Начало истории -
Случайность была, конечно же, женщиной.
Особа с индустриальным прозвищем Моторовна - местечковая Кармен, черноволосая вольная с.амогонщица, одинокая искательница любви и приключений - возникла на дороге неотвратимо и бесповоротно.
Моторовна жила на окраине райцентра внутри стихийно возникшей свалки, как хищный орёл среди развалин.
С.амогонку гнала она умело, настаивала на т.абачных листьях, используя одной только ей ведомые рецепты, за что и получила о.трава народное название - присуха.
Ходили слухи, что любого половозрелого мужика, опоённого присухой, Моторовна могла вести куда угодно, как телка на верёвочке.
Тот факт, что обладающая колдовской мощью гитана, вековала свой бабий век в абсолютной матримониальной невостребованности, а присушенные жертвы неустанно менялись, подобно листикам гербария, никого особенно не занимал.
Парадоксальность мышления была и будет отличительной чертой моих замечательных земляков.
Встретивший на свою беду Моторовну, дядя Лёша, опоён был присухой, почему и последовал за злодейкой в её живописные руины.
С.обутыльники-коллеги не бросили человека в беде и пустились за ним, мешая п.ортвейн с с.амогоном.
Маруська, принявшая участие в п.ирушке, демонстрировала собравшимся цирковые номера, смиренно ждала хозяина, но, обнаружив, что он бесследно исчез в приюте с.амогонщицы, не раздумывая, повернула телегу в сторону дома и побрела, сея разумные, добрые и вечные полосатые матрасы в придорожную пыль.
Услышав о Моторовне, тётушка спала с лица и задумалась, забыв даже обратиться в курицу.
Мы резко сменили курс и двинулись в сторону райцентровского продмага, где сразу же пошли к витрине с блескучей бижутерией.
Выбирали серёжки.
Маленькие украшения ярко-желтого цвета в виде цветочка с сердцевинкой-камушком сияли под стеклом, испуская острые лучики. Камушки были красные, зеленые и разноцветные.
Доверяя моему, пусть детскому, но всё же городскому вкусу, тётка спросила: "Какие?" Я указала на разноцветные, верная давней своей любви к калейдоскопам.
Тётушка ушла вглубь полутемного зала, нырнула за пазуху и, выпростав кошелек, вернулась к продавщице, заявив решительным голосом: "Берём!". Потом подумала еще и выдохнула: "Губнушку покажите!".
"Губнушкой" тётя Таня называла помаду, которая в её арсенале, разумеется, была, но по недоразумению осталась дома в комоде.
Пересмотрев несколько разных орудий замышляемой в.ойны, остановились на самом ярком - толстенький столбик похож был на маленькую морковку и вкусно пах конфетой-ириской.
Вернулись на бивак к кумовьям-сватьям, где и занялись приготовлениями к походу.
Тётка встала к зеркалу, аккуратно вдела новые серёжки в уши и повернувшись ко мне тревожно и стеснительно спросила: "Как - лИчит?".
Я радостно подтвердила: "Личит!"- и вдохновленная похвалами воительница принялась старательно красить губы новой "губнушкой".
Мне понравились бликующие разноцветьем серёжки и не пришлась по душе морковная помада. Казалось что на доброе тёткино лицо кто-то налепил чужие неприятные губы.
Дядя Лёша тоже не любил никакие "губнушки" и называл их смешным словом "мазУта".
Но почему-то я знала, что говорить об этом тётке сейчас нельзя и невозможно, и поэтому в ответ на её взволнованное: "Как - бАско?" - решительно заявила: "Баско!"- отчего её смущенное обновлениями лицо стало прежним - красивым и добрым.
Наконец, собрались, и двинулись на рать, погоняя лошадь.
Три преданных женщины завхоза Алексея Платоновича начали священную битву за любовь, свободу и независимость от гнёта бессовестной присухи Моторовны.
По дороге тётушка взволнованно инструктировала малочисленное войско:
- Ты уж там, Динка, реви погромче!
- Зачем реветь? Лучше я ее кулаками, кулаками...
- Может, и драться придётся, - вздыхала командирша - а лучше - реви! Сердце у него доброе, услышит, что плачешь, может и сам домой пойдет...
- Ладно, я сначала пореву, а потом все равно - кулаками! - грозилась я, не в силах смириться с тем, что моего любимого дядьку забрала себе какая-то Моторовна.
Пустырь, где располагались вражеские редуты, оказался большим и захламленным. Одну его сторону полностью занимала свалка, другую частично оккупировала нахальная с.амогонщица.
Увидев неказистый вагончик, совсем не похожий на уютные деревенские домики, я окончательно разочаровалась в противнике - Моторовна жила, как босяк, в утлом строении, у которого не было даже крылечка с верандой, а входная дверь выходила прямо на пустырь.
Рядом с вагончиком кособочилась поломанная детская коляска, валялись старые покрышки, переломанные стулья выстроились вокруг ржавого корыта, где теснились пустые банки вперемешку с о.курками.
Моя предводительница подошла к входной двери и застыла, прислонив в фанерному препятствию чуткое осторожное ухо.
Обитель зла и порока казалась безлюдной.
- Моторовна, - позвала тётя Таня, - а ну выдь сюда, разговор есть!
В приземистом вагончике послышалась возня и потревоженный противник зачастил, как из пулемета:
- Чо это - Моторовна? Это я, что ли, Моторовна? А чо к Моторовне за спросом пришла?
Сообразив, что в.оенная хитрость не удалась, тётка пошла в атаку, и первый залп начинающейся в.ойны разнесся далеко по окрестностям:
- Выдь, сказала! Я - жена законная, а ты - ш.алава беспутная! Выдь, я в глаза твои обмороженные наплюю, пусть все видят, кто ты такая!
Вдохновленная юридически обоснованным гневом, тётка посмотрела по сторонам и, увидев, что на пустырь собирается любопытная публика, выбила по вражеской двери призывную барабанную дробь квадратными каблуками черных "выходных" туфель из крепкой "чёртовой кожи".
- Щас милицанера позову дак... нету у меня никого! - откликнулась вражья сила.
- Опять Моторовну громят, - донесся голос первого зрителя на театре в.оенных действий.
- Грит же - жена законная, она в своем праве...
- Слышь, милицанером грозится... Люська милицанерова тоже громить приходила...
Тётушка, услыхавшая глас народа, тут же подтянулась, и, шарахнув кулаком в дверь, выдала новый оглушительный залп в сторону неприятеля:
- А ну открывай, сказала, я в своем праве!
Продолжение истории -
