— А мне, мам, хочется иногда лечь и не проснуться. Да, чего смотришь?! Вот раз — и нет меня.
— Галочка, да как же так можно? Господь нам жизнь дал… — испуганно прижала пальцы ко рту Анна Васильевна.
— А зачем она нам, эта жизнь? — перебила маму Галина, наклонилась, вынула из таза выстиранную наволочку, резким, сильным движением встряхнула ее, расправила, повесила на веревку. — Ты прищепки–то подавай, чего стоять? Не высохнет же! — бросила она матери. — Господь… Смешно, мам! Двадцать первый век на дворе, люди, вон, в космос летали, никакого бога они там не видали. И не увидят, потому что нет его, а если есть, то не бог это, а чёрт, раз ему в удовольствие нас мучать!
Анна Васильевна всплеснула руками.
— Детка! Галочка, да что же в тебе столько зла? Обиды столько?! Ведь хорошо живем… Ты, Ванечка, я… Разве плохо? — кивнула она на добротный, бревенчатый, в два этажа дом с веселыми желтенькими шторками на окнах и наличниками в кружевной резьбе.
Галя проследила за ее взглядом, усмехнулась.
— Ой, да, мам, поди плохо?! А у других людей квартиры, машина есть, ванная, нужду справлять на улице не надо, печь эту проклятую топить не надо, поликлиники, врачи, развлечения.
— Я ненавижу я свою жизнь, поняла? Уйти бы ночью зимой и в полынью упасть, и чтоб никто меня потом не нашел!
— Да что ты такое говоришь? А как же Ваня? У тебя же сын, Ванечка! Это у тебя от хандры. Это пройдет! Вот лето сейчас в самый жар войдет, клубника поспеет, я же кустики хорошие посадила, а потом и малина, огурчики свои… ты поешь, сразу оживешь! Ну что ты…
Анна Васильевна растерянно замолчала, потому что Галя уже отвернулась и застонала.
Ей бы поплакать, раз так на душе плохо, но…
Галя никогда не плакала. Никогда. Ну разве только в младенчестве. А потом, когда их с матерью бросил отец, решила как будто, что плакать – это для слабаков. Все горе она обращала в злость. А еще убегала в поле, далеко, чтоб никто не видел, и кричала там до хрипоты…
И сейчас только стон…
— Галь, ты чего? — вскинула брови Анна Васильевна, бросила руки плетьми вдоль тела, споткнулась, ее повело набок.
— Мам! Мама! Уф! Пойдем, сядем! На меня обопрись! Чего, сердце? Ты дыши, ладно… Ну вот, садись.
Галина приволокла мать к скамейке, что стояла у крыльца, усадила, побежала за водой.
Анна Васильевна смотрела куда–то впереди себя, но как будто совершенно ничего не видела. Она словно и не почувствовала, как дочка поднесла к ее губам стакан с лекарством, поморщилась только от запаха.
— Галя… Так не надо говорить. Нехорошо. Ты живи, пожалуйста! Надо вперед идти, слышишь? — прошептала она белыми губами, закрыла глаза, откинулась спиной на стену дома.
Хороший дом, на совесть построенный, старый, в нем еще Анна Васильевна маленькая жила, и всё равно добротный. Печка только дымит немного, но это Анна Васильевна исправит. Она все сделает, лишь бы Галочке хорошо было. Вот только силы бы вернулись…
… Анна Васильевна родилась здесь, в Дровновке, так и прожила всю жизнь, замуж вышла, Галочку вырастила. Муж ушел, когда Галке было восемь лет.
— Уезжаю, Анька, — пояснил он изумленно застывшей на пороге комнаты жене, захлопнул чемодан.
— Куда? Давай в дорогу что соберу, поесть же надо? Председатель тебя отправил? Опять на курсы? — Аня, было, бросилась к буфету, принялась доставать съестное, спохватилась, ведь только–только купила хлеба, пошла за авоськой. — Надолго? Федь, а может отказаться? Ну сколько можно учиться? Галя и я тебя совсем не видим!
Аня обернулась, удивленная тем, что Федор не уговаривает ее «потерпеть еще немного», как обычно: «Вот еще немного доучусь и заживем», «Вот еще немного потерпи, и я дома буду», «Вот сейчас окончу и…»
— Я насовсем уезжаю, Аня. У меня будет другая женщина, семья. У нее ребенок, мальчик. Я хотел мальчика, а ты выкинула. Я так просил, оберегал тебя, а ты тогда пошла зачем–то в твою проклятую церковь, и… Ну, ты сама знаешь! — махнул он рукой.
— Но я же свечечку хотела поставить за твоих родителей. Ведь только–только тогда похоронили… — закрыла глаза Аня. То, что муж так ее и не простил, она не знала.
— Да к чертям эти твои свечки. Весь дом иконами завесила, тошно! Всё, я сказал! Да не висни ты на мне!
Он уехал в тот же вечер, как будто давно уже всё продумал, не писал потом, не приезжал. Деньги только давал, это да. Анна Васильевна их не снимала, до последнего берегла, все думала, Галочке пригодятся.
— Да что ты, Аня! Трать, пока есть! А то другие за тебя потратят! — непонятно на что намекала соседка Анны Васильевны, Тамара Петровна.
— Нет, Томка. Галочкины это деньги. Пока сама могу работать, прокормлю. А ей впереди жизнь жить, вот будет подспорье! — качала головой Анна…
Галина на эти деньги уехала в Москву, сняла хорошую, чистенькую квартиру, маленькую, но уютную, с рогами на стене и коврами.
И все там Галочке нравилось – и шершавые, старые рога – охотничий трофей хозяина квартиры, и шерстяные ковры, настоящие, польские, с рисунком, ворсом мягким, теплым. Сервиз в буфете, большой круглый стол в гостиной, отдельная комната – спальня с туалетным столиком и шкафом, ванная…
— Ой, мама! Так живут только короли. И я буду жить! Отучусь, тебя тоже заберу! — взахлеб рассказывала о своих мечтах Галина, приехав к маме за остатками вещей.
— Да ну, Галчонок, куда уж мне… Я тут буду, век мой здесь и закончится. А ты расти, учись, это правильно, это хорошо. Только… Только вот…
— Что? — обернулась Галя, вынырнула из шкафчика, где на полках лежали ее нехитрые вещи.
— Отец тут приезжал. Плохо у него всё, один теперь, с женой… Ну той… Разошлись они, она квартиру разменяла, его в коммуналку отселила, себе однушку нашла. Жалкий такой, убогий… — протянула Анна Васильевна.
— И что? Чего он хочет–то? Чтобы пожалели? — холодно ответила Галя, покачала головой. — Он когда нас бросил, не думал, что аукнется? Ничего, найдет себе еще кого–нибудь, мир не без добрых людей! А ты его больше на порог не пускай, слышишь? — строго приказала она матери.
Та кивнула, так и не сказала, что в тот приезд бывшего мужа и накормила его, и напоила, выслушала, а еще проболталась, куда Галочка поступает.
Почему так хорошо приняла? Если бы об этом спросили саму Анну, то она бы пожала плечами. Жалко его стало. Просто, по–человечески. Усох Федор, вымотался. И глаза… Пустые, потухшие, а раньше огнем карим горели, обжигали, у Ани от этого взгляда мурашки по коже бегали! А теперь только жалость…
…Федор заявился к дочери через два месяца, пьяный. Сначала с лаской лез, извинялся, потом, когда она хотела закрыть дверь, кричал, что она, тв арь, ему обязана и должна теперь его содержать и всячески заботиться. И жить он будет с дочкой, как Богом велено.
— Это каким же богом, папочка, велено? Ты ж в него не веришь! Ты же материны иконки все по полу раскидывал, ногами чуть ли не пинал, а теперь про Бога вспомнил?! И не потому ли я должна с тобой нянчиться, что ты тогда от меня ушел, даже не попрощался по–людски, не обнял. Поэтому? Я, папа, тебя ненавижу, понял? Катись, откуда пришел! У тебя другая семья, — Галина выскочила на лестницу в халате, стала отталкивать прущего на нее отца.
— Ты ж на мои деньги жируешь тут! На вот тебе! На! — Федор замахнулся, но пощечину дочери так и не дал, не успел. Его руку перехватил идущий откуда–то с верхних этажей парень.
Федор растерялся, потерял равновесие, закачался. А молодой человек подхватил его под подмышки и снес с лестницы на первый этаж.
— Дорогу сами дальше найдете или проводить? — сурово спросил парень.
Фёдор презрительно поморщился, обозвал Галочку неприличным словом, намекая на ее разгульную жизнь, а потом ушел.
Галя так и стояла на пороге своей квартиры, не плакала, не топала ногами, а как будто окаменела. Плакать не получалось.
— Ну давайте, давайте домой, — мягко потряс ее за плечо молодой человек. — меня Игорем зовут. Я у родных был, там, на последнем этаже живут. А вы кто Патраковым будете? Тут же Патраковы живут…
Он еще что–то говорил, спрашивал, сам отвечал, и Галя сама не заметила, как оказалась на кухне. И на плите уже пыхтел чайник, а Игорь, извинившись за дерзость, вынул из холодильника колбасу и делал бутерброды.
— Я никто им. Я у них эту квартиру снимаю, они же на дачу уехали, — пояснила Галина. — Мне подсказали в институте, вот я и сняла…
— В институте? Это очень интересно. Патраков–старший доцент, кажется? Ну теперь все стало понятно. Учитесь? Это очень хорошо! Нам, стране, нужна грамотная молодежь, умная, начитанная! Да вы ешьте, ешьте! А то что же я один…
И они ели бутерброды с «Докторской», пили сладкий, крепкий чай, а потом Игорь вдруг предложил сделать кофе.
— Вы же пьете кофе, Галя? — улыбнулся он.
— Да… Конечно… — зачарованно пролепетала она…
Игорь был красивым. Очень красивым. А еще веселым, и с ним было интересно. Он много знал о городе, водил Галю по музеям, сам проводил экскурсии. Когда пришли на ВВЦ, сразу повел к фонтану, фотографировал, говорил, что Галя красивее любой из статуй в этом ансамбле.
И Галочка расцвела. Она забыла про визит папы, простила мать за то, что та сказала ее адрес, весь мир казался ей теперь добрым, красивым и радостно льющим на землю солнце.
Решили пожениться, как только Галина окончит институт.
— Ты не подумай, у меня серьезные намерения! И я готов ждать. Мы бы могли и сейчас пожениться, но… Но тебе это будет трудно. Я знаю, это очень трудно – служить, так сказать, двум господам — родному человеку и науке. Так что не будем торопиться, ладно? Тебе же хорошо? — спорил он однажды утром. Галина лежала рядом с ним тихо–тихо, боялась пошевелиться и спугнуть свое счастье.
Ей было хорошо. Немного страшно и волнительно, но очень хорошо. Ей завидовали подруги; мама, когда Галочка разговаривала с ней по телефону, удивлялась, какой радостный и звонкий у Галины голос.
— Кто он, детка? — иногда спрашивала она. — Ты бы нас познакомила.
— Познакомлю. Обязательно! Игорь пока занят, а вот летом мы приедем к тебе. Ой, мама! Неужели можно быть такой счастливой?!
Гале даже казалось тогда, что, приди к ней отец, она и его простит, так было на душе тепло. И верилось в Бога, в любовь и то, что дальше – только радость…
— Давай, ты пока без меня езжай, — очередной раз отложил поездку в деревню к Анне Васильевне Игорь. — Мне бы «хвосты» сдать, тоже ведь учусь… А в августе тогда поедем вместе, договорились?
Галя грустно кивнула. Да, в августе они обязательно поедут вместе. А пока…
Когда она вернулась от матери, удивившись, что Игорь не встретил ее на вокзале, то дверь в квартиру была аккуратно закрыта за замок, а вот внутри…
Патраковых обокрали. Вынесли всё, чем те так гордились, даже рога утащили. Когда? Никто так и не понял.
— Открывали, похоже, своими ключами, — констатировал следователь, кивнул на Галю. — Яковлева, вы ничего не хотите нам сказать?
Они все смотрели на нее – и супруги Патраковы, и милиция. А она только хлопала глазами.
— Водили кого–то сюда? Ну, что вы молчите? Галя, скажите правду! — взмолилась Светлана Николаевна Патракова. — Ну я же вижу, что вы знаете, кто это сделал! Покрываете? Змея… Как есть, змея… — заключила она и дала Гале пощечину. — Вы же ее арестуете? Правда?!..
Галину отпустили. Но все оставшиеся деньги на сберкнижке она сняла и отдала Патраковым в качестве компенсации. По сути, откупилась.
Стараниями доцента ее исключили из института, а еще через месяц она поняла, что ждет ребенка…
Так родился Ванечка. Что будет рожать, за Галю решила Анна Васильевна.
— Я не хочу, слышишь? Я не буду. Я найду врача, у нас же кто–то «это» делает! И не будет никакого ребенка! — шептала, уткнувшись в мамино плечо, Галя. — От этого Игоря мне детей не надо! И ведь говорить будут! Люди языками чешут…
— Будет, девочка. Будет. Он, ребенок, ни в чем не виноват. Не рискуй, опасно же! Вырастим, воспитаем. И никто никогда не узнает, что отец его – вор, — упрямо твердила женщина, гладила дочку по голове, потом накинула ей на плечи свою кофту. — А люди… Ну что ж, поговорят, да и забудут. Много у нас святых, конечно, пальцев не хватит пересчитывать, но и они угомонятся…
Галя родила сына, крепкого, ладного, с хитрыми голубыми глазами и налитыми румянцем щечками. И потекла жизнь, заструилась между пальцев, погнала вперед.
Пока Иван был совсем маленький, пока играли в крови гормоны, пока Галя кормила сына своим молоком, от чего по ее телу разливалась томная усталость и покой, ей было как будто хорошо. Тяжело, и разговоры были, и пересуды, и стыд. Но все равно хорошо. Анна Васильевна ходила радостная, всех подруг обставила, внука уже растит, да такого красавца!
Ванька рос смышленым, не болел, за матерью хвостиком ходил, все норовил помогать. Так и говорил на вопрос бабушки, чем весь день занимался, – «помаял».
— Ну «помаял» – это хорошо! Маму беречь надобно, Ваня, хранить! — кивала Анна Васильевна и вынимала из сумки то пряник, то леденец на палочке, то печенье.
— Мам, хватит, а! Ну хватит его подкармливать! Аппетит перебьешь, — ругалась Галя.
Она стала много ругаться…
— Ой, у такого парня аппетит – что камень! Не перешибешь! — махала рукой Анна и шла разогревать ужин, потом накрывала на стол, звала всех домой, но Галя не шла.
Она подолгу сидела на лавочке за домом, простоволосая, уставшая.
— Ты чего, Галочка, как будто изнутри погасла? — наконец не выдержала Анна Васильевна, присела рядом, протянула руку, чтобы обнять дочку, но та не далась.
— А ничего… Лена приехала, знаешь? Она при должности уже, замуж собирается. А ведь мы с ней вместе школу окончили, в одно время поступали. Только я вот теперь с Ванькиными штанами вожусь, а она… — Галя махнула рукой и ушла в дом…
Потом еще много раз заводили они меж собой этот разговор. Галя ругала жизнь в самом ее существовании, хоронила себя заживо, клялась, что, если б родилась второй раз, ни за что бы…
— Что? Не родила? А ты на него погляди, на сына–то! — срывалась Анна Васильевна, тыкала пальцем в играющего на траве внука. — Ну как без него жить–то было бы? Нет, Галя, ерунду ты говоришь. Нехорошо. Побойся Бога!..
А в тот день, когда Анне Васильевне стало плохо, Галина точно решила, что Бога бояться не будет. И вообще, надо уехать, попробовать так же, как Лена, устроиться, может даже доучиться. А Ваня…
— Ну а что Ваня твой?! — пожимала плечами Лена, бывшая Галкина одноклассница. — Сейчас, знаешь, сколько народа так живет? В городе работают, а дети со стариками сидят. Ты же тут увянешь совсем, Галя! А в городе, глядишь, устроишься хорошо, потом и Ваню заберешь. Подумай!
Елена обещала замолвить за подругу словечко, написать ей, но вот уже прошел месяц, а от Лены ни слова…
… — Мам, ну что, полегче? — поставив стакан на лавку рядом с собой, спросила Галина. — Да что ты так разнервничалась? Просто… Просто, понимаешь, я же молодая, мне все интересно, жить хочется, а не тут отсиживаться. Ну мама… Что же ты плачешь, мама…
Анна Васильевна плакала потому, что ей стало жалко свою жизнь, ведь тоже как будто «отсиделась» до старости, а теперь и сказать о себе нечего. Чего достигла? Званий? Чинов? Иконы только и радуют ее, успокаивают…
— В церковь надо сходить, Галя. Там тебе легче станет. Я батюшку попрошу, он помолится… — принялась за своё Анна Васильевна, но Галя встала, отвернулась.
— За тебя пусть молится. Попросит она… Что ж твой бог ко мне Игоря этого привел, а? Играет твой бог в нас, как Ваня в солдатиков. Интересно ему, а что души ломает, так это ерунда, людей–то много! — горько усмехнулась она.
Анна Васильевна вскинулась, быстро–быстро задышала.
— Не смей! Не надо так говорить, Галя! Не вали с больной на здоровую, слышишь?! Ты сама–то чем думала, когда в постель с этим своим ухажером прыгала? Молчишь? А я тебе скажу! Ничем ты не думала, Галя. Выбор у тебя был, могла и до свадьбы подождать, могла бы вообще себя соблюдать… Галя!.. Я не то хотела сказать, детка!
Но Галина уже убежала, хлопнув калиткой…
Она собрала чемодан в середине августа. Тот, потрепанный, с обитыми уголками, стоял в сенцах, когда Анна Васильевна с Ваней пришла домой. Они ходили в магазин, потом заглянули к соседке, тете Томе, та угостила мальчика кефиром и сообщила, что Галина «в городском», видимо, собралась уезжать.
— Чего? Том, ты ерунду–то не говори! — вскочила Анна Васильевна. — Куда она поедет? А Ваня? Он же без нее пропадет!
Это было правдой. Иван искал мать глазами, сидел с ней по вечерам, долго не шел спать, как будто чувствовал, что их связь вот–вот разорвётся, что мама исчезнет куда–то…
— … Не надо ничего говорить, мама. Как устроюсь, напишу. Деньги буду высылать. Ваню береги, не закармливай, — громко, как будто все вокруг глухие, выпалила Галя. Она уже надела плащ. Под ним Анна Васильевна увидела недавно сшитое дочкино платье.
— А что тут говорить… — тяжело опустилась на стул женщина. — Проходила я это уже… Нож, значит, в спину? А заранее сказать?
— Я говорила, но ты не обращала внимания. Я не буду тут сидеть в четырех стенах. Не буду! — Галя, как маленькая, топнула ногой, схватила чемодан. — Это ради нас же, пойми!
Анна Васильевна кивнула. Она все понимает. Она справится, вырастит внука, а потом… А потом и он уедет.
— Ладно, Галя. Жизнь есть жизнь. Делай, как считаешь нужным. Не запирать же тебя, — тихо сказала она, подошла, притянула к себе Галочкину голову, поцеловала в лоб, перекрестила. — Жизнь, Галя, она из развилок, из перекрёстов же… И мы выбираем. Как в сказке, да, Ванька? — подмигнула она мальчику, тот испуганно кивнул. — И не знаем, правильно это или нет. Потом увидим. Поезжай уже, чего топтаться–то!
И ушла в комнату, потянув за собой внука, но тот не дался, во все глаза уставившись на маму.
А она, быстро поцеловав его, уже сбежала по ступенькам, уверенно пошла по дорожке, распахнула калитку и ушла.
Ваня, маленький, дрожащий, нахмурился, а потом, сжав кулачки, заплакал.
Анна Васильевна, стоя в дверном проеме, как будто упала в прошлое.
…Уходит ее муж, Галин отец, Федор. Вот также стоит с чемоданом, потом разворачивается, хлопает дверью, а Галочка, в нарядном платье и с бантиками в косичках, стоит и смотрит ему вслед. А по щекам слезы градом, огромные, горячие... С тех пор Галина не плачет.
И Ваня не будет, потому что…
Потому что его мама, кинув чемодан на траву, бежит обратно, в туфлях бежать неловко, она скинула их и бежит босиком, забыв, что так порвутся чулки. Она бежит и тоже плачет, как и Ваня, вытирает слезы ладошкой, но они все текут и текут. Наконец–то…
— Ваня, Ванечка, нет, нет, слышишь?! Я тут буду, Я не уйду, я обещаю! Я люблю тебя и бабушку люблю! Не плачь, сынок! Мама! Ну ты–то чего, мама! Не поеду. Останусь. Всё, вот, видишь, билет я порвала, смотри! Мама…
Они уже плачут все вместе, но от счастья. Горе не случилось, ушло, выбрало другой путь. А к ним заглянуло счастье.
И все понимали, что Галя так и будет рваться куда–то вперед, искать, мечтать, ждать, пока подрастет сын. Она, как птица, молодая, сильная, ей нужен простор.
И он будет. К девятилетию Ивана Лена устроит ее к себе на предприятие, Гале дадут комнату, она, наконец, как мечтала, переедет в город. А вот Ванька…
— Я, мама, с бабушкой останусь. Она старенькая, ей помогать надо! — уверенно скажет он.
И их расставание не будет горем. Это выбор каждого: Гали – уехать, а потом навещать родных, Вани–ждать и любить маму вот так, на расстоянии. А Анны Васильевны… Ей остается только молиться Богу, чтобы тот уберег дочку от бед.
И Бог слышит ее молитвы, хранит. Но он всегда дает выбор. А Галя шагает туда, куда считает нужным.
Благодарю Вас за внимание, Дорогие Читатели! До новых встреч на канале "Зюзинские истории".
Приглашаю вас на свой канал "Зюзинские истории" в ТГ ССЫЛКА (https://t.me/zuzinotells)
