В этой дневниковой заметке об итальянском турне Эдуарда Лимонова, которое состоялось в 2018 году, читатель узнает где центр сатанистов в Италии и как Санкт-Петербург связан с итальянским вином – проект @wargonzoya продолжает публикацию итальянского дневника своего автора, Дмитрия Селезнёва (Старый Шахтёр), посвящённого 80-летию русского писателя.
Тети. Характер умеренно-итальянский, сдержанный. Но издатель он неистовый. С подчинёнными по работе поддерживает дружеские отношения, что не мешает ему их безжалостно эксплуатировать, когда нужно. А нужно было сейчас. У него в штате, помимо него, три человека и десяток фрилансеров. Две полные и неповоротливые девушки в офисе и Алесандро, его помощник, который в основном и выполняет всю организационную работу – о нём разговор отдельный. Мне уже пожаловались на Тети несколько его людей. Тети страдает «детской болезнью» руководителей – отдавая поручения, он ежесекундно контролирует исполнителя. Звонит ему, переспрашивает, чем только исполнителя нервирует. Хотя с некоторыми людьми такой контроль и необходим.
Я никогда не видел, чтобы Тети раздражался. На его запечённом, немного жёлтом лице – проблемы с печенью – неизменная тонкая улыбка, временами хитрая и подобострастная. Надо отдать ему должное – он навёл шороху с приездом Э. Э дал уже десятка два интервью, его фото и статьи о нём появилось во многих итальянских газетах. Даже российское телевидение сделало в Риме о нём репортаж, как обычно, выдернув из разговора те фразы, которые нужны для пропаганды.
Тети всегда опаздывает. Всегда. За это его бы пунктуальные немцы расстреляли, но мы не немцы, а мрачно-весёлые русские люди. Да и немцы сейчас уже не те, и, к тому же, на собственный расстрел Тети бы опоздал. Но мы уже к его опозданиям привыкли. Мы «сидим на чемоданах» – роль чемоданов выполняет мой рюкзак и маленькая походная сумка Э – и ждём сообщения, что нужно спускаться вниз и ехать во Флоренцию. Там нас – Э, меня, Тети и его помощника Алесандро – должны забрать и отвезти в Пистойю.
Но по пути мы едем в редакцию. В редакции суета – все готовятся к выезду в Турин, на книжную выставку. Пакуют книги, стеллажи. Тети даёт последние распоряжения и постоянно говорит по телефону. «Последние» распоряжения настолько последние, что мы чуть ли не силой вытаскиваем его из издательства, чтобы не опоздать на поезд.
Но опоздал поезд, а не мы – мы приехали на вокзал раньше за сорок минут. Видимо, это итальянская традиция – опаздывать. И ещё долго прощаться друг с другом и не уходить. Для меня стало открытием, что итальянское «чао!» означает не только прощание, но и приветствие. Вот, наверное, поэтому итальянцы, повстречав друг друга, долго не могут разойтись. Они болтают друг с другом без умолку. Чао-чао-чао, алора-алора. Они могут болтать и с абсолютно незнакомыми людьми. Когда мы прибыли на вокзал во Флоренцию, Тети и Алесандро заговорили на перроне с каким-то посторонним итальянцем и о чём-то долго и оживлённо с ним разговаривали. Подозреваю, что о чём-нибудь ужасно бесполезном. Русские мужики, вот, когда встречаются, мало говорят. Им сказать друг другу нечего. Казанский вокзал. Один русский мужик встречает другого. Поезд медленно подъезжает к перрону, тормозит. Последний толчок, и состав, лязгнув всеми вагонами, останавливается. Из вагона открывается дверь, выходит проводница, обтирает поручни и отходит в сторону. Из вагона начинают выходить люди с чемоданами и сумками. Вот и тот, кого встречают, появляется в проёме. Он выходит с чемоданами на перрон. Встречающий его узнаёт, подходит. Они, обменявшись короткими приветствиями, жмут друг другу руки. Дальше молча идут по перрону, пока один из них не нарушает молчание:
– Как погода в Сызрани?
– Хорошо. А у вас?
– Тоже хорошо.
– Как жена, дети?
– Всё нормально.
– Как тёща?
– Уже лучше, но лучше б не было.
– Ну и слава Богу!
Идут дальше, молчат, толкают чемоданы. Медленно падает снег.
У вокзала нас встретил аккуратный, полноватый юноша, в джинсах, в отглаженной белой рубашке и аккуратном, приталенном синем пиджаке. У него гладкое розовое лицо, румяные щёки и у него очки. Я про себя сразу дал ему погоняло: «Отличник». Несмотря на свою юность, он возглавляет культурный центр Пистойи, он начитан, образован и неплохо владеет английским языком, в отличие от меня, у которого was и ныне там. И «э-э-э» в моей английской речи только иногда совпадает с неопределённым артиклем.
Флоренция – мой самый любимый город Италии. Это родина Данте, тут он познакомился с Беатриче. Тут второй по величине католический собор, после собора Святого Петра в Риме, он называется Санта-Мария-дель-Фьоре. Тут и Мазаччо, и Микеланджело, и Боттичелли, и Леонардо с да Винчи, да кого тут только нет! Разрезает город кривой саблей пополам красивая река Арно. Её воды сине-зелёные, но, когда пройдёт дождь или растает снег, они окрашиваются в коричневый цвет. Я хорошо помню Флоренцию, я был в ней четыре раза. Но с вокзала мы уезжаем на машине в Пистойю, а вернёмся во Флоренцию только в конце тура.
На горизонте за окном мелькают посёлки, пастбища, виноградники. Волнистой линией медленно плывут на горизонте сизые холмы Тоскании. «Отличник» разговаривает с Э на неплохом английском. Так, между прочим, он заявляет, что Пистойя считается центром сатанистов и местом их паломничества. Сатанисты? Свят-свят-свят-свят. Этого ещё только не хватало.
Нас поселяют в гостиницу при культурном центре. Гостиницу открывают перед нами – на сегодня мы единственные в ней посетители. По-видимому, туристы-сатанисты селятся в каком-то другом месте. Нам достаются апартаменты средневекового размера с высокими сводами, вторым этажом с перилами и гулким эхом. Лестница со вторым этажом дико Э веселит, он взбирается и, используя второй этаж как кафедру, произносит, размахивая руками, импровизированную речь на английском. Его слушает и внимает преданная и плохо понимающая английский толпа в одном моём лице. «Либерти!…Фридом!...Виктори!…», – узнаю я знакомые английские слова.
За окном лужайка и видна колокольня. Это задний двор церкви Сант-Андреа, Святого Андрея, по-нашему. Э вычитал в туристическом проспекте, что там находится голова предателя, об которую тушили факелы гробокопатели. Предателя звали Филиппо Тедески, 693 года и четыре дня назад он открыл герцогу соседней Лукки ворота города. У герцога было тараканье имя – Каструччо Кастракани. Он был гибеллином и гибель принёс гвельфам Пистойи. Я всегда путаю гибеллинов и гвельфов и лезу в Википедию, чтобы не ошибиться. Вот и сейчас я там вычитываю, что гвельфы – это сторонники Папы Римского, а гибеллины – Императора. Но как же Данте, который был, как пишет та же самая Википедия, гвельфом и у которого, как написал он сам, в аду варились многие Папы? А ведь ещё есть белые и чёрные гвельфы! Очень сложно разобраться в этих группировках, кто есть кто, но в Средние Века, как видно даже из этого туристического проспекта, отлично разбирались и о голову предателя долгое время тушили в церкви факелы.
В Италии ещё со Средних Веков до сих пор развит городской сепаратизм. До деления на районы, как в Воркуте в 90-е, пока не дошло, но, как и в Воркуте девяностых, здесь недолюбливают соседних чужаков. Если в Пистойе не любили луккан (или как правильно написать – лукканцев?), то в Лукке до сих пор не любят пизанцев. Об этом мне ещё рассказывал если не талантливый, то гениальный русский скульптор и академик, живущий в Лукке, с которым я познакомился год назад. Мы были тогда с женой во Флоренции, и он через неё пригласил нас в гости. Тогда выяснилось, что Алексей – так его зовут – в 90-е чуть ли не принадлежал к той же партии, что и мы (которая, скорее всего, ближе к гибеллинам, чем к гвельфам), и что он лично знает Э. Он однажды помог ему избежать нападения – случайно заметив на Новом Арбате, что за Э следят, увёл его от слежки. Этот эпизод Э описал в одной из своих книг. Правда, это только отсрочило нападение – через несколько дней на Э всё равно напали и сильно избили. С тех пор на улице Э всегда сопровождают, и в этой поездке сопровождаю его я.
И сегодня я, подобно Филиппо, вечером «открыл ворота» Пистойи своему другу, жителю Лукки, чтобы он встретился с Э, а я мог встретится с ним. Мы встретились на званом ужине, который в честь Э дал местный мэр. Было мясо, бекон, какие-то сухари, салаты, разговоры на итальянском, английском и русском языках. Было вино, хорошее красное вино. На бутылке было написано «НЕВА», и бутылка радовала сидящих за столом своим содержимым, а своим названием она могла бы порадовать жителей Санкт-Петербурга, а также любителей каламбуров и греческой мифологии.
Мария, жена Алексея, рассказала мне за столом удивительную историю. Они с мужем долго сомневались, следует ли им перебираться жить в Италию или нет. Мария – девушка верующая, и со своими сомнениями она пошла в церковь в надежде на то, что там ей будет дан знак. Однако никого знака она не дождалась и собралась уходить. Развернувшись к выходу, она увидела парня в футболке, на которой было что-то написано по-итальянски. Она не придала этому значения и вышла. Однако парень в итальянской футболке её догнал и стал говорить всякую ерунду, подобную той, что говорят молодые парни, увидев красивую и грустную девушку, выходящую из храма. Мол, типа, почему вы такая грустная и невесёлая, посмотрите, какое небо голубое, какая трава зелёная, как радостно светит солнце, надо ведь уметь СЧИТЫВАТЬ ЗНАКИ. После этого выбор был сделан в пользу Италии. Удивительная, удивительная история!
Потом в средневековом зале c очень гулким эхом проходила презентация. После неё молодой мэр Пистойи устроил экскурсию по своему средневековому кабинету. Мэр из «правых» (гвельфы? гибеллины?), он недавно выиграл выборы у «левого» предшественника и только недавно въехал в этот кабинет. В кабинете высокие арочные потолки, в углу герб Пистойи и неудобный овальный стол для заседаний с громоздкими деревянными стульями. Между двумя окнами с закрытыми ставнями рабочий стол мэра, на нём стоит компьютер, разложены бумаги и канцелярские принадлежности. Возле стола светильник на высокой тонкой ножке. Над столом огромное полотно, на которой изображена тайная вечеря, последнее заседание Христа со своими апостолами.
Потом все высыпали шумной толпой на полуночную средневековую каменную пьяццу. Площадь пуста и квадратна, и на ней, кроме нас, никого. Прилегающие дома смотрят слепыми амбразурами чёрных окон, их стены отражают гепатитно-жёлтый свет встроенных светильников. В левом углу высится тёмная башня городской ратуши, и из-за неё выглядывает белый шестиугольник баптистерия.
Я вспомнил, как так же, поздно вечером, год назад мы вместе с женой бежали по каменным и пустым улицам соседней Лукки, чтобы успеть на одну из последних электричек до Флоренции. Вместе с нами бежал и русский скульптор Алексей, у которого мы были в гостях. Мы хорошо выпили и покурили в тот вечер, и моё обострённое алкоголем сознание запомнило этот ночной забег по улицам средневекового города. Мелькала между каменными домами полная луна, сопровождая нас своим мертвенно-бледным светом, улицы были пусты, как сейчас. Я бежал, преисполненный чувством радостной тревоги, оттого что мы можем опоздать на поезд, и весёлого пьяного восторга, потому что забавно было, что по пустому итальянскому городу бегут в ночи трое выпивших русских: я, моя жена, и наш друг-академик, входящий в топ самых продаваемых современных скульпторов. На электричку мы успели, и из окна мы с женой махали Алексею, а он с перрона махал нам в ответ.
Читать другие страницы итальянского дневника об Эдуарде Лимонове:
День четвёртый
День пятый
День двенадцатый и тринадцатый, последний
**наш проект существует на средства подписчиков, карта для помощи
4279 3806 9842 9521