Современные представления об устройстве ада в значительной мере сложились под влиянием образности, созданной Данте Алигьери в его бессмертной «Божественной комедии». Размышляя над сущностью зла, он отталкивался от понимания, что людские преступления не равнозначны по своей тяжести и обладают множеством градаций, формируя своеобразную иерархию порочности и зловредности. Поскольку справедливость требует, чтобы проступок и наказание были соразмерны, поэт разделил Преисподнюю на девять кругов. В девятый круг ада, в его самое сердце и прямиком в гости к Люциферу он поместил не душегубов и не еретиков – там оказались предатели: Иуда, Брут, Кассий и все те, что рангом поменьше.
Выбор Данте никоим образом не был случаен, в нём ухвачена сущностная истина. Предательство – как может засвидетельствовать каждый из нас – действительно стоит особняком среди людских прегрешений и вызывает особое возмущение и брезгливость. В истории и мифологии мы находим сполна воспеваемых и одобряемых случаев убийства, насилия, кражи, обмана, распутства, чрезмерности и чего бы то ни было ещё. Актам же предательства никогда не достаётся возвышенного лоска. Отвращение это, что любопытно, не находится в непосредственной связи с пагубными последствиями и остается таковым даже тогда, когда никакого действительного урона обманутая сторона в сущности и не понесла. Дело здесь, я полагаю, в том, что предательство не есть некий высший вид злокозненности; это просто единственное подлинно аморальное явление, корнями в которое уходят все прочие.
По своей природе предательство представляет собой нарушение нами своего долга, отречение от собственных обязательств. Главный же долг человека есть всегда его долг перед самим собой. Утверждение это, однако, вовсе не является реверансом личному эгоизму. Дело в том, что приведение нами собственной жизни в порядок и её здоровое развитие не есть только лишь в наших высших интересах – это в интересах всего общества и тех, кто вокруг нас. Лишь сильные и заботящиеся о себе люди способны менять этот мир к лучшему и лишь в них это желание может подлинно зародиться. Те же, кто пренебрегает обязательствами перед собой опасны для окружающих не менее, чем для самих себя. Отдаваясь во власть подтачивающим их регрессу и энтропии, они подвергают свою личность порче, которая поселяет внутри озлобленность, ожесточение, инертность, отупляет и ослабляет. Скверна внутренних прегрешений неизбежно воплощается затем в поступках, становясь прегрешениями внешними, обильно сочась во внешний мир и отравляя все, до чего она касается, передавая эстафету деградации дальше.
Прежде чем стать предателями других, мы, таким образом, почти что всегда сперва многократно предаём самих себя. Описанная здесь ситуация ни в коей мере не является фигурой речи, а есть настолько точное описание положения дел, насколько это представляется возможным. Являясь вместилищем разнородных и разнонаправленных сил, человек отдаёт предпочтение тем, которые обеспечивают ему гомеостаз или толкают вниз, тем самым предавая конструктивные потенции собственного существа. По физическим законам как мира внешнего, так и внутреннего движение вниз, бездействие и разрушение всегда даются значительно легче движения вверх – им не требуется преодолевать гравитацию. Проще потреблять, нежели создавать. Проще жертвовать будущим ради настоящего, нежели настоящим ради будущего. Проще немедленно удовлетворять свои желания, а не откладывать гратификацию. Проще повторять раз за разом уже известное, следовать проторенными путями, а не осваивать новое. Проще давать волю раздражению, барахтаться в тоске, разочаровании и находить себе оправдания, нежели научиться контролировать собственное сознание и методично менять жизнь к лучшему. Проще черпать наслаждение в иллюзиях (ибо они возводятся без труда) и садистском применении своей силы, а не создавать действительные основания для радости.
Регрессивные силы и формы поведения кажутся узкому мышлению средством избавления от бремени бытия, от присущего жизни страдания, так как каждое мгновение отказа от конструктивного усилия спасает нас от напряжения. Тем не менее всякая маленькая экономия, достигаемая подобным путём, берётся в кредит у будущего с грабительскими процентами. Сберегая с каждым днём понемногу в счёт дня завтрашнего, с течением времени мы оказываемся всё глубже в долговой яме, спускаемся ниже и ниже. Место, в котором мы тогда обнаруживаем себя, есть место дурное – лучи солнца редко туда пробиваются, там холодно, мрачно и пусто, воздух сырой и нездоровый, потому и люди, живущие в этих измерениях, столь малопривлекательны.
В отношении к самому себе есть лишь один универсальный моральный принцип – не вступать в добровольной слепоте в союз с регрессивными силами собственного существа. Аморально лишь предательство своих конструктивных инстинктов и только поступок, являющийся результатом такового предательства себя, есть поступок аморальный. Предложенный подход к трактовке этической ценности действия можно назвать генетическим, ибо в нём моральный смысл деяния ставится в зависимость от лежащих в его основании движущих сил. Грубо резюмировать генетическое видение критерия моральной ценности можно словами: «Хорош поступок, имеющий хорошую мотивационную основу».
В этом он противоположен консеквенциализму – определению этической ценности действия по последствиям: «Хорош поступок, который имеет хорошие результаты». Консеквенциализм тяготеет к точке зрения, что если наши решения имеют благие результаты, то они моральны. Напротив, поступки, приносящие дурные плоды и оканчивающиеся неудачей, имеют отрицательную ценность. Позиция эта чрезвычайно проблематична, так как предлагает судить о действии задним числом, постфактум. Сама по себе она не даёт никакого руководства в ситуации выбора, загоняя нас в некую временную петлю, где мы должны решить, стоит ли поступать так или иначе на основании знания последствий – или хотя бы своего прогноза по ним. Кроме того, она пребывает в разладе со здравым смыслом и фундаментальными моральными интуициями человека. Всякому воображение может предложить сотни ситуаций, где дурные поступки могут иметь благой результат, не становясь от этого менее дурными. Когда наша глупость и испорченность вдруг по воле случая сыграли нам на руку, ответственность за это принадлежит фортуне и здесь нечего ставить себе в заслугу. С другой стороны, самые взвешенные решения и благие мотивы порой наталкиваются на сопротивление действительности и оборачиваются негативными последствиями. Но в том, чтобы потерпеть неудачу нет ничего дурного, ибо ответственность за исход поступка принадлежит нам лишь частично.
Консеквенциализм тем не менее служит необходимым промежуточным этапом для оформления генетического подхода. Анализируя большую совокупность действий и их результатов, мы находим между ними общее, дистиллируем и вычленяем саму суть успеха и неудачи, прогресса и регресса. Вывод, к которому мы неизбежно приходим, состоит в том, что в основном те из них имеют благие плоды, которые имели благую основу, – и наоборот. Это и даёт нам надёжный рабочий критерий, избавляя от необходимости каждый раз непродуктивно перегружать свою способность суждения скрупулёзным расчётами последствий. Одна из старейших формулировок сего наблюдения содержится в известных словах Иисуса из Евангелия от Матфея: «По плодам их узнаете их. Собирают ли с терновника виноград, или с репейника смоквы? Так всякое дерево доброе приносит и плоды добрые, а худое дерево приносит и плоды худые. Не может дерево доброе приносить плоды худые, ни дерево худое приносить плоды добрые». Иисус здесь, с позволения, немного преувеличивает. Из дурного начала порой проистекает благой результат, а самая здоровая основа может породить беду. И всё же это аномалии, а не правило.
Следовательно, этическое значение поступка связано не с последствиями, пребывающими в значительной мере вне нашей власти, а с движущим его истоком, конструктивными или регрессивными силами. Если мы следуем зову первых, то хоть это и не делает нас неуязвимыми для неудач и катастроф, вероятность успеха, как бы мы его ни трактовали, оказывается безмерно больше, чем если мы отдаёмся на волю порчи и хаоса.
Генетическая концепция морали противоположна также содержательной, которая лежит в основе нашей цивилизации и самой судебной системы (что в целом совершенно справедливо, ибо содержание в отличие от генетической основы намного проще эмпирически установить). Содержательный подход предполагает, что есть действия, которые вне зависимости от их истоков или последствий являются аморальными. Резюмируется он тавтологией: «Хорош тот поступок, который хорош», – и это тотчас проливает свет на его ограничения. Когда мы настаиваем, будто нечто дурно само по себе, и не важно, каковы его мотивация или плоды, мы подвергаем поступок противоестественному изъятию из его жизненного контекста.
Мышление в подобных рамках оказывается сбивчивым и противоречивым, и человеческий ум инстинктивно сопротивляется его узости, применяя двойные и тройные стандарты. Если взять самый крайний пример, то хотя убийство повсеместно признаётся содержательно аморальным, в отношении его одновременно допускается множество нарушающих изначальную логику исключений. Так, во всех известных культурах убийство на войне, как и в ходе самообороны, одобряется или допускается, а непреднамеренное имеет иную степень тяжести, нежели преднамеренное. То же самое относится к любым иным действиям, которые оцениваются как абсолютно аморальные в свете содержательного критерия, однако в ряде случаев происходит стихийное переключение на другие способы оценки.
Описанное колебание между разными системами координат без способности примирить их или выстроить между ними иерархию изводит законодателей, философов и религиозных мыслителей уже второе тысячелетие. В особенности это свойственно для последних, которые до сих пор не могут выбрать между осуждением любой лжи и признанием допустимости лжи во спасение, осуждением любого насилия и оправданием насилия на войне, против еретиков, «во благо» всякого рода. Судя по всему, наша юридическая система может функционировать только в рамках преобладания содержательного подхода со всеми его упрощениями, погрешностями и парадоксами. Наша индивидуальная жизнь, впрочем, не может и не должна быть им ограничена, поскольку это подрывает её высшие возможности.
Поступок никогда не оторван от порождающих его причин, и именно понимание их даёт нам наиболее корректное видение и надёжное руководство. Интуитивно мы часто сознаём это и потому оперируем двойными стандартами при оценке содержательно идентичных действий. По этой же причине мы не осуждаем ни кровожадности хищных зверей, ни безобидности их жертв, ибо как первые, так и вторые сохраняют верность свой природе. Жестокость же людскую, как и порождённую слабостью людскую кротость, мы по всей справедливости считаем предосудительными, ибо коренятся они в предательстве. Мы не считаем аморальным и безумца, ибо он верен самому себе, поглотившему его безумию и не может отступиться от него. Мораль и аморальность есть там, где есть свобода выбора (по крайней мере феноменологически) между регрессивным и конструктивным, где есть выбор между верностью и вероломством.
Описанный постулат равным образом справедлив и применительно к поведению в отношении наших ближних. Мы уже имели возможность убедиться, что предательство самого себя пагубно для личности и есть по существу единственный грех, который она может допустить в отношении себя. Одновременно с этим предательство других есть наиболее разрушительная для общества сила из всех существующих. Связано это с тем, что каждая ячейка последнего цементирована доверием, а именно гласным или негласным заверением в обещанной предсказуемости поведения наших ближних. Это позволяет людям сотрудничать, и это даёт нам возможность не опасаться каждую секунду, что кто-то вонзит нам нож в спину.
Доверие, а не нефть, газ или деньги есть единственный подлинный экономический ресурс, без которого остальные не имеют никакой ценности и на котором зиждутся и коим фундаментально определяются. Так, деньги есть по своей природе ни что иное как государственное обещание. Обещание, что бумажка, которую вы держите в руках или цифры, которые видите на экране своего смартфона, обладают меновой стоимостью и могут быть в любое время обменены на эквивалентный объем продукта. Когда государство не способно выполнять своё обещание по обеспечению меновой стоимости денег, наступает гиперинфляция и экономика трещит по швам. Дом, в котором вы живёте, так же стоит на целой системе обещаний, к примеру, что если у вас его захотят незаконно забрать, вам на помощь приедут люди с дубинками и пистолетами. Когда эти обещания не выполняются, институт частной собственности разваливается и общество погружается в тотальный хаос насилия. Доверие составляет цементирующую основу экономики, политики, культуры, семьи любой подсистемы общества, и по степени его присутствия можно диагностировать их текущее состояние.
Совсем не удивительно тогда, что мы относимся к предательству с таким отвращением, как к посягательству на что-то священное – ведь так оно и есть. Прав был и гений поэта Данте, поместивший предателей в девятый круг ада. Предательство есть подрывной акт, наносящий удар в самое сердце как личности, так и социума – дистиллированная сущность аморальности и преступности как таковых. Понимание этого обстоятельства имеет важную практическую ценность для каждого из нас, ибо структурирует и существенно упрощает тяготы морального выбора. Оно даёт настолько ясное видение верха и низа, насколько абстрактный принцип на то вообще способен. Нельзя предавать лучшее в себе, те силы, что движут нас вперёд, зовут к преодолению собственных ограничений. Это гарантированный путь к личному распаду, порче, обеднению перспективы, пустоте, бессмысленности и страданию. Не стоит предавать и других – помимо того, что это дурной вкус, как раз подобные поступки подтачивают общество и делают этот мир намного менее приятным местом, чем он мог бы быть.
