Главка "В Париж к черту на кулички" здесь
Наш двухнедельный дармовой тур по Западной Европе мы как не совершали. Словно вовсе и не были в этих разных там парижах, берлинах и варшавах, а мельком поглядели за ужином на их архитектурные и прочие прелести по каналу «Телепутешествия». Одним словом, благородного волнения от приобщения двух воронежских провинциалов к ценностям высокой культуры западного мира не наблюдалось.
Помню, в первой моей забугорной поездке (той самой, когда мы с Зоей случайно встретились на Карловом мосту), я убедился, что нас, россиян, местные видят за версту. До сих пор перед глазами очередь за кроссовками в одном пражском универмаге из оголтело налетевших эсэсэровских туристов образца 1987 года. И как местный мальчуган Славкиного возраста строго тычет в них пальцем, громко обращаясь к своей раскованной мамке в моднючей замызганной майке и домашних шлепанцах: «Rusko! Rusko!!!» Сейчас в этом плане здесь посложней. Глаза в глаза русским улыбаются, большим пальцем зачем-то восторженно тычут в небо, а вслед, я это затылком почувствовал, глядят насторожено, с прищуром. Иногда и вовсе тревожно. Все смешалось в головах европейцев: трагедия на Украине, бомбёжки запрещённой в России ИГИЛ, возвращение в Россию «блудного» Крыма и наше по их меркам чуть ли не дикарское непризнание толерантных ценностей однополых браков и прочего сладостного набора рокового содомства. Некоторые так и вовсе смотрели на нас как на завтрашних оккупантов, уже приглядывающих себе в Европе зимние квартиры в любимом русскими классическом стиле.
И это мешало нам восторгаться Лувром, Дрезденской картинной галереей или Королевским дворцом Сигизмунда? Вовсе нет… Радость бытия нам с Зоей Витальевной отравляло… потаённое чувство вины перед неугомонным Славкой. Мы пребывали в некоем ступоре и почти не выходили из нашего Small Hotel.
Вы видели людей, которые из благородной старой Европы вернулись бы с пустыми руками? Это мы, господа.
Поверьте, выбор, что там прикупить, был. Очень даже впечатляющий. Они все ещё продолжают нас удивлять своим особым стилем во многом, кроме, само собой, ракет и танков. В первую очередь, как всегда, по части гастрономии. Помнится, первый раз мне по-настоящему стало за бугром больно за державу в далёком нищем 1994-м. Я тогда в составе делегации ездил во Францию на symposium (с латыни буквально – пиршество) «Как находить выход из исторических конфликтов и возможна ли история без идеологии?» Что мы тогда наговорили друг другу, не помню, и помнить не надо, но вот реально не забуду, как нас повезли на всемирную Парижскую выставку-ярмарку европейской жрачки. Со вздохом признаюсь, что испытал мещанский шок при виде тамошних красиво упакованных сотен разновидностей колбас, сыров, вин и экзотического мяса крокодила.
По ходу нашего с Зоей турне я в баре одного из отелей (до магазинов мы не добрались по уже озвученной причине) было положил глаз на бутылку страсбургского белого и на пятидесятипятиградусный зелёный Шартрез из настоя на 130 травах. Зоя, как я заметил, вздохнула в сторону фуа-гра, известного ещё со времён Древнего Рима – необыкновенный паштет из неестественно жирной гусиной печени, на срезе похожий на живой мрамор с сочными прожилками – некая оранжевая консистенция, не бередящая вовсе мой могучий русский аппетит. В итоге мы вернулись в Россию лишь с польским домашним козьим сыром oscypek – для Славки, господа, для Славки....
Воронеж встретил нас густым кленовым листопадом. Ну хоть заноси его в природные анналы. Этот листопад 19 октября 2015 года стал событием по своей масштабности. Ему предшествовал первый настоящий морозец. На исходе ночи он уверенно укрепился на неожиданных минус пяти. И лист сорвался, как приказ свыше получил.
Густо, масштабно запорошило. В парке возле нашего дома матерые тридцатиметровые клёны до захода солнца неутомимо сбрасывали листья всех раскрасок. И пикировали те, и вертелись в штопоре, и плавно, затяжно описывали последние круги. Сквозь аллею взгляд не проникал и до половины её. Все застила, непроницаемо мельтеша, плотная, насыщенная лиственная метель. Сухой, минорный шорох был главным звуком Воронежа. К обеду насыпало вороха по колено. Ярко пахло вызревшим кленовым соком. В ночь этот сумасбродный падеж вдруг разом прекратился. Деревья, дружно потрудившись, отринули листья как в «Марсельезе» в революционной горячке народ отрекается от старого мира и отряхивает с ног его прах.
Пока Зоя ездила куда-то за Славиком, мне вдруг отчаянно захотелось немедленно сбежать. Сейчас ОН вернётся и моему личному пространству придётся вновь свернуться до размеров куриной гузки. Я машинально начал перебирать адреса, по каким можно было бы удариться в паническое бегство. Ничего лучшего, чем залечь в моем гараже, я в итоге не родил. Верные друзья в основной массе своей поумирали, спились или эмигрировали в разные части этого не всегда белого света.
Но идея сделать подушкой старую шину и укрываться автомобильным чехлом мне явно «не климатила», как говорили мы в годы нашей комсомольской юности.
В итоге я предпочёл тупо ждать появления Славика.
Когда приехали Зоя с внуком, я не слышал. Вовсе не слышал. Только не потому что спал или был близок к этому. Так тихо, незримо, они ещё ни разу не входили. Вернее, – он, наш Славик. Тут бы уже вихрь поднялся, как это обычно бывало, торнадо настоящее: что может и не может с грохотом падает на его пути; ботинки Славика вёртко летят в потолок; он с визгом хватает игрушку, по которой неистово соскучился, и несется с ней в танце по комнате, напевая (крича!!!) свой любимый гимн мультфильмовских Фиксиков.
Славка осторожно заглянул в комнату. Голова его мелькнула чуть ли не на уровне плинтуса. То есть он это сделал то ли на корточках, то ли лёжа. Как заправский разведчик. Потом пошёл напряжённый шёпот между ним и Зоей.
Само собой, я не подавал вида. Да и как-то не было во мне позыва на проявление бурной радости. Ведь это последние минуты, секунды, когда я принадлежу самому себе…
– Нам можно войти?.. – спросила Зоя столь тихим голосом, что мне стало почему-то стыдно за себя.
Она прошла через комнату такими мелкими шажками, какими подвигается человек, если кто-то прячется за ним.
– Поздоровайся с дядей, – вздохнула Зоя.
– Не-е-е-е!!! – заорал Славик за её спиной.
Я невольно отметил, что за время нашего отсутствия в его голосе как бы несколько прибавилось взрослых ноток.
– Не могу здороваться: я умер...
Он прыгнул на диван и распластался мертвецом.
– Началось? Ты – неисправим? Так тебя отвезти обратно на Туполева?! – с надрывом вскрикнула Зоя.
– Нет… – прошептал Славик и судорожно ужался – будто на глазах ещё похудел. То есть как бы уже по весу в минус вышел.
Название улицы Туполева мне было знакомо. Но причём она здесь? Бывало, проезжал там на своём «французе», – это чуть ли не самое глухое место Левобережного района с нелепой путаной планировкой. Унылые края, какие обычно бывают там, где на каждом шагу склады, гаражи, мрачные заводские корпуса… Обзывается эта окраина как-то странно – ВАИ. Правильную расшифровку такой загадочной, невесть из чего возникшей аббревиатуры до сих пор никто не сделал. ВАИ ко всему ещё имеет негласную хулиганскую славу. Как некогда знаменитая столица воронежской шпаны Песчановка. Она и ВАИ были некогда нашими аналогами нищих Нью-Йоркских Бронкса и Гарлема 70-х.
Минут через пять Славик осторожно прогулялся по комнате, заложив руки за спину. Словно по новой обживался здесь.
– Есть будешь?.. – тихо проговорила Зоя.
– А что-о-о-о?!! – приобернувшись, зарычало дитя.
Она мило присела рядом.
– Что пожелаешь! Щи. Пельмени. Яишенка. Сочник с молоком. А ещё мы привезли тебе из Европы польский козий сыр! Вкуснятина!
Обычно Слава в ответ на Зоины предложения еды задирал пупырышку своего носа к потолку и с нарочитым выражением мучительного напряжения начинал плямкать губами: «Чего я хочу?.. Чего я хочу?.. Ну-у-у-у… Этого… Как там его… Ничего!!!»
– Ничего не надо. Хлеба… – вдруг тихо, конкретно проговорил Слава.
Мне что-то не по себе стало.
Зоя принесла полбуханки душистого ситного и хотела нарезать его, как Славик вдруг глухо проговорил:
– Дай целый! Так жрать вкусней!
Он крепко, хватко взял хлеб, машинально, на глубоком вдохе, «нюхнул», грозно зажмурился и наискось вгрызся в спелую, взгорбленную корочку. Бровки реденькие сурово сведены, пипка носа так сморщена, что даже судорожно шевелится от напряжения. Вскраснелся. Сопит. Вдруг голову чуть наклонил, чтобы по нам быстрым опасливым взглядом зыркнуть – и снова усердно за своё азартное дело настойчиво принялся.
– Подавишься! – вздрогнула Зоенька.
– Пошла ты!.. – глухо рыкнул Славик. Машинально. Явно чьими-то чужими словами.
Мы с ней тревожно переглянулись.
Не знаю, чего было больше в её милых серо-голубых глазах: потрясения от такой вовсе не детской грубости, впервые в жизни услышанной от внука, или страха в отношении того, какой силы будет сейчас с секунды на секунду мой удар по Славкиной заднице. Момент этого явно требовал. Иного быть не могло. Миль пардон, мадам. Маленький наглец напросился. Я вынужден. Это происходит у мужика на автомате. Генетически закодированная реакция на хамство.
Славик уже съёжился, судорожно стиснув обслюнявленный хлеб и отчаянно раззявив рот. Оттуда капали крошки.
– Подавишься, чертяка! – усмехнувшись, поддержал я Зою.
Настроения ударить у меня почему-то не было. Макаренко во мне смущённо отдыхал.
Продолжение следует
Tags: ПрозаProject: MolokoAuthor: Пылев Сергей
