Спасибо, что читаете мои истории! Завтра вас ждет финал. Я бесконечно благодарна вам за донаты, репосты, лайки, комментарии и подписки. Оставайтесь со мной и дальше.
Поддержите канал денежкой 🫰
Дмитрий
Самолет летел сквозь облака, двигатели мерно гудели. Тася осторожно, стараясь не разбудить отца, накрыла его пледом. Он слабо улыбнулся и тихонько пожал ее руку.
– Ой, пап, я тебя разбудила?
– Я не спал, – вздохнул Дмитрий, – Размышлял… обо всем. Вспоминал. Знаешь, наверное, хорошо, что болезнь вернулась…
– Не говори так! – перебила его Тася, – Мы с тобой справимся.
– Справимся… – хмыкнул Дмитрий, – Не знаю, но я не о том… Просто, у меня глаза открылись, понимаешь? Я был плохим мужем, плохим отцом…я предал вас, а ты… – он смахнул слезинку, – Ты все мне простила… и еще я думаю о Кристине… я был жесток с ней, да? Она все же беременна, а я… я и ее предал.
– Пап, – воскликнула Кристина, – Я не хотела тебе говорить… показывать, но чтобы ты не изводил себя… вот! – она достала телефон и включила запись того злополучного видео из кафе, – Это было до того, как ты заболел… я узнавала… Прости, но это было нетрудно – она давно в связи с этим парнем, Артемом. Ты для нее был более выгодным вариантом – вот и все! Ребенок… если он твой, то ты будешь помогать, конечно, но пусть она сделает тест. – отчеканила Кристина, – И не ругай себя, что уехал от нее. – она погладила отца по плечу, – Ты должен сейчас думать только о том, чтобы вылечится, а с ней… с ней твои шансы были равны нулю… – она улыбнулась, – Ничего, пап, в Германии лучшие врачи, тебе помогут. И я буду рядом, обещаю, – Тася улыбнулась сквозь слезы, – Мы будем сражаться вместе.
– Я самый счастливый мужик, – Дмитрий отвернулся, чтобы Тася не видела его слез, – Мне досталась лучшая дочь… которую я не заслужил.
– Еще как заслужил! – рассмеялась Тася, – Ты всегда был рядом. Помнишь, как ты привел меня в первый раз в школу? – Дмитрий кивнул, – Я жутко всего боялась и цеплялась за тебя, а ты… ты посадил меня на шею и прошел в класс! И просидел на задней парте все первое сентября. – они рассмеялись.
– Да, – улыбался Дмитрий, – Помню, какая маленькая была парта – я потом вытянул ноги в проход, и ваша эта… Марья Семеновна так сердито на меня смотрела!
– Марья Сергеевна, – кивнула Тася, – Она вообще-то хорошая была, хоть и строгая… И таких моментов, пап, ведь много, да? Мы всегда горой стояли друг за друга. Ладно, ты отдохни, а то я тебя заболтала. – Дмитрий прикрыл глаза и чуть улыбнулся. Может и правда, они справятся, вместе?
… Стеклянные двери клиники бесшумно раздвинулись, впуская стерильно-прохладный воздух, пахнущий антисептиком и… чем-то цветочным. Неожиданно. Тася, везя отца в кресле, он настаивал, что дойдет сам, но ноги подвели у самого такси, огляделась. Никакой больничной угрюмости. Светлые стены, акварели с альпийскими пейзажами, тихий гул современного оборудования где-то за дверями.
– Ну что, пап, – Тася наклонилась к его уху, стараясь, чтобы голос звучал бодро, – Говорят, тут даже кофе в палатах – как в мишленовских ресторанах. И пирожные. Ты только представь – капельница и эклер!
Дмитрий слабо улыбнулся, его пальцы сжали ручку кресла.
– Эклер под капельницей… Это новый уровень гедонизма. Может, сразу закажем шампанское? Для полного антуража.
– Шампанское – после выздоровления! – Тася подмигнула, – А пока – строгая немецкая диета и лучшие врачи планеты. Договорились?
– Договорились, доктор Тасенька, – он попытался шутливо отдать честь, но рука дрогнула.
Их встретила ассистентка – улыбчивая фрау Эльза с идеальной прической. Пока она оформляла документы на безупречном английском – Тася переводила отцу шепотом, Дмитрий наблюдал. Тишина. Порядок. Ни криков, ни суеты. Совсем другой мир.
– Профессор Вебер ждет вас в кабинете, – объявила фрау Эльза. – Сразу на первичный осмотр, если господин Соколов чувствует себя в силах?
– В силах, – кивнул Дмитрий, прежде чем Тася успела спросить, – Чем быстрее, тем лучше. Я тут, знаешь ли, на курорт не приехал. Хотя, – он оглядел холл с акварелями, – место располагает к безделью. Не поддадимся, Тас?
– Ни за что! – Тася встала рядом с креслом, готовая поддержать, если он захочет встать.
Профессор Вебер оказался невысоким, седым мужчиной с острыми, но не холодными глазами. Его рукопожатие было твердым и теплым. Кабинет был залит светом от панорамного окна, открывающего вид на зеленые холмы.
– Господин Соколов, фройляйн Соколова, – он улыбнулся, – Добро пожаловать. Все ваши данные мы тщательно изучили. Спасибо коллегам из Москвы за подробные выписки. Теперь позвольте осмотреть вас.
Осмотр был долгим, тщательным, почти медитативным. Профессор задавал вопросы, внимательно слушал сердце и легкие, изучал снимки на огромном мониторе. Тася, забыв на время о роли дочери, включила врача: задавала уточняющие вопросы о протоколах, возможных комбинациях терапии. Дмитрий ловил ее взгляд и подмигивал: "Молодец".
– Итак, – профессор Вебер откинулся в кресле, сложив руки. – Ситуация серьезная, но не безнадежная. Ваше общее состояние, господин Соколов, лучше, чем я ожидал после такого путешествия. И главное – у вас есть мотивация. – Его взгляд скользнул к Тасе, – И прекрасная поддержка.
– Мотивации у меня – вагон, – Дмитрий попытался пошутить, но голос слегка дрогнул, – Хочу увидеть, как эта хулиганка, – он кивнул на Тасю, – станет светилом медицины. И эклеры ваши попробовать.
– Отлично! – профессор рассмеялся. – Значит, план такой. Завтра – дополнительные, самые современные анализы. Потом – консилиум. Мы определим точную тактику. Возможно, новая таргетная терапия плюс поддерживающие процедуры. Химию пока не предлагаем. Она слишком ослабит вас сейчас.
Тася выдохнула с облегчением. Дмитрий кивнул:
– Я в ваших руках, герр профессор.
– И в своих тоже, – поправил Вебер, – Ваше настроение, ваш дух – это 50% успеха. Держитесь. И отдыхайте сегодня. Ваша палата готова. Вид, надеюсь, понравится.
Палата действительно оказалась больше похожей на номер хорошего отеля. Широкое окно в парк, удобная кровать, даже небольшой балкон. Тася помогла отцу переодеться в мягкую пижаму, привезенную из дома, его любимую.
– Ну как, пап? – спросила она, поправляя подушки.
Дмитрий смотрел в окно, где закат золотил верхушки сосен.
– Страшно, Тасенька? – спросил он тихо, уже без шуток, – По-настоящему?
Она села на край кровати, взяла его руку – большую, когда-то такой сильной, а теперь удивительно хрупкой.
– Страшно, – честно призналась, – Но знаешь, чего я боюсь больше? Не опоздать бы. Не упустить что-то важное… как раньше.
Он сжал ее пальцы.
– Ты уже не опоздала. Ты здесь. Это главное. А остальное… – он слабо махнул рукой в сторону парка, – будем сражаться. Как ты сказала. Вместе. За эклеры и вид на холмы.
За дверью мягко загудел аппарат – началась первая капельница с поддерживающим раствором. Тася не отпускала его руку. За окном Баден-Бадена медленно гасли краски дня. Бой только начинался, но они были на одной стороне. И это придавало сил больше, чем все технологии мира.
***
Море дышало теплым, соленым ветром, натягивая платье Александры, как парус. Они шли медленно, босиком по еще теплой гальке, пальцы Волкова переплетались с ее пальцами. Смех их был легким, как пена у кромки воды – они смеялись над неуклюжим туристом, пытавшимся сфотографировать чайку, над своим собственным катанием на карусели .
– Доктор Волков, вы бы видели свое лицо! – хохотала Александра, – Ну признайся, что тебе было страшно! А помнишь медведя? — Александра прижалась к его плечу, — Та девочка... кажется, это был лучший момент поездки. Ее сияющие глаза.
— Лучший? — Волков остановился, повернул ее к себе. Его глаза в свете фонарей казались темными и бесконечно глубокими, — А вот этот? — он наклонился и поцеловал ее. Медленно, нежно, под непрерывный шум волн, разбивающихся где-то в темноте. Мир сузился до тепла его губ, запаха моря и его кожи, до биения сердца, смешивающегося с рокотом прибоя. Время остановилось.
Когда они наконец разомкнулись, Александра немного задохнулась, на ее щеках играл румянец.
— Ну, возможно... этот момент тоже ничего, — прошептала она, пряча улыбку.
Он рассмеялся, звонко и свободно, и потянул ее дальше. У небольшой ночной цветочной лавки он вдруг остановился.
— Подожди тут.
Через минуту он вернулся, неся огромную, пышную корзину цветов. Не просто букет, а целую оранжерею: алые и белые розы, нежные гортензии, веточки эвкалипта, яркие герберы. Аромат был густым, опьяняющим.
— Волков! — Александра ахнула, смеясь, — Это же целый сад! Куда мы его денем? Завтра утром самолет! В багаж такое не запихнешь!
Он смотрел на нее с лукавым, мальчишеским блеском в глазах.
— А я и не собирался запихивать. Они – для этого вечера. Для этой минуты. Чтобы ты помнила запах Сочи, запах моря... и все, что было. — он протянул ей корзину, — Пусть стоят в номере. Наполнят его красотой и жизнью. А утром... оставим горничной. Пусть порадуется. Или выбросит в море со всеми нашими воспоминаниями. Главное – они были.
Александра взяла тяжелую корзину, уткнувшись лицом в прохладные лепестки. Аромат ударил в голову – сладкий, пьянящий, мимолетный. Как этот отпуск. Как это чувство, новое и хрупкое.
— Ты романтик, — сказала она, глядя на него поверх цветов, — Безнадежный. И... спасибо. Это так приятно.
Они дошли до их любимого ночного кафе, устроились за столиком у самой воды. Поставили корзину на стул. Пили прохладное вино, молчали, слушали море и музыку, доносящуюся откуда-то издалека. Говорили о пустяках и о важном – о работе, о планах, о том, как странно и прекрасно было найти друг друга здесь, на краю моря, среди профессиональных докладов и больничных будней.
– Знаешь, – тихо сказала Александра, – Я немного боюсь, что там, дома… все закончится.
– Не закончится, – Волков взял ее ладонь и поднес к губам, – Все только начинается! Обещаю. – она засмеялась и почему-то поверила этим простым словам.
… Ключ повернулся в замке с непривычно громким щелчком. Александра переступила порог, и волна знакомого, но уже чуть затхлого воздуха ударила ей навстречу. Тишина. Гулкая, тяжелая. Она не осознавала, насколько привыкла к шуму больницы, к голосу Таси, к присутствию Дмитрия где-то на периферии жизни, пока не осталась одна в этом внезапно огромном и пустом пространстве.
"Целую вечность", – подумала она, сбрасывая туфли. Даже запах был другим – пыль, одиночество.
На кухонном столе, под пустой стеклянной вазой лежал листок в клеточку, исписанный четким Тасиным почерком.
“Мама!
Мы с папой улетели. В Германию, в клинику Баден-Баден. Не волнуйся, хотя знаю, будешь, все организовано, нас встретят. Папа держится молодцом, шутит. Я с тобой свяжусь, как только будет что-то конкретное. Обещаю!
Главное – береги себя. Отдыхай. Ты заслужила.
Рядом папка. Там от Соньки письмо и кое-что от папы.
Люблю тебя безумно. Твоя Тася.
Мама, я не могу его бросить сейчас, ты ведь понимаешь?”
Рядом с запиской лежала плотная картонная папка. Александра медленно открыла ее.
Сверху – конверт с надписью "Маме", подписано знакомым, корявым почерком Сони. Александра вскрыла его.
“Мам,
Я знаю, что ты, наверное, злишься. И имеешь право. Я вела себя как последняя дрянь. И использовала папу, и игнорировала тебя, и вообще... была эгоисткой. Лондон – это побег. Признаю. Мне стыдно.
Папа оформил доверенность. На дом. На твое имя. Полную. Он сказал, что это твой дом, и ты можешь им распоряжаться. Я подписала согласие. Там же в папке.
Я... я надеюсь, ты не будешь против, если я приеду на зимние каникулы? Я знаю, у тебя теперь своя жизнь... но моя комната... она все еще моя?
Прости. Я дура. Большая дура.
Соня.”
Под письмом лежал нотариально заверенный документ – генеральная доверенность. Дмитрий Соколов и Софья Соколова уполномочивали Александру совершать любые действия в праве собственности на дом. Без ограничений.
Александра опустилась на стул. Пальцы сжали края письма Сони. "Прости. Я дура". Эти слова жгли. В горле встал ком. Она представила Соню, пишущую это письмо – гордую, всегда такую уверенную Соню, признающую свою глупость. И Дмитрия... Дмитрия, отдающего ей ключи от их общего прошлого, от стен, которые помнили и счастье, и боль, и крах.
Она подняла глаза. Взгляд упал на пустую вазу. И вдруг с необычайной яркостью вспомнилась та корзина цветов в Сочи. Роскошных, нелепых, прекрасных. Волков. "Пусть стоят в номере. Наполнят его красотой и жизнью. А утром... оставим горничной. Пусть порадуется."
Жизнь продолжалась. С разбитыми сердцами и новыми цветами. С дочерьми-дурами и бывшими мужьями, поступающими иногда по-рыцарски. С письмами из Лондона и надеждами на немецких врачей.
Александра встала. Подошла к шкафу, достала большую хрустальную вазу – подарок ко дню рождения от Дмитрия много лет назад. Тщательно вымыла ее. Затем открыла чемодан. Там, завернутый во влажную салфетку, скромно дожидался один-единственный цветок. Белая роза из той самой корзины. Она не смогла оставить их все горничной. Забрала одну. На память. О Сочи. О море. О мимолетной легкости.
Она поставила розу в вазу, налила воды. Хрупкий белый бутон замер в центре кухонного стола, контрастируя с папкой доверенностей и записками дочерей.
"Моя комната... она все еще моя?"
Александра достала телефон. Набрала номер Сони. Трубку взяли после второго гудка.
— Мам? – голос на другом конце звучал настороженно, виновато.
— Соня, – Александра смотрела на белую розу, – Твоя комната ждет тебя. Всегда. Приезжай на каникулы. И... спасибо за письмо. Дурочка ты моя.
На другом конце что-то всхлипнуло. Или показалось?
Александра положила трубку. Подошла к окну. За стеклом горели огни Москвы – вечные, не знающие ни ее боли, ни ее надежды. Она погладила холодное стекло.
Завтра нужно будет ехать на работу. И нужно позвонить Волкову, он будет ждать И... начинать жить заново. С розой на столе и доверенностью в папке. С открытыми дверями для дочерей. С незакрытыми страницами прошлого и неясным, но уже не таким пугающим будущим.
Продолжение следует. Все части внизу 👇
***
Если вам понравилась история, рекомендую почитать книгу, написанную в похожем стиле и жанре:
"Развод = новая жизнь", Агата Ковальская ❤️
Я читала до утра! Всех Ц.
***
Что почитать еще:
***
Все части:
Часть 1 | Часть 2 | Часть 3 | Часть 4 | Часть 5 | Часть 6 | Часть 7 | Часть 8 | Часть 9 | Часть 10 | Часть 11 | Часть 12 | Часть 13 | Часть 14 | Часть 15 | Часть 16 | Часть 17 |Часть 18
Часть 19 - продолжение