Настенька дремала. Степанида бережно прикрыла её своею шалью. Вздохнула:
- Знаю я, Алёша, что мой Григорий Панкратович будет рад девчушке, да и Катенька твоя всем сердцем полюбит Настю, станет заботиться о ней, как о родной дочушке… Да только не вспомнили мы с тобою, Алексей Гордеевич… не вспомнили мы, что у Насти мать родная есть…
Алексей свёл брови:
- Не о чём вспоминать, сестрица Степанида Гордеевна. С котёнком либо со щенком не годится так-то поступать… – как Софья с дитём родным сделала. Ладно бы, – сама сиротою была… нищею да бездомною… Куда ж, мол, деваться: отдала кроху в монастырский приют. А Софья избавилась от дитя, – чтоб и дальше жить привольно да беззаботно, по гулянкам бегать, а после спать вволю, до полудня, да есть сладко, да перед зеркалом вертеться-наряжаться. Вот и рассудила, что дитё ни к чему ей. – Алексей сокрушённо покачал головою: – И сердце ж не дрогнуло, Стеша… Не бросилась вслед Никите, когда он корзину с малюткою уносил… А ты говоришь, – мать родная.
Новость – что Алексей и Степанида привезли из монастырского приюта девчонку – вмиг облетела посёлок: какие ж здесь тайны!.. Тут же вереницею потянулись догадки: с чего бы это?.. У Степаниды и Григория – своих пятеро, у Алексея Гордеевича и Катерины – две дочери…
Всем известно: купцы Винокуровы немалую часть дохода от поставок угля перечисляли на благотворительность. И Гордей Макарович, и сын его, Алексей Гордеевич, святым долгом считали заботу о семьях погибших шахтёров: осиротевшие шахтёрские сыновья учатся в гимназиях и в Горной школе, вовремя ремонтируются дома, вдовы получают денежное довольствие, ежели пришло время дочку замуж отдавать, чтоб приданое – не хуже, чем у других…
И монастырю, и детскому приюту помогали Винокуровы. А девчонка-сиротка… Не о Софье ли, сестре младшей, побеспокоился Алексей Гордеевич?.. Уж сколько лет прошло, как обвенчались Софья и Василий, а ребят всё нет… Вот и рассудили Алексей и Степанида: пусто в хате и в семье… на душе пусто, коли дитя нет…
А недаром говорится: как верёвочке ни виться, а конца не миновать…
Поселковые – люди простые, душевные… Разве ж не увидят, не заметят, что девчонка – не чужая Винокуровым! Лишь по глазам карим узнаешь: родня… Рассмотрели бабы, прикинули: Софьина… Да просто: очень уж рано Софьюшка на парней стала заглядываться, рано по гулянкам бегать… Степановна припомнила, как однажды поздним вечером встретила Софью: показалось тогда, что она вышла со двора Марьи Гавриловны, повитухи новониколаевской. И что девчонке делать у повитухи?.. Тем вечером Степановне не до девчонки было: корова-первотёлка – страх, какая норовистая! – не вернулась со стадом домой, увеялась куда-то… Еле нашли Ласточку – уж перед зорькою, в Степновском. За этим делом и забыла Степановна про Софьюшку. А теперь и вспомнилось. И конец верёвочке завиднелся: Софьина девчонка.
Само собою, – дошло до Василия Силантьевича.
Баб расспрашивать он не стал: не к лицу мужу имя жены полоскать да сплетни слушать. Выбрал время – зашёл к шурину. Покурили.
- Расскажи, Алексей Гордеевич, – попросил ненавязчиво.
Немногословный рассказ выслушал молча.
А дома сказал Софье:
- Ты жена моя. Значит, и дитё твоё – тоже моё. Не годится это, душа моя: чтоб девчонка наша росла у дяди-тёти, пусть и родных, – коли у неё мать-отец есть. Что было, – то было… Всё уж прошло. Я никому не позволю судить тебя – за былое… Ты совсем девчонкою была: что ж за диво, если обожглась… Лишь ангелы всегда поступают правильно. Спаси Христос, что вот так вышло, и дочка наша теперь дома. И расти будет в любви нашей и заботе.
Софья растерялась… Не велико счастье… и – не сильно мечталось об этих хлопотах-заботах. Раз Стешка и Алексей разворошили всё… давно и, казалось, – навсегда забытое… разыскали девчонку в монастыре, – кто просил-то?.. – пусть сами и растят её. Но прекословить мужу не стала: Василию очень дочку хотелось.
А дочка…
Софья помнила, сколько лет прошло. И всё же ей представлялось, что с дочерью придётся нянчиться… чего доброго, – ночами не спать.
А дочка подняла серьёзный взгляд:
- Ты зачем в монастырь меня отдала?
- Я?.. В монастырь?..
Василий говорил о какой-то радости, что в дом вошла…
-Я тебе не нравилась? – спросила девчонка.
Да уж… Было бы, чему нравиться… Как в сказке: ни мышонок, ни лягушка… А вытерпеть сколько пришлось – в ту ночь, на сеновале…
Значит, – вот какой выросла…
Вопросы матери задаёт.
-Я… меня заставили, – чтоб отдать… Меня бы… из дому выгнали, коли б я не отдала тебя в монастырский приют. Вместе с тобою выгнали бы…
От своих жалостливых слов Софьюшка даже слёзы вытерла: вовремя взялись…
- Кто же… заставил-то?
Ты смотри, – любопытная какая… да дотошная!
-Это тебе, Настя, показалось, – что твои тётка Степанида и дядя Алексей Гордеевич такие уж хорошие. А им-то и не понравилось, когда ты родилась. Боялись, что добро дедушки Гордея Макаровича и тебе достанется. А теперь, когда ты выросла, решили, что из тебя работница получится… К тому же – дармовая. Вот и забрали тебя из монастыря. А я, твоя мать, воспротивилась этому... настояла, чтоб они вернули мне дочку...
Софья вспомнила, как Алексей спросил её о пропавшем из Стешиной шкатулки кольце… Свои слова вспомнила, обещание:
- Что ж, братец Алексей Гордеевич: попомнишь ты, как доносил на меня батюшке.
И Стешка, и Алексей в Насте души не чают: ровно она им дочка родная…
И Настя – что ни день, норовит к Алёшкиным девчонкам убежать. Только и разговоров – про то, какие у них куклы… да какие платья и ленты красивые.
Софья деланно вздыхала:
- Пока ты в монастырской нищете росла… платьев и лент не носила, и кукол у тебя не было, – сёстры твои двоюродные как сыр в масле катались. А ведь это из-за их отца ты в обители оказалась… Это он дедушке Гордею Макаровичу наговаривал на меня… напраслину возводил.
Алексей Гордеевич привозил племяннице Настюшке такие же гостинцы, как и дочкам. И таким же ласковым был с нею – как с Натальюшкой и Сашенькой.
А Настя со временем всё равно стала завидовать сёстрам… Особенно – Наташке.
… Наталье шёл шестнадцатый год.
Софья Гордеевна в пребольшой досаде замечала, как девчонка эта, старшая Алёшкина, с каждым днём становится краше…
Первой красавицей Софья считала себя. Стешка, сестра, – так себе… До восемнадцати лет и замуж выйти не могла: не приметил бы её Григорий, – так бы и сидела в старых девах.
А в Наталье – не только в лице её, а и в походке, в движениях… во взгляде, в улыбке – к её шестнадцати годам стало заметно всё самое красивое: не только от матери, – наверное, от всех бабушек-прабабушек.
В неприкрытой досаде Софья Гордеевна бросила Насте:
- Вот!.. Наташка-то, смотришь, и замуж первою выйдет, – хоть и младше тебя… Чему ж дивиться: пока ты в монастыре – в платке да подряснике чёрном… – она едва ли не каждый день в новых платьях да в сапожках перед зеркалом красовалась… цену себе знала. Такою и выросла: как же, – отцова любимица! А ты, – кроме как Псалтирь читать… – ничему не научилась в монастыре-то… Не знаешь, как встать, что сказать… Где ж тебе жених-то найдётся! Наталье сыщется… а тебе – в старых девах сидеть.
Продолжение следует…
Начало Часть 2 Часть 3 Часть 4 Часть 6
Часть 7 Часть 8 Часть 9 Часть 10 Часть 11
Навигация по каналу «Полевые цветы»