Я кричала и плакала, но они были непреклонны. Я слышала раздраженный голос своей матери, упрекавшей медсестёр за то, что они позволили мне взглянуть на ребёнка. «Неужели вы не понимаете, что это будет преследовать её всю жизнь?! Зачем ей видеть ребёнка, которого она не будет воспитывать? Я запретила вам это!»
Давным-давно, когда я училась в медицинском институте, мы с друзьями часто под пиво обсуждали разные темы. Чем больше пива мы пили, тем более странными становились темы. Например, нас очень занимал вопрос о роли случая в жизни человека. Мы рассказывали друг другу самые невероятные истории, которые слышали от других или о которых читали. Тогда я не думала о том, что такая история произойдёт и в моей жизни...
То, что произошло со мной, началось несколько лет назад во время длинных майских праздников. Я поехала с подругой в небольшой приморский городок, где она унаследовала дом от своей покойной тёти. Я должна была помочь ей разобрать вещи, которые остались от старушки, мы также планировали отдохнуть и пообщаться.
Рядом с домом тёти моей подруги, окружённым небольшим садом, стоял ещё один дом, имевший запущенный и нежилой вид. Хозяева умерли, наследники, по-видимому, не смогли договориться о его продаже, и дом просто стоял, приходя в запустение. Моя подруга пошутила, что, может быть, я его куплю, и мы будем жить рядом.
Мы провели в этом месте несколько дней, с утра убираясь в доме, а к вечеру выходя в город, гуляя по улицам или сидя в небольших кафешках.
На третью ночь я проснулась от шума, доносившегося с соседнего двора. Когда я выглянула в окно, то увидел несколько фигур в лунном свете в соседнем саду. Одна из них, женщина, застонала, согнулась, упала на колени и её вырвало. Двое мужчин стояли в стороне, тихо разговаривая друг с другом. Мне показалось, говорили они не на нашем языке. Я также заметила две маленькие фигурки детей. Они прижались к стене, неподвижные и испуганные.
Через некоторое время мужчины увели стонущую женщину в заброшенный дом. По их виду я поняла, что это цыгане, и что женщина чем-то больна. Я попыталась не думать о них и снова заснуть, но профессиональный долг словно толкал меня. Я знала, что должна хотя бы попытаться помочь.
Я тихо встала, оделась и вышла из дома, взяв с собой небольшую «сумку доктора», которую всегда возила с собой. Я педиатр, но взрослые и дети не так уж и отличаются.
Зайдя в соседний двор, я постучала в дверь дома. Эти люди испугались, когда увидели меня, может, приняли меня за хозяйку дома, в котором они находились незаконно. Но когда я объяснила, что я врач, они успокоились.
Женщина лежала в одной из комнат на кровати. На столе горели две свечи. В их свете я увидела, что она была примерно моего возраста — далеко за сорок, может, ближе к пятидесяти. У неё была лихорадка, на смуглых щеках горели красные пятна, её трясло от высокой температуры.
Один из мужчин сказал, что она, скорее всего, отравилась, что-то съела. Я попросила их посветить на мою сумку, нашла лекарства, подходящие для такого случая. Затем сделала ей укол, снижающий жар. Через мгновение больная женщина глубоко вздохнула.
— Все будет хорошо, — сказала я ей, ободрительно улыбаясь. —Пейте вот эти таблетки три раза в день, хотя бы несколько дней. Пейте много чистой воды.
Я поставила коробочку с несколькими пакетиками лекарств на тумбочку у кровати и хотела уже встать и уйти, когда женщина схватила меня за руку. Она притянула меня к себе, глядя мне прямо в глаза своими большими, темными, блестящими глазами, похожими на чёрные бриллианты. Ее взгляд был гипнотизирующим, проникающим в прямо в глубину души. Мне стало страшно, я хотела отстраниться, встать, но не могла...
— Ты найдёшь то, что ищешь, я об этом позабочусь, — произнесла она едва слышным шёпотом. Она отпустила мою руку, я встала и покинула этот дом, вернувшись в свою постель. Но ещё долго не могла заснуть — всё думала о словах той странной цыганки: «Ты найдешь то, что ищешь. Я позабочусь об этом...» Что это должно было значить? Может, она просто бредила из-за высокой температуры?
На следующий день соседний участок был пуст. Цыгане ушли на рассвете, а мы с подругой занялись своими делами, ради которых приехали.
***
Прошло время, я почти забыла об этом странном случае. А однажды мне позвонила подруга. Она, как и я, работала педиатром в детской клинике.
— Маша, слушай, у меня проблема, — голос Лиды выдавал, что она плохо себя чувствует. — Я чем-то отравилась, понятия не имею, чем... Ладно. Дело не в этом. Просто у меня сегодня вызовы на дом. Ты можешь подменить меня? Три адреса. Сходи вместо меня, буду тебе должна.
Я посмотрела на часы. Было два часа дня. Приём у меня был уже закончен, вызовов на дом не было. Я согласилась помочь.
— Конечно подменю, — сказал я. — Не переживай, лечись, выздоравливай.
Я взяла адреса и медицинские карты в регистратуре. Двенадцатилетний ребенок с бронхитом, девятилетний с опухшим коленом и восьмилетний с высокой температурой. Сначала я пошла к младшему ребенку. Маленькая Зоя временно жила у своего дяди.
— Моя сестра часто ездит в командировки, а ребёнок остаётся у меня, — немного нервно объяснил мужчина, открывший дверь.
Он был примерно моего возраста, около пятидесяти.
— Малышка обычно не болеет. Не знаю, что случилось, вчера она легла спать здоровой, а утром у нее уже была температура. Тридцать девять и пять... Я переживаю, её мать в отъезде, а я не особо силен в детских болезнях, надеюсь, вы поможете...
Он был явно обеспокоен, смотрел на девочку с нежностью и тревогой. «Хороший парень, — подумала я. — Не все отцы так беспокоятся о детях».
Я вымыла руки, села рядом с ребёнком, осмотрела её, ласково подбадривая. Не увидела никакой очевидной причины лихорадки. Её лёгкие были чистыми, живот не был напряжён, и она не чувствовала никакой боли. Я объяснила её дяде, которого звали Илья Николаевич, что у детей иногда бывают скачки температуры, которые длятся день, два или даже три дня. Затем они исчезают без следа. Это что-то, похожее на короткое замыкание в организме.
Это совсем его не успокоило, потому что у него, очевидно, не было никакого опыта в детских болезнях. Он был таким обеспокоенным и таким беспомощным, что я дала ему свой личный номер телефона на случай, если произойдёт что-то особенно тревожное, кроме того, пообещала зайти на следующий день.
Когда я возвращалась домой после двух других визитов к больным детям, по какой-то причине я не могла перестать думать о маленькой восьмилетней Зое. Она была миниатюрной, рыжеволосой, с большими голубыми глазами, блестящими от лихорадки, и светлокожим лицом, усеянным веснушками.
Когда я смывала макияж в ванной и смотрела на себя в зеркало, я думала, что чем-то она похожа на меня. Я тоже была натуральной рыжей и веснушчатой, хотя я годами красила волосы в тёмно-каштановый цвет и скрывала веснушки тональным кремом. Только глаза у меня были карие...
Воспоминание ударило меня в сердце, как пуля, разорвав туман забвения, который был тщательно соткан за многие годы. Я снова была в больнице, в роддоме... Сидела на больничной койке, глядя в голубые глаза моей новорождённой дочери.
Я знала, что эти глаза меня пока не видят, но была уверена, что девочка чувствует, что она с матерью. Затем чужие руки отобрали у меня ребёнка.
— Нет! — кричала и плакала я, но они были непреклонны. Я слышала раздраженный голос своей матери, упрекавшей медсестёр за то, что они позволили мне взглянуть на ребёнка. «Неужели вы не понимаете, что это будет преследовать её всю жизнь?! Зачем ей видеть ребёнка, которого она не будет воспитывать? Я запретила вам это!»
***
Моя мать была права. Если бы я не увидела свою дочь, если бы я не узнала пол ребёнка, если бы он исчез из моего живота и не появился перед моими глазами, если бы я не дотронулась до него, не увидела, не ощутила его запах... То, возможно, для меня всё было бы почти так, как будто его никогда и не было. Может быть, я бы забыла...
Мне было пятнадцать лет. У меня была вся жизнь впереди.
— Я не позволю тебе испортить себе жизнь просто потому, что какой-то идиот вскружил тебе голову! — говорила моя мать. — И не говори, что любишь его, ты не Джульетта, а он, чёрт возьми, не Ромео! Уверяю, ты быстро забудешь и о нём, и последствиях своей глупости. Ты можешь ненавидеть меня сейчас, но когда-нибудь скажешь мне спасибо!
***
Два года я обижалась на свою мать за то, что она отдала моего ребёнка на воспитание другим людям. Потому что мы могли бы вырастить его вместе. Она бы могла мне помочь, как и мой отец. В конце концов, она была их внучкой! Почему они отказались от своей внучки? И заставили отказаться меня. Отец — ну, я понимаю, на него никогда нельзя было положиться, он никогда особо не заботился о своей семье. Но мать?
Я поняла это только тогда, когда выяснилось, что когда я была беременна, она уже знала, что смертельно больна. Что она не поможет мне в жизни, поэтому ей пришлось организовать все так, чтобы у меня был шанс встать на ноги. Одна, с ребенком, я бы не выкарабкалась. Она также была права в роддоме, не желая, чтобы я видела своего ребёнка. Годами я не могла забыть голубые глаза моей дочери, которую я мысленно называла Наташей.
Я скучала по ней. Моя мать говорила, что когда у меня появятся другие дети, тоска пройдет. И хотя она всегда была права, в этом она ошиблась. Я больше никогда не забеременела.
Оказалось, что в моем теле больше нет яйцеклеток. Что по какой-то причине те фолликулы, которые были во мне при рождении, погибли за годы полового созревания. И к тому времени, когда я достигла возраста и жизненной ситуации, когда могла позволить себе родить ребенка, я была бесплодна.
Сейчас, как врач, я могу сказать: такое случается. Такие женщины могут забеременеть только в очень юном возрасте. У меня был такой шанс. Я родила... Но жизнь посмеялась надо мной, не дав второго шанса стать матерью. Из-за этого моя семья распалась — муж ушёл к молодой женщине, которая родила ему детей. А я...
Тоска по дочери заставила меня стать педиатром. Я не думала об усыновлении, потому что трудно полюбить чужого ребенка, когда годами вспоминаешь своего. Я так хотела найти Наталью! Но не смогла. Я узнала только, что её, вероятней всего, удочерили люди, уехавшие за границу. В конце концов я сдалась.
Я пыталась забыть о ней. Но единственные дети, с которыми я хотела общаться, были в клинике и больнице.
На следующий день после смены в клинике я навестила Илью Николаевича и маленькую Зою. Малышке стало лучше, она спала, а температура почти спала.
— Я только что сварил кофе и испёк дрожжевые булочки с черникой, любимое лакомство Зои, — сказал хозяин дома. — Держу пари, что вы проголодались после работы . Пожалуйста, не отказывайте мне.
Его улыбка была полна благодарности, и у меня не хватило духу отказаться от приглашения. Мы сели за обеденный стол. Стопка фотографий лежала на краю. Я взглянула на них, пока отхлебывала кофе. Илья заметил этот взгляд. Он взял фотографии и неуверенно посмотрел на них.
— Вчера я подумал, — начал он с небольшой заминкой, — что вы очень похожи на мою сестру . Как будто бы вы — её старшая версия. Я скажу вам прямо. Наталья — не родная мне сестра, она — приёмный ребёнок моих родителей, и она много лет пытается найти свою настоящую мать. А я ей помогаю. Я всегда заботился о ней. Наши родители удочерили её, когда мне было шестнадцать. Она была новорождённой, поэтому, конечно, ничего не помнила о своих настоящих родителях...
Возможно, она бы никогда ничего не узнала о своём усыновлении, но когда ей было пять, наши родители погибли в авиакатастрофе. С тех пор нас осталось двое на всём свете. На самом деле, — он нежно улыбнулся, — она была мне больше дочерью, чем сестрой. Я рассказал ей о том, что мои родители — не родные ей. С тех пор мы пытаемся найти её настоящую мать...
Я потянулась за фотографиями. Я чувствовала, как будто моя рука разрывает воздух, густой, как желе. От шока всё внутри меня застыло. Я этого не ожидала.
На фотографиях была Наталья — в детстве, в подростковом возрасте, потом молодая женщина с собственной дочерью. Мои гены в них были сильны — на каждом этапе они обе были похожи на меня в их возрасте. Мои руки дрожали, фотографии разлетались по столу. Я положила на них руки.
— Почему её назвали Наталья? — спросила я охрипшим голосом, чувствуя, как от эмоций моё горло пересохло, как песок.
Я смотрела на мужчину, который фактически воспитывал мою дочь. Он, должно быть, почувствовал, что этот вопрос очень важен для меня. Он и сам выглядел взволнованным. Он тоже понимал, что происходит.
— Женщина, которая отдала малышку на усыновление, попросила об этом. Она сказала, что очень важно, чтобы её имя было именно таким. Мои родители выполнили её просьбу.
И вдруг я вспомнила. Я всегда давала всем своим куклам одно и то же имя — Наташа. И когда мама спросила почему, я ответила, что назову так свою дочь, когда вырасту. Моя мудрая мама через годы передала мне свой прощальный привет. Может быть, она предчувствовала, что тот мой ребёнок останется единственным в моей жизни...
Время замкнуло круг. И всё вернулось на круги своя. Через неделю я встретила Наталью. И в каком-то смысле, мы обе почувствовали, как будто мы никогда и не расставались, как будто этих тридцати лет разлуки никогда и не было. Потому что мы всегда жили в одном городе, в одном районе. Она приводила свою дочь в клинику, где я работала. И мы всегда проходили мимо друг друга.
Иногда Илья, Наталья и я думаем о великой роли простого случая в жизни, и мои мысли всегда возвращаются к той цыганке с чёрными глазами, которая взамен на мою помощь осуществила мою мечту. Конечно, я не совсем уверена, что это именно так, потому что как бы она могла организовать такое необычное дело? Но я до сих пор слышу её хриплый шёпот: «Ты найдешь то, что ищешь. Я позабочусь об этом...»
Читайте ещё истории из жизни: