто произвольная интерпретация определённой длины электромагнитной волны нервными клетками некоторых живых существ. Для существ с иными органами восприятия и иными нейросетями оно выглядит совсем иначе. Облако белое лишь в сознании, за пределами которого понятие цвета вообще не применимо.
Облако также не является «облаком» само по себе, потому что это есть понятие человеческого языка. Как и белый цвет, оно не является внутренним свойством, а привносится извне, возникает в ходе взаимодействия. Равным образом, облако не может быть ни большим, ни малым, ни круглым, ни овальным. Всё это есть созданные нами понятия и меры. Они принадлежат скорее нам, нежели ему. Следовательно, в некотором крайне важном смысле всё и внутри, и вокруг есть части ума, и эти части пребывают в постоянном диалоге.
Заметить диалог всего со всем можно не только в лаборатории, но и на самом бытовом уровне. Когда мы сильно расстроены, мир расстраивается вместе с нами. Горы, облака, камни на мостовой меняются в такт нашим переживаниям. Всё блекнет, становится более враждебным, тесным, удушливым, угрожающим. Вещи и явления не радуют глаз, не радуют сердца. И напротив, когда ум светел и чист, когда мы ликуем, то облака, горы и камни под ногами ликуют вместе с нами. Это даже не поэзия, а вполне строгая нейрофизиология.
У citta имеется и вторая принципиальная особенность, которая зачастую игнорируется. В восточном понимании ума делается ударение на его динамичной и подвижной природе. Ум не есть некая пустая сцена для появления разных актёров. Он есть и сцена, и актёры, и аудитория, и здание театра. В него всё включено. Сцена нашего ума не бывает пустой, а потому ум не может пониматься лишь как абстракция и чистый орган мышления сам по себе, как это делается в западной традиции. Ум есть конкретное проявление опыта жизни здесь и сейчас, со всем его уникальным содержанием и стечением обстоятельств. Это не небо, по которому проносятся облака, ветры и птицы. Это и небо, и облака, и ветры, и птицы. В нём всё включено и вместе с тем в нём непрестанно что-то происходит.
То, что восточное понятие ума пластично и пронизано волей и энергией, подтверждается даже на этимологическом уровне. Санскритское слово citta состоит в кровном родстве не только со словами «воспринимать» и «мыслить». От того же глагольного корня произошли многие слова, связанные с проявлением воли, например, слово cetanā – «воля», «намерение», «волеизъявление».
Таким образом, citta является не просто «особым» и «любопытным» ракурсом восприятия, которым мы здесь праздно «интересуемся» в историко-философских целях. В нём вскрывается само существо дела, та цельность мира и всеобщая взаимосвязь различных форм опыта, которую человек переживает в каждый момент своей жизни и которую обнаруживает наука.
Большой ум и кортикальный тип личности
Слово «ум» не есть единственный термин для обозначения нашего опыта как единого целого. Иногда в качестве синонима мы используем слово «сознание». Если рассуждать по всей строгости, сознание представляет собой не ум, а лишь отдельный аспект ума. Это сама наша способность регистрировать информацию и сводить её воедино, это способность отдавать себе отчёт в существовании явлений и представлять их в едином информационном пространстве. Сознание обеспечивает связность, оно даёт свет и пространство для разворачивания опыта жизни.
В расширительном смысле, однако, мы можем использовать слово «сознание» как полный синоним для «ума». Здесь мы наследники древних времён, поскольку точно так же дело обстояло и две с половиной тысячи лет назад. Санскритское слово для «сознания» – vijñāna – могло применяться как в узком смысле, так и выступать во многих контекстах в качестве замены для citta. Тем не менее даже тогда употребление слова виджняна вместо читта несло в себе шлейф из сбивающих с толку коннотаций. От него веет холодком, обособленностью. Это как раз пустая сцена, на которой разворачивается действо; это небо, по которому плывут облака.
Виджняна в его строгом понимании неподвижно, монолитно, неизменно. Человеческий же ум, подобно платоновой колеснице, деятелен. Он не терпит пустоты и находится в бесконечном путешествии. В пути меняются и ландшафты, и погода. Иначе трещат его колеса, иначе ведут себя кони, иначе возница держит в руках поводья и иначе прокладывает маршрут. По сути, ум и есть это путешествие, в котором опыт переходит от одного состояния к другому.
И всё-таки, сколь бы ни был ум пластичен, у него имеется структура. Для того, чтобы воссоздать в памяти наглядное представление об этой структуре, вернёмся к образу платоновой колесницы. Согласно этой аналогии, основой всей конструкции колесницы умы являются запряженные в неё скакуны. Они представляют собой древние и бессознательные силы лимбической системы, которых Платон называл «чувствами». Тем не менее это не только и не столько чувства, а все наши природные потребности, эмоции, желания, автоматизированные шаблоны реагирования. Лимбическая система есть низкоуровневая система познания и управления поведением. Другим примером низкоуровневых механизмов являются наши органы чувств от зрения до осязания. Они обладают очень узкой специализацией и лишь поставляют информацию дальше, в центры обработки данных и поведения.
Наверху колесницы восседает возница – человеческий разум, наша кортикальная система. Оттуда, с возвышения, вознице доступен панорамный взгляд на происходящее. Он видит дорогу впереди и позади, видит себя самого, удерживает во внимании цели и ориентиры совершаемого пути. Разум является высокоуровневым механизмом познания и управления поведением, и его задача – это не только исследовать всё внутри и вовне, но и крепко держать поводья, руководя движением.
В малом масштабе времени, пространства и причинности кони и сами хорошо справляются с управлением. Они куда лучше возницы знают, куда и как им ставить копыта, как спастись от угрозы и раздобыть пропитание. В конце концов так существует вся живая природа. Однако чуть положение вещей осложняется, невежественные скакуны с их узким углом обзора допускают серьёзные ошибки. В дополнение к этому, они пребывают в постоянном раздоре и не умеют разрешить собственных противоречий. Им нужен арбитр, который их рассудит. В форме разума эволюция живых организмов и совершила попытку создать такого арбитра.
Наконец, есть ещё сама колесница – с её колесами, валами, бортами и упряжью. Эта хитрая машина воплощает собой наш интеллект, человеческий рассудок. Интеллект есть среднеуровневый познавательный инструмент. Он не управляет поведением, а лишь снабжает данными коней и возницу. Он просчитывает, вычисляет, создаёт устройства, пишет картины, симфонии и теоремы, учится варить вкусный кофе. Он не имеет никакой позиции и повестки, а лишь реализует те чувства и потребности, которые в данный момент взяли его под контроль. Интеллект есть машина, техника, орудие, которому безразлично, как его применяют.
Когда человек охвачен гневом и жаждой мщения, то поставленный им на службу интеллект изобретает наиболее изощренные способы разрушения и причинения страдания. Когда же человеком владеет потребность познания и творчества, а ум его чист от злобы, то интеллект создаёт произведения науки и искусства, совершенствует внутреннюю и внешнюю реальность.
Очевидно, что наилучший вариант взаимоотношений обеих систем познания и поведения – это слаженное и взаимовыгодное сотрудничество. Они практически буквально находятся в одной упряжке, так что в общих целях каждый должен делать то, для чего лучше всего годится. Кони должны быть дисциплинированы, обучены и подчинены высшему руководству разума, потому что он и возник как способ устранения конфликтов между ними и изъянов их характера. Разум, с другой стороны, не должен объявлять своим подопечным войну на истощение, стегать их хлыстом, что есть сил и душить поводьями. Он также не пытается учить везущих его скакунов махать хвостом, переставлять копыта и щипать траву, сознавая, что здесь они справятся и без него.
Когда отдельные части внутренней жизни продуктивно взаимодействуют и дополняют друг друга, наш ум становится цельным и интегрированным. Устанавливается чёткий баланс сил, прочная субординация. Как следствие, конфликты между лимбической и кортикальной системами угасают. За счёт панорамного руководства разума устраняются острые противоречия в самой лимбической системе – те самые, что порождают вспышки страдания, отчаяния, злобы, жажды, смятения, усталости и всю ту хорошо знакомую каждому из людей мрачную палитру. Наше бессознательное расслабляется, просвещается, упорядочивается. Обеспечивается быстрое и плавное движение по жизни.
Ум, части которого пребывают в гармоничном взаимодействии, становится большим умом. Большой ум – это единственный способ существования citta, при котором мы способны реализовать свои высшие творческие и познавательные возможности. Большой ум вмещает многое и видит многое, он наполнен светом понимания, и его движение основывается на этом понимании. Он не ослеплён дымом междоусобной грызни, не сжат и не стиснут до масштабов своей маленькой гражданской войны, не замкнут в духоте и темноте невежества.
Человек большого ума есть по необходимости кортикальный тип личности. Это человек разумный в подлинном смысле этого слова, потому что именно разум осуществляет первоочередное руководство над его поведением.
Из этого, впрочем, никоим образом не следует, что он становится бессердечным, лишается способности испытывать чувства и уподобляется роботу. Идеал холодного интеллекта и учёного-сухаря есть продукт не разума, а лимбической системы. Подавление и война против чувств и против тела есть диверсия, которую одна часть лимбической системы ведёт против другой средствами интеллекта.
Разум не подавляет, просто потому что это глупо и неэффективно. Подавление является неокончательным и сеет семена будущего ответного удара. Это плохая стратегия управления. Разум просвещает, направляет, устраняет, перенаправляет. Ответный удар становится невозможен просто потому, что никто ни на кого не нападал. Чувства приводятся к гармонии и осознанию, а не подавляются. Былой «враг» побеждается за счёт того, что превращается в друга. Он понимает, что никогда и не был врагом.
Уподобление роботу и лежалым мучным изделиям кажется желанным только слабому уму, который не видит общей картины и не понимает условий умственной продуктивности. Человек, превратившийся в холодный интеллект и подавивший лимбическую систему, есть инвалид, поскольку он лишён части психики, которая необходима ему и для познания, и для творчества, и для радости жизни.
Нам нужны наши автоматические реакции, эмоции, чувства, шаблонные бессознательные программы – просто не все и не сразу. Не в том составе и очередности, в которых они хотели бы проявиться, не в то время и не на том месте, не с той силой и не в той форме. Чтобы позаботиться обо всех этих нюансах, за которыми древнее бессознательное не уследит, нам и требуется разумная гармонизация психики. Она не подавляет, а интегрирует, устраняет, дополняет, очищает, выправляет. Забитые и запуганные звери есть плохие помощники в пути и ещё худшие компаньоны. Они превращают дорогу в ад – мрачный, молчаливый и невыносимо растянутый.
Малый ум и лимбический тип личности
С точки зрения эволюционной истории, возница разума является самым поздним гостем на празднике жизни. Лишь сейчас, в человеке, он занимает место наверху, беспокойно оглядывается по сторонам, осваивается и медленно начинает вступать в свои права. Схожим образом дело обстоит и в личной истории каждого из нас. Мы рождаемся, будучи ведомыми капризами своих потребностей, противоречивыми импульсами и желаниями, охватывающими нас эмоциями и настроениями.
В детстве и в подростковом возрасте мы едва способны вмешаться в игру бессознательных сил психики. Лишь к двадцати с небольшим годам префронтальная кора нашего мозга (и её дорсолатеральная часть прежде всего) достигает зрелости как в анатомическом отношении, так и в функциональном. Появляются реальные шансы упорядочить протекающие в нашем уме подспудные процессы.
Кони лимбической системы прочно держат власть сотни миллионов лет и весь начальный период человеческой жизни. Власть же отдавать никто не любит – ни люди, ни поведенческие механизмы, ведь они во многих отношениях подобны мини-личностям. Эти звери привыкли к дикой и необузданной свободе. Для них совсем не очевидно, что им полезно было бы этой властью поделиться и прислушаться к кому-то ещё. Да и думать лимбической системе об этом некогда. Её существование пронизано разладом, борьбой за власть, которую ведут потребности, импульсы и сценарии поведения. Они постоянно выкидывают различные фортели, так что колесница то гуляет из стороны в сторону, то упрямо замирает, то опрометью несётся со склона.
Ум человека, в котором правит бал лимбическая система, является малым умом. Он узок, сомкнут, зашорен и ограничен – под стать тем древним силам, что им правят. Малый ум также известен как эго. Эго рождено невежеством и конфликтом, работает за счёт невежества и конфликта и порождает невежество и конфликты. В дыму ведущихся им сражений невозможны подлинная ясность, знание и равновесие.
Суть эго заключается в подчинении настоящего будущему и в установке на обладание. Оно делит мир на добытчиков и добычу, на собственников и собственность. Как следствие специфического мировоззрения эго, человек малого ума всегда борется с миром за ресурсы. Для него все есть ресурс, всё является ресурсным. Эгомания может быть потому названа и ресурсоманией – постоянным извлечением из мира ценностей, добычей и майнингом ценностей и присоединением их к себе в том или другом смысле.
Эго познаёт мир с позиций своей узости и видит лишь малый контекст собственной жизни, малую часть причин и следствий. Из-за того, что оно не видит множества связей там, где они есть, оно кажется себе оторванным от мира и не понимает, как устроены те главные ценности, к которым само и стремится. Эго недоступно понимание природы счастья, творчества и смысла. Следовательно, оно ищет их по ложным адресам – в установке на обладании. Оно нацелено на создание предметов, на приобретение внешних ресурсов власти, имущества и людских симпатий. Даже когда эго посвящает себя созданию знания и информации, оно воспринимает знание как мёртвый предмет, как внешний ресурс. Знание не становится его частью и не меняет его суть. Эго не в состоянии применить получаемое им знание и возлежит на этом знании, как собака на сене.
Большинство интеллектуалов являются лимбическим типом личности, потому что научная деятельность, искусство и образование есть для них способы добычи ресурсов. Это формы эгомании и служения будущему, которые приносят им статус и укрепляют их представление о собственной ценности и полезности. С помощью интеллекта эго подтверждает себя и пытается увековечить «Я» во времени в плодах собственной деятельности. Это ставка на расширение личной территории, и мы уже достаточно много сказали о том, почему эта ставка обречена на постоянный проигрыш.
Гармония
Проследим пройденный нами путь. Согласно рассмотренному в самом начале основному прозрению мировой философии, всё в нашей жизни зависит от структуры ума. То, что в нём происходит, определяет не только наше самоощущение, но и все наши проявления во внешнем мире, определяет наши поступки и характер влияния на мир.
В уме в свою очередь всё сводится к взаимоотношению частей. С позиций нейробиологии, мозг представляет собой систему, состоящую из миллиардов маленьких компьютеров, которые объединены в крупные блоки из нейросетей разных масштабов. Сами эти компьютеры, наши нервные клетки, по большей части идентичны по своей вычислительной мощности. Это компьютеры одного поколения, созданные эволюцией по общей генетической технологии. Следовательно, разница между одним умом и другим заключается прежде всего в том, как именно его части связаны между собой, а не в том, каковы эти части. В конце концов, свойства последних приблизительно одинаковы.
Когда в нашем уме много внутренних противоречий, он работает плохо. Нервная энергия ходит по кругу и теряется в бессмысленных информационных конфликтах. В уме возникает много шума и мало сигнала. Он отделён от своих высших возможностей и может начать разрушать сам себя. Однако как только накал этих конфликтов снижается и возрастает мера творческой самоорганизации, ситуация резко меняется. Части ума начинают дополнять друг друга и тем самым оказывать помощь, а не ставить палки в колёса.
Такое состояние информационной системы, при котором её части находятся в продуктивном взаимодействии, называется гармонией. В этом смысле она есть не расплывчатый художественный эпитет, а строгий научный термин на пересечении кибернетики, нейробиологии и философии. Одновременно гармония обозначает меру, в которой части системы продуктивно взаимодействуют друг с другом. Гармонии может быть больше или меньше.
Чем более гармоничным является ум человека, тем полнее он способен проявить свою творческую и познающую природу. Небо нашей внутренней жизни расчищается от туч, и наше видение приобретает цельность, остроту и точность. Каждый шаг в направлении гармонизации ума делает нас сильнее и успешнее в любой задаче, за которую мы берёмся. Это фундаментальное условие свободного и полного высвобождения творческой энергии, которая и составляет сущность мироздания. По этой причине гармонию можно назвать высшей целью и ориентиром нашей деятельности. Дальше и глубже её нет ничего, за одним только исключением. За исключением творческой природы мира, ибо она бесцельна и существует для себя в бесконечном разворачивании настоящего момента.
Общее движение человечества
Слово citta нередко переводят на западные языки не как «ум», а как «сердце». Из того, что было сказано выше, понятно, что ум есть всё вместе взятое, в том числе и «сердце». Однако перевод citta с помощью слова «сердце» есть крайне сбивающий с толку вариант. «Сердце» есть лимбическая система. Это спонтанный порыв, неосознанность, желание, чувство, инстинкт. У сердца есть и хорошие, и плохие проявления, однако оно невежественно. Называть наш ум «сердцем» означает называть целое именем его самой невежественной части. Это оказывается равноценным наделению лимбической системы руководящими обязанностями, к которым она плохо приспособлена.
Лимбическая система является главным очагом дисгармонии и искажений восприятия в человеческом уме, а для лидера это катастрофические качества. По этой причине философы, пророки и учёные человечества всегда видели своей первоочередной целью преодоление малого ума эго, а не его возвеличивание. Они сознавали, что необходимо снабдить сердце разумной способностью видения и добиться его гармоничной интеграции в большом уме.
Наиболее известная в западной культуре формула для этого духовного проекта есть усмирение чувств с помощью веры и с помощью разума. В первые столетия новой эры христианство подняло её на свой щит. До возникновения христианства усилением полномочий возницы занималась и мыслящая элита античности. Упор на развитие разума делали все выдающиеся философы античного мира, начиная от Фалеса, Парменида и Гераклита через Платона и Аристотеля вплоть до эпикурейцев и стоиков Рима. Конечно, античные мыслители весьма отличались от мыслителей христианской эпохи по части мировоззрения, образа жизни и методов культивации ума. Тем не менее как первые, так и вторые нацелили свои усилия на преобразование лимбической системы и освобождение большого ума от её ограничений.
В Древней Индии тем же самым были заняты ведические брамины, бродячие аскеты, йоги и буддисты, в Китае – даосы и конфуцианцы, а столетия спустя на Аравийском полуострове – деятели ислама. Это стало главным знаменем и Нового времени, и родившейся из него эпохи Просвещения с её подчеркнутым, но довольно грубым акцентом на рациональность.
Во второй половине XIX века Фрейд и созданная им западная психология пришли к заключению, что психика состоит из двух пластов: из сознательного и бессознательного содержания. Целью психологии стало осознание бессознательного и затем очищение его от неврозов и искажений, от психического шума и противоречий. Словом, в каждом центре цивилизации на нашей планете в каждую эпоху её существования непрерывно велись эксперименты в одном направлении.
Укрепление кортикальной системы можно назвать той магистралью, по которой движется всё развитие человечества. Несмотря на свои многочисленные различия, на этом пути встретились и пошли бок о бок и религии, и философские системы, и науки.
Одним из последних переизданий величайшего из творческих проектов человечества является научная работа психолога Даниэля Канемана. В 1960-ые годы Канеман стал одним из первопроходцев в строго научном и экспериментальном изучении бессознательных искажений восприятия и процесса принятия решений. Работа Канемана и его коллеги Амоса Тверски имела такое большое значение для научного мира, что была достойна Нобелевской премии. Однако возникло неприятное осложнение: не существует Нобелевской премии по психологии.
Тогда Нобелевскому комитету пришлось пойти на большую широту взглядов и подобрать для Канемана категорию, которая была наиболее близка к содержанию его исследований. Такой категорией оказалась «экономика», и в 2002 году он получил Нобелевскую премию по экономике. Дополнительным резоном для такого выбора стал тот факт, что психология принятия решений и бессознательных искажений восприятия играет огромную роль в нашем понимании экономических процессов.
Итоги почти пятидесяти лет научной деятельности Канемана были дистиллированы им в книгу 2011 года под названием: «Thinking, Fast and Slow», – которая стала мировым бестселлером. На русский язык её название было переведено весьма странным образом как «Думай медленно… решай быстро».
И что же мы обнаруживаем в этом бестселлере? То же древнее деление на два, о котором мы столько раз говорили. Канеман называет этих старых друзей человечества совсем по-простому: «система 1» и «система 2». Первая соответствует бессознательному, а вторая воплощает наш сознательный контроль и целенаправленный мыслительный процесс. Вся книга посвящена тонкостям их геополитических игр, которые разобраны на свежем экспериментальном материале.
Канеман провёл ребрендинг некоторых из идей Фрейда, а затем обильно развил их не из желания соригинальничать и стяжать побольше личной славы. Так и Фрейд переназвал и переопределил древнюю дихотомию чувств и разума и глубоко запустил руку в наследие Ницше не из пустого тщеславия. Дело в том, что некоторые ключевые идеи нужно переиздавать раз за разом. Этого требуют и новые исторические обстоятельства, и новые данные. За счёт этого наше понимание главного восходит ко всё большим степенями совершенства, его границы уточняются, а само оно насыщается необходимыми подробностями.
Такие повторения необходимы ещё и потому, что каждое поколение людей должно узнавать это заново и при этом на своём собственном языке. Мы проносим эстафету знания и через поколения, и через свою личную жизнь. Невнимание к тому, что мы держим в руках и неумение вспоминать об этом раз за разом приводит к утрате существенного.
Имея это в виду, резюмируем пять главных изъянов лимбической системы. Их сведение воедино позволит органично перейти к следующему этапу.
1. Низкая познавательная способность и недостаточная информированность. Лимбическая система есть низкоуровневый механизм, а потому она оперирует малым числом сведений в очень узкой перспективе. Большая часть причин и следствий в пространстве и времени находятся для неё в тёмном пятне неведения. Из-за этого малый ум тяготеет к решениям, которые приносят небольшую выгоду сейчас, но забирают у нас возможности потом. Эго просто не видит так далеко. Ещё чаще оно толкает нас на путь, который плох и сейчас, и потом. Ему недоступен широкий контекст жизни.
Ранее мы уже обсуждали некоторые из типичных ошибок логики эго. Их дальнейший разбор лишь увёл бы нас в сторону от главного ориентира исследования – от того, как научиться их устранять. Для интересующихся примерами, однако, существует обширная специальная литература, которая почти целиком состоит из подробных иллюстраций познавательной ограниченности лимбической системы и экспериментальных доказательств этого. К числу таких работ принадлежит и упомянутая книга Канемана, а также его книга «Шум», вышедшая в соавторстве в 2021 г.
2. Повышенный объём внутренних конфликтов. Основу лимбической системы составляют потребности, которые беспрерывно требуют к себе внимания и одновременно с этим пытаются заткнуть своих многочисленных конкурентов. Они делают это, генерируя нервные импульсы влечения и отторжения. По итогам суммации этого совокупного крика другие части нервной системы выбирают самый громкий из прозвучавших голосов. Он и ложится в основу поведения в данный момент.
Конечно, конкуренция – это хорошо, но она полезна, лишь когда осуществляется в меру и согласно некоторым правилам. Перепроизводство конфликтов в уме приводит не к выявлению лучшего, а к ослаблению и разрушению нервной системы. Психическая борьба выводит нас из равновесия, необходимого для действия. Полуслепое, оно слепнет от этих боёв ещё больше.
3. Повышенный объём информационного шума. Из-за слабости познавательных инструментов и внутренних противоречий лимбическая система совершает большое количество просчётов. Она производит очень много шума, то есть бесполезной или вредной информации. Её вердикты и решения не попадают в такт обстоятельствам жизни и оказываются не способны реализовать наши главные потребности оптимальным образом. Мы ставим неверные цели, выбираем ошибочные стратегии их достижения, а сила эмоциональных реакций не соответствует значимости вызвавших их событий. Пустяки вызывают бурю, а самые важные стороны нашей жизни остаются незамеченными.
4. Слабая обучаемость. Как и всё старое, облеченное властью и прочно за неё держащееся, лимбическая система отличается упрямством. Она делает ошибки, но не видит их. Когда же ошибка ей обнаруживается, пластичность малого ума так низка, что по большей части эта ошибка никак не исправляется. В таких случаях мы наблюдаем в себе следующую картину: мы сознаём, что с нашими психическими процессами и поведением что-то однозначно не так, однако от одного этого осознания они ничуть не меняются. Даже когда малому уму эго плохо и он отчётливо понимает, что дела идут наперекосяк из-за тех или других особенностей его поведения, их изменение требует титанических усилий.
То, почему лимбическая система так упорно сопротивляется переменам, объясняется особенностями её эволюции в масштабах последних сотен миллионов лет. Она была первым поистине сложным механизмом для управления поведением в природной истории, и этот механизм возник у организмов с довольно низкими познавательными способностями. Им нельзя было позволить неуклюже ковыряться в программном коде, свободно менять себя и решать, что ошибка, а что правильно. Вся ставка была сделана на полностью автоматизированные генетические механизмы изменений.
Согласно этой логике, если с такими генами и таким поведением некоторые существа выживали лучше, значит они всё делали правильно. Если же они не выжили – ну что ж… Здесь эволюция разводила руками. Вне всякой зависимости от того, как хорошо или плохо было устроено отдельное существо, само оно почти не менялось. Менялся генофонд его потомков, в который попадало меньше генов от вымерших неудачников и больше генов от триумфаторов.
Мы являемся наследниками всё той же лимбической консервативности. Хотя наши потребности и бессознательные программы могут меняться своими силами, они весьма слабо способны учиться. Различие между изменением и обучением состоит в том, что обучение предполагает возникновение более совершенной информационной модели и нового эффективного способа взаимодействия с миром.
Лимбическая система в своих переменах, когда она вообще эти перемены допускает, периодически переходит от одной ошибки и крайности к другой. Учиться, а не просто меняться она способна в первую очередь сторонними силами. Ей должен помочь наш разум, который с этой целью и возник. Возница разума снабжает её панорамным видением и решениями арбитра, основанными на этом видении. Это снижает количество шума и гармонизирует малый ум, делая его большим и цельным.
5. Шаблонность. Прямым следствием низкой изменчивости малого ума является его шаблонность. Малый ум руководствуется генетической инструкцией и наслаивает поверх некоторые усвоенные культурные образцы. При столкновении с новой ситуацией он тотчас достаёт из кармана книжечку и сверяется с записями. Он руководствуется воспоминанием, а не свежим восприятием. Он реагирует, а не действует.
Действие и реакция
Вне всяких сомнений, инструкции и протоколы, в том числе генетические, крайне удобны. В них запечатлевается опыт прошлого, а затем делается то допущение, что будущее в основных чертах это прошлое повторит. Зачастую это допущение верно, потому автоматические реакции позволяют принять много верных решений крайне малыми ресурсами. Запись в книжечке делается один раз, а служит она очень долго.
Таким образом, основная причина, по которой поведение живых существ основано именно на автоматических и бессознательных реакциях, состоит в соображениях экономии. Так мы экономим когнитивные усилия. У большинства организмов нет не только времени, но и никакой возможности разбирать по кирпичикам каждую новую ситуацию, в которую они попадают. Они могут вести себя исключительно по унаследованному протоколу и порой вносят в него небольшие коррективы. В тех узких границах, которые этот протокол разрешает.
Крайняя скупость неизбежна для умственно бедных существ, но человек устроен намного богаче. В нашем случае не просто возможны, но и необходимы обширные изменения протокола. Когда мы вместо внимательного восприятия себя и мира основываем жизнь на бессознательной инструкции, то к нам становится полностью применима пословица, гласящая, что скупой платит дважды. Когда экономия превращается в скупость и становится привычкой, мы платим и дважды, и трижды, и четырежды. Наконец, мы оказываемся банкротами.
В своих работах Даниэль Канеман прекрасно показал, что практически все искажения восприятия являются отчаянными попытками ума сэкономить. Мы полагаемся на древний и устаревший протокол вместо свежего восприятия ситуации и свежего действия в ней, потому что это дешевле. Наш мозг не выпускает из рук свою книжечку и поступает по ней, ведь это проще, чем оглядеться и подумать. Канеман называет такие манёвры скупости эвристиками от греческого корня «находить», «открывать». Эвристики есть способы, который когда-то «нашла» нервная система, чтобы срезать себе путь и не тратить ценную энергию напрасно.
Когда ум постоянно срезает пути и слишком уж заворожённо смотрит в свою заплесневелую инструкцию, видавшую ещё динозавров, он теряет контакт с реальностью. Во-первых, никакая инструкция не может вместить богатства жизни. Она может быть лишь отправной точкой, а не единственной опорой для действия. Во-вторых, инструкции устаревают, тем более за сотни миллионов лет. В-третьих, экономия – это хорошо, но в разумных пределах. Нам нет никакой нужды быть настолько скупыми.
Лишь в процессе траты себя, траты энергии, инвестиций своего капитала наш капитал возрастает. Скупой не только платит дважды, а вдобавок к этому дважды лишается возможности заработать. Он лишает себя перспектив роста. В наших интересах научить свой ум жить на более широкую ногу…
<…>
Получить доступ к полной версии статьи и подкаста
Канал в Telegram // YouTube // ВК // Поддержать автора
