← Текст №1
← Текст №2
← Текст №3
← Текст №4
← Текст №5
← Текст №6
← Текст №7
← Текст №8
← Текст №9
← Текст №10
← Текст №11
← Текст №12
← Текст №13
← Текст №14
← Текст №15
Марк улетел, и время послушно сбавило свой темп. Марк для меня всегда теперь был связан со спешкой, с необходимостью куда-то бежать, куда-то торопиться и стремиться изо всех сил, часто поглядывая на часы, и когда он исчезал, ощущение всемирной расторопности, неутомимо подстегивающей прогресс, пропадало. Я повертелся по сторонам, совершено не представляя, как можно убить час свободного времени. Я испытывал дискомфорт и разочарование.
Окинув взглядом площадку, где все двигалось и было занято неотложным делом, где суетились и бегали белые и оранжевые комбинезоны в метущемся свете прожекторов, я прямиком двинулся к елке.
Метрах в пятидесяти от Подножия я налетел на шершавые, полные заноз доски, странно поставленные торчком. Трудно было увидеть что-либо в густой тени и я не сразу догадался, что это был обыкновенный, наспех сколоченный забор в человеческий рост. Я стал обходить кругом, прислушиваясь к звукам. Неструганые доски были пригнаны неплотно и можно было разглядеть сквозь щели двигающиеся мамонтоподобные самосвалы, бульдозеры и краны. Все они въезжали и выезжали, я засуетился и стал искать ворота, но забор казался бесконечно длинным. Вскоре я нашел несколько выломанных досок. На большее я и не рассчитывал.
Пробравшись внутрь, я едва не попал под колеса проезжающего грузовика с хромированной полоской «International» впереди. В лицо уперся пронзительный свет фар, и что-то длинное, нависающее, дышащее паром и смесью и воняющее бензином, пронеслось мимо, едва не отдавив мне ноги. Я перевел дыхание и перебежал дорогу.
Ёлка снизу была огорожена забором наподобие цирковой арены размером с жилой двор, по которой, как клоуны, бегали люди в белом. Над головой нависала непроницаемая крыша тяжелых мохнатых ветвей, а на земле была каша из снега, рыжих иголок и следов от колес. Пахло смолой и свежей стружкой. Везде валялись раздавленные стеклянные шарики, россыпи конфетти и прочий новогоднтй мусор.
Ствол оказался шелушащейся, рыжей и на редкость необъятной громадиной. Еще бы: один лифт для транспортировки грузов и тяжелых автомашин плюс один лифт для сотрудников, да плюс две неприметные дверки с буквами «М» и «Ж». Ну и вдовесок толщина стенок, чтобы удерживать такую тяжесть. По размерам Подножие напоминало средних размеров дом, а выше ничего не было видно из-за пышно разросшихся ветвей.
Около лифтов царило оживление. Двери беспрестанно открывались и закрывались, принимая грузы. У каждого лифта дежурила пара полицейских с красными повязками на рукавах. Один принимал от водителя ведомость и в ней расписывался, другой осматривал груз, и они пропускали машину.
Улетая, Марк что-то крикнул про елку. Что, мол, можно, посмотреть, только не долго. Все это мгновенно пронеслось у меня в голове при виде усатых мордастых полицейских, с самым свирепым видом охраняющих обычный лифт. Они пытливо и внимательно смотрели из под фуражек на каждого, кто к ним подходил, и, что было самым неприятным и даже пакостным, все посетители были с белыми квадратиками бумаги, то есть с пропусками. «Просто свинство какое-то,» — подумал я. — «Даже не предупредить…» Но торчать целый час и ничего толком не увидеть — это еще большее издевательство и безобразие, решил я и вызывающе посмотрел на стражей порядка. В крайнем случае скажу, что от Марка.
Я нагло прошел мимо этих здоровенных дядек, вошёл в открывшийся лифт и вознамерился уже ткнуть пальцем в кнопку не глядя, чтобы поскорее смыться отсюда, как сзади властно рявкнули:
— Wait a minute!
Я обернулся, обмирая. Один из полицейских, держа в руках пачку каких-то бумаг, смотрел на меня. Выражение его лица мне не понравилось. Мне показалось, что он сейчас озвереет, усы встанут дыбом, глаза выкатятся, он наберет в легкие побольше воздуха и заорет: «What the hell are you doing here? Get out!» И точно, на лице, слегка отупевшем от работы контролера и цербера одновременно, — здоровенный мужик, чуть повыше меня и раза в два пошире — появилось выражение осатанелости. Он открыл рот, собираясь что-то сказать, но тут в кабину лифта просунул голову другой полицейский. Он словно узнал меня, повернулся к своему напарнику и протараторил:
— It’s OK! He is a man of Mark!
Это удовлетворило полицейского. Он равнодушно мне кивнул и отвернулся. Зеркальные двери плавно сдвинулись, и я остался в пустой кабине один на один со своим отражением.
Кнопок было около двадцати, а времени оставалось всего сорок пять минут. Осматривать каждый этаж было неразумно, поэтому я решил просмотреть елку по частям, выбрав подходящий интервал между этажами, и нажал цифру «5».
После нескольких секунд, в течение которых я от безделья делил в уме двадцать на сорок пять, лифт остановился. Зеркало дверей расползлось, и мне открылась панорама лесного шоссе. Она уходила вдаль ночной асфальтовой перспективой, освещенная обычными уличными фонарями. По сторонам дороги густо произрастал дремучий сосновый лес, припорошенный снегом. Метрах в пятидесяти от лифта асфальт заканчивался, и там, ткнувшись бампером в низенькие елочки, стоял автокран, совершенно такой же, какой разбился несколько минут назад. Стрела была вытянута вперед на максимум, и на конце ее, подстрахованные веревками, возились люди в оранжевом и цепляли крюк крана за кольцо со связкой тросов, привязанных к исполинской еловой шишке размером с автобус. Был слышен свистящий вертолётный гул, но самого вертолета не было видно: мешали деревья.
На седьмом этаже все было точно таким же. Шоссе пустовало. Справа от меня загудел и защелкал, останавливаясь, грузовой лифт. Распахнулись железные двери, пол дрогнул и прямо на асфальт из кабины с рокотом выкатил «МАЗ». В кузове было сложено несколько ярких блестящих игрушек и стояло пять-шесть человек, держась за борта. «МАЗ» остановился, рабочие попрыгали из кузова, выгрузили игрушки (кажется, из пластика) и потащили их в лес, на самый край ветки.
На елке существовала система ярусов, и верхние ярусы, нависая над нижними, образовывали навес из исполинских хвойных веток. Я уже собирался ехать выше, как вдруг наверху раздался ужасный треск, плотный землистый навес проломился под неимоверной тяжестью, толстые растительные пласты рухнули вниз вместе с обломками асфальта и вслед за ними в образовавшуюся дыру вывалился грузовик. Он с размаху ткнулся в асфальт нижнего яруса плоской широкой мордой, и кабина согнулась пополам. Высыпалось стекло. Двигатель перестал урчать и замолк. Из дыры доносились возмущенные выкрики, потом в ней замаячили любопытствующие физиономии. Из кабины выбрался водитель и стал очумело смотреть на изуродованную машину, словно бы пытаясь что-то понять. Я прыгнул обратно в лифт и мигом взлетел на восьмой этаж.
Там царил хаос. Дорогу перегородило два крана и одна платформа. Они окружали роковое отверстие, из которого, задрав заднюю часть вверх, высовывалась несчастная машина. Ритмично мелькали оранжевые мигалки. Все вокруг суетились, кто-то громко ругался по рации. Из дыры, как из проруби, протянулись две напряженные руки, и все бросились помогать доставать несчастного. Нетерпелось досмотреть до конца, но времени оставалось мало, и я шагнул обратно в лифт. Двери сомкнулись.
На одном из ярусов меня ждал сюрприз. Не успели двери раскрыться, как в расширяющуюся щель рванулось пламя и потянулось прямо ко мне. Я инстинктивно закрыл лицо руками, предчувствуя нестерпимый жар, отпрянул назад, споткнулся, упал. В лифт вскочило ужасное козлоногое существо, моментально воскресившее в памяти образ дьявола. Верхняя часть туловища была человеческой, с очень развитой мускулатурой. Кожа у него была голая и красная, на лысом черепе красовались толстые и черные, словно лакированные, рога, тонкогубый рот злорадно улыбался, обнажая острые клыки, а глаза с узкими кошачьими зрачками горели ненавистью и не моргали. От копыт по лифту раздавалось слабое эхо. Существо наклонилось ко мне и умоляюще прошептало:
— Продай душу дьяволу!
При каждом слове изо рта вырывался дым. Запахло табаком, серой и паленой шерстью. Глаза с вертикальными зрачками смотрели на меня, не мигая.
Красное лицо сохраняло маску свирепости и неутоленной жажды, затем вдруг осклабилось и стало добрым. — Не бойся! — ангельским голоском пропело оно и протянуло ко мне могучие жилистые руки с длинными когтями.
«Нет, не голограмма!» — мелькнуло у меня в голове. Мне ничего не оставалось, как приготовиться к бою. Дьявол, видимо, понял, что я просто так не дамся. Он перестал тянуть ко мне свои ручищи и отошел к дверям лифта.
— Я тебя запомню, — с мстительной улыбкой пропел зверь, прищурившись на меня, и вдруг заорал ужасным голосом: — Я все здесь сожгу!
Он набрал в легкие воздуха, увлекая только что выдохнутый дым, и выпустил в мою сторону порцию огня. Я кинулся в угол, и огонь, достигнув стены, опалил пластик. Все озарилось яркой вспышкой и стало жарко. У потолка заплясали черные нити копоти, а он уже готовился повторить свой безобразный поступок, но я не стал мешкать. Обыкновенный инстинкт самосохранения заставил меня подскочить к чудовищу и руками выпихнуть его вон. Я вскрикнул: кожа у него была горячая, как нагретая сковорода. Двери, мои спасительницы, ринулись навстречу друг другу. Сквозь закрывающуюся щель прорвался слабый огненный лоскут, опалил лицо и запачкал щеки сажей. Я в растерянности стал разглядывать себя в зеркало на стене и прислушиваясь к нарастающему шуму лифта, который уносил меня на самый верх. Второпях я нажал на самую верхнюю кнопку.