После отпуска начал летать регулярно только в мае. Что я называю регулярностью в полётах? Налёт, хотя бы, часов десять в месяц. Хотя бы. А что у меня в этом году получилось?
Два месяца был в отпуске: ездил на Запад домой, а проездные выписывали на поезд. Как не крути, а две недели на дорогу накинь к 45 суткам отпуска. Вот и получается: два месяца.
На начало месяца мая у меня был общий налёт — 11 часов. Декабрь сюда тоже входит. Пять месяцев и 11 часов налёта. Интересно, а сколько мне после отпуска и с такой натренированностью дали полётов на спарке?
26 апреля слетал два полёта на спарке, а 10 мая проверили технику пилотирования на простой пилотаж и полетел сам. Три контрольных полёта с перерывом между ними две недели. Ух, какие у меня твёрдые навыки были на МиГ-23 к этому времени! Уверен, что полетел бы и после одной провозки. Не потому, что такой ас был. Раз начальство считает, что я могу это сделать, значит — смогу. Не важно, что подхожу к самолёту с мандражом. Взлететь проще, а садиться всё-равно придётся. Сомневаешься ты в своих навыках или нет. Керосин-то в баках убывает. И лучше побольше остаток иметь на посадке. А вдруг ты, и правда, промажешь с заходом?
Не помню такого случая, чтобы я уходил на второй круг из-за собственной ошибки на посадке. Такое запоминается. Но то, что к самолёту на мандраже подходил, это — помню. Странное дело: стоило двигателю запеть, а стрелкам зашевелиться, как всё волнение уходило. Меня охватывало желание побыстрее оторвать колёса от бетонки и оказаться в воздухе. Выруливал со стоянки лётчик, уверенный в себе, уверенный в машине, уверенный в благополучном исходе полёта. Потом, после заруливания, приходило понимание, что полёт тебе дался нелегко. Волосы под шлемом мокрые, шея потная, бельё под комбезом - хоть выжимай. А на аэродроме почти всегда ветер. Не простудится бы.
За май мне дали восстановиться после отпуска днём и ночью в простых метеоусловиях. Налетал около восьми часов. Не густо. И то — хлеб! Я понимал: если меня восстановят до моего уровня, то только для того, чтобы домик дежурного звена стал мне родным домом. Такая уж была практика в полках: заменщиков планировать по минимуму, а дежурствами нагружать по максимуму. Да ведь дежурное звено давно меня заждалось.
Я не помню своего первого дежурства. Оно было точно днём и прошло без впечатлений. Зато помню своё первое ночное. Меня как-то быстро стали ставить ночью дежурить. Я и днём-то не освоился толком, пару раз сходил. И в это первое ночное дежурство меня подняли. Что было в Орловке очень редко. Ух, как сладко заныло в груди! Нарушитель! Вот оно то, для чего меня готовили всё это время после училища.
Меня начали наводить, а потом дали команду включить прицел на излучение. На проверках такую команду не дают, чтобы не засветить боевые частоты прицела. Только при реальном наведении.
Застучала кровь в висках. Командный пункт несколько раз менял мне курс и я потерял представление о своём месте относительно аэродрома. А прокладка пути у меня всегда шла машинально в голове.
Вот цель впереди меня. Жгу взглядом индикацию прицела, ищу метку. Тут офицер боевого управления даёт команду выключить излучение. А я-то ждал, что мне прикажут включить оружие. Уже примерился к АЗС. И дырку наметил на парадном кителе. Ну, ладно, похожу без ордена.
Меня подняли на большую высоту, приказали выпустить крыло и установить экономичный режим. Направление полёта было на северо-запад. Вдоль границы с Китаем. Я достал карту, добавил освещения и начал определяться со своим местоположением.
Дальномер мотал и мотал километры. В эфире стояла космическая тишина. Когда показания перемахнули 300 километров, я забеспокоился. Они там про меня не забыли? Решил напомнить о себе докладом остатка топлива. Офицер боевого управления дал квитанцию и опять пропал. Слышит и то — хорошо. Не забыли.
Сидел, как на иголках. Ох, как мне не нравилось удаляться от аэродрома этой безлунной ночью. И внизу-то была непроглядная темень. Каждый новый километр на дальномере, как новая иголка в мягкое место. Наконец, командный пункт дал мне разворот на аэродром. Уже в процессе разворота на дальномере выскочила цифра 400 и начала отматывать назад. Сверился с землёй по дальности и азимуту: всё у меня правильно показывало. Теперь надо топливо экономить.
Сел на своём аэродроме штатно. Топлива хватило. Это я по неопытности волновался. Первый раз так далеко без предварительных расчётов расхода топлива ушёл.
Оказалось, что я был за цель, проверяли дежурные силы других полков. Хорошо, что я не слышал радиообмен. Лишние волнения: там, в перехватчике, тоже сидел орёл, который уже наметил дырку на кителе. И примерился к включению оружия.
В начале июня меня восстановили при минимуме погоды днём. Проверили по всем видам лётной подготовки на спарках и дали слетаться с ведомым, а потом и звеном. Сходил на одиночный перехват. К боевому дежурству готов! Но меня ждал совсем не домик дежурного звена.
Благополучно сдали полугодовую итоговую проверку. Приезжий подполковник, обходя строй, задержался взглядом на мне и моих лётчиках. В глазах у него мелькнуло любопытство. Я уже был знаком с этим выражением глаз. Оно появлялось у новых в полку офицеров, когда они видели меня со своим звеном в повседневной форме. Старлей, неказистого роста, стоит впереди капитанов, которые почти на голову выше его. Карьерист! Или - волосатая лапа в Москве.
Мои однокашники уже ходили с капитанскими погонами, а я — со старлейскими. Парни мои смирились со своей долей — подчиняться младшему по званию, да и не такая это и редкость в армии. А вот я тяготился своим партийным взысканием, которое отодвинуло мои капитанские звёздочки на год. Минимум.
Я освоился в роли командира звена. Не сразу, но нашёл верный тон общения со своим ведомым капитаном. С Шурой Никодимовым мне его и не надо было искать. А Юрик Никодимов, поняв, что я держу всё под контролем и не постесняюсь отстранить от полётов за прегрешения, присмирел. Годик-то можно потерпеть противного командира звена.
А был момент, когда я поставил вопрос в звене ребром. Опять это получение оружия на полёты. Теперь уже мой ведомый начал грешить этим. Пришлось ему в присутствии Никодимовых пригрозить, что в следующий раз я его отстраню от полётов. Не остановлюсь перед тем, что это было не принято в полках, чтобы командир звена отстранял от полётов своих лётчиков. Плевать я хотел на то, что подумают обо мне, как о командире, который не справляется со своим звеном.
Странно, но это сработало. Возможно, капитан к этому времени понял, что я слов на ветер не бросаю.
За полгода командирства и мне пришлось смириться с тем, что приходится воспитывать подчинённых, которые почти в два раза старше меня. Один из прапорщиков периодически злоупотреблял спиртным и буйствовал в семье. Не самые приятные командирские обязанности — найти слова, чтобы как-то удлинить эти периоды трезвой и мирной жизни подчинённого. Тщетные потуги. Но отрицательный опыт, тоже — опыт.
Я отлетал три лётных смены в первой неделе июня и командир эскадрильи огорошил меня известием о перегоне. Мне предстояло перегнать пару боевых на ремонт в Нижний Тагил.
«Я же ещё в перегоне не участвовал, - в панике подумал я, - и сразу — старшим?»
- Что, - заметил моё смятение комэск, - страшно? А ты как хотел? Оклад командира звена надо отрабатывать.
Против такого аргумента не попрёшь.
Ведомый мой в аналогичных мероприятиях участвовал, поможет мне. Но вряд ли он участвовал во всех процедурах перегона.
Капитана не получил.
Как бы и должности не лишиться из-за этого перегона!
