← Текст №1
← Текст №2
← Текст №3
← Текст №4
Мы сразу же свернули в сторону, где вдоль тротуаров горели все лампы, и Марк повел меня мимо строгих опрятных домиков, мимо палисадников с акациями, мимо темных узких улочек. Недавно прошел дождь. На стенах неровными полосами выделялись полусухие участки, на ветках дрожали крупные капли и пахло, как и полагается: асфальтом, листьями, водой и еще какой-то необъяснимой потусторонней свежестью. Блик фонарей неотступно катился перед нами расплывчатым слепящим пятном. Потом дома стали выше, крупнее. Кажется, мы направлялись в сторону центра.
Марк вдруг остановился. Я тоже остановился. За поворотом оказался длиннющий, до самого горизонта, проспект, а у самого его начала, в десяти шагах от нас, стоял странный предмет. Он располагался строго на белой осевой линии дороги, что-то вроде пульта управления на высокой гладкой опоре и плоском основании. С колесиками. Большую часть пульта занимал экран. Но Марку было не впервой и он прекрасно во всем разбирался. Он подошел к пульту, защелкал тумблерами, экран плавно вспыхнул, подсвечивая Марка синим цветом.
— Положите ладонь на экран, — негромко попросил он синими покойницкими губами.
Я повиновался. Экран было плоским и холодным.
— Хорошо. А теперь скажите ваше имя и фамилию.
— Зачем?
— Вас необходимо зарегистрировать. Формальности.
— А отчество не надо?
— Не надо, — слегка раздраженно ответил Марк.
Стараясь говорить четко и раздельно, я надиктовал пластмассовой панели свое имя и фамилию.
— Прекрасно! — обрадовался Марк и негромко сказал в пространство: — Регистратор убрать.
Штуковина с кнопками сама собой развернулась и помчалась от нас прочь по синусоиде в мокрую перспективу улицы, громко поскрипывая колесиками под белой платформой и словно бы огибая несуществующие препятствия. Судя по лицу моего гида, все шло как нельзя лучше. Он снова, как при встрече в лесу, потер руки, и громко сказал:
— Теперь вся эта официальная канитель позади. Прекрасно! Но… — Его улыбка сползла, как набежавшая волна, и указательный палец строго и наставительно мне погрозил. — Хочу вас предупредить. Никуда от меня не отходите. Можете так вляпаться, что ни за что потом на выберетесь отсюда.
— Преступность?
— Да нет же, причем здесь преступность! Вы можете пострадать от самого себя. Помню, произошел один случай. Турист сбежал от гида, а потом его, беднягу, нашли с отрезанной головой где-то около леса. Я имею ввиду, конечно же, туриста. Спрашивается, каким образом? Когда мы посмотрели его досье, сразу стало ясно, что его сожрали кошмары. Это был странный человек. Он любил смотреть фильмы ужасов, а по ночам его душили кошмары, и он не мог спать. А здесь кошмары обретают, так сказать, плоть и кровь, и если сбежите, можете поплатиться за это жизнью. Вы смотрите фильмы ужасов?
— Нет.
— Все равно опасно. Держитесь ближе и никуда не отходите. Кто знает, как здесь проявляется ваше подсознание.
И мы двинулись вперед по магистрали, мимо тех же аккуратных домиков, хранящих гробовое молчание. К стенкам их были прибиты жестяные квадратики с номерами домов, а на некоторых домах были таблички подлиннее с надписью «улица Вязов».
Здания города, как водится, были расположены таким образом, что самые низенькие находились поближе к окраинам, а самые высокие наоборот, тянулись поближе к центру. Но иногда между большими домами, аккуратными, ухоженными, окруженными заботливо подстриженным кустарником, попадались бревенчатые, явно нежилые сооружения с выбитыми окнами, среди которых прорастали скопища спутанных пышных деревьев. В листьях горели голые лампочки под тарелками на столбах, ветер качал дряхлую скрипящую жесть, и мне вдруг показалось, что в городе, наверное, нет ни одной живой души. Я спросил об этом Марка.
— Не-ет, почему же! — ответствовал Марк. — Люди есть. Особенно в полнолуния, когда наступает праздник Пасхи. Или в Новый год…
Я его не слушал. Я смотрел в окно первого этажа справа. Там только что зажегся свет и отразился на тротуаре длинной трапецией. В доме явно кто-то был. В окна заглядывать нехорошо, но любопытство было сильнее всех правил. Я посмотрел на моего гида. Марк разглагольствовал, позабыв про меня, и смотрел в сторону от меня. Ну что страшного случится, если я загляну? Передо мной возникло жуткое видение обезглавленного туриста, лежащего под елью с хвоей, зажатой в скрюченных фарфоровых пальцах, и ноги сами понесли меня на тротуар, к дому, в котором кто-то был.
В доме — большом, трехэтажном — абсолютно не было каких-либо перекрытий или потолков. Он напоминал огромный сарай. Из круглых бревен торчала и свешивалась пакля. На самом верху горела тройная люстра, но свет не рассеивался по всему пространству, а странно фокусировался на полу большим желтым кругом. И вдруг в этот круг из темноты вошел длинный и тощий молодой человек. Он был одет в черный фрак и ослепительную манишку с черной бабочкой, каштановые волосы лежали безукоризненно, а на стеклах очков отражался блик, совершенно скрывший за собой глаза. Губы были строго сжаты и изредка подрагивали, как-будто он вот-вот заплачет.
Он посмотрел вокруг, мучительно озираясь, потом взгляд его скользнул в мою сторону, и два электрических блика уставились на меня. Я совершенно инстинктивно присел с дикой мыслью, что вот на тебе, попался, но человек равнодушно посмотрел в окно, сел на неизвестно откуда взявшуюся скамеечку, спрятал лицо в правой ладони, упершись локтем в колено и покачал головой. Он словно был обречен.
— Бедняга, — громко сказали над ухом. Я резко посмотрел вверх и увидел гладко выбритый подбородок Марка. — Его зовут Рихтер Струнников. Месяц назад он взял большую сумму для свадьбы, а когда нужно было отдавать долг, он продал роскошное белое фортепиано — главный приз, полученный на международном конкурсе в Женеве. А жена от него ушла, заявив, что не намерена жить в полной беспросветности, да еще с таким ненормальным и бездарным пианистом, как он. Сейчас Рихтер думает о человеческой несправедливости. Он безумно любит свою жену и винит во всем только себя, свою молодость и глупость, считая, что продал фортепиано только по молодости да по глупости — а ведь многие считают, что глупость зависит от возраст.
— А разве это не так? — тихо спросил я.
— Ну конечно же нет! — с воодушевлением прошептал Марк. — Наивно полагать, что существует некий временной барьер, перейдя который, человек мгновенно очистится и будет всегда прав, и его решение будет всегда правильным и единственным решением. Умудренные временем люди тоже творят глупости, будьте уверенны, а дети иногда говорят вещи, достойные уст любого из знаменитых философов.
У меня заломило в коленях и я выпрямился.
— Нехорошо мы делаем, — заявил я. — Я имею ввиду подглядывание. Вам не кажется?
— Всегда кто-то подглядывает в наши души, — тихо и странно произнес Марк. — Тот, кто ведает нашей судьбой, обязательно должен знать все наши тайны и секреты, которые мы тщательно скрываем от внешнего мира. А иначе как правильно решить: отдавить вам ногу в автобусе или продать вам выигрышный лотерейный билет?
— Вы фаталист?
— Да, я — фаталист, — печально согласился Марк. — Но это не значит, что вся моя жизнь уже давно расписана по минутам. Тот, кто ведает моей судьбой, постоянно создает для меня ситуации, в которых нужно сделать выбор, но право выбора всегда остается за мной. Это справедливо.
Марк вдруг встрепенулся, и я услышал драконоподобный рокот большой машины, притормозившей за углом. Самой машины видно не было, но, судя по звукам, издаваемым ею, это было нечто вроде аэродромного «Интернешнла» с оранжевой цистерной. Это явно не входило в планы Марка.
Он стоял, подавшись вперед, и напряженно всматривался в пустынный перекресток: Наконец он отрывисто произнес:
— Постойте пока здесь и никуда не уходите. Вечно они что-нибудь напутают…
Он побежал вперед, потом остановился, крикнул: «Помните про кошмары!», развернулся и скрылся за углом, оставив меня размышлять, кто такие «они», которые вечно что-то путают.
Я стал терпеливо ждать. Прошло минут пять или десять, но Марк так и не появился. Грузовик, мирно тарахтевший за углом, неожиданно затих, и сразу стало неестественно тихо, как в очень тесном и закрытом помещении, будто я и впрямь находился на театральной сцене с дорогими и правдоподобными декорациями вокруг. Я прошелся по тротуару взад-вперед еще пять минут, постепенно приближаясь к серому каменному углу, куда повернул Марк. Никаких кошмаров не наблюдалось, никто не стремился пустить мне кровь, и вообще ночь обещала быть звездной, спокойной и важной.
Марка по-прежнему не было. За углом совершенно отчетливо щелкнула и открылась железная дверь машины, кто-то сплюнул, невнятно бормоча, и дверь снова закрылась. Неужели Марк про меня забыл? Я уверенно направился к перекрестку и повернул за угол.
Я остолбенел. Никакого грузовика не было и в помине. Совсем недалеко от меня у бардюра стоял мокрый длинный автобус с выключенным мотором. Внутри него была мертвая и темная пустота, одиноко торчали спинки кресел, и на чистых стеклах блестели тысячи неподвижных капель.
Я направился к автобусу и опять поразился тому, насколько отчетливо зазвучали мои шаги. Слух обострился невероятно, ухо смогло различить даже мелкое, на пределе слышимости сипение, выбивающееся из механических внутренностей машины. Я прошел вдоль высокого белого борта и с внутренним нетерпеливым ожиданием открыл дверь. Я увидел силуэт водителя за рулем. Водитель спал. Когда дверь скрипнула, изваяние шевельнулось и осведомилось пропитым низким голосом:
— Один?
Я оглянулся. Рядом никого не было.
— Один.
— Заходи, — буркнул водитель и замолчал.
Я хлопнул дверью и устроился во второй паре кресел справа. В памяти всплыли далекие полузабытые воспоминания неосвещенных ночных автобусов. Эти автобусы были похожи на железные клепанные крепости без единого огонька, а холодный уличный свет, отразившись в стеклах, делал воздух еще прохладнее и создавал в огромном пустом пространстве много густых теней. Но когда включали свет и плафоны на потолке моргали и начинали неровно светиться, происходило чудо и все совершенно менялось. Тень становилась доброй, а вокруг были мир и гармония, и когда ты, опаздывая на рейс, подбегал к заветной двери, внутри словно бы сидел некто и с предвкушением потирал руки, как это любит делать Марк, чувствуя теплый домашний уют.
Я наслаждался согревающим светом, пока не заметил, что водитель постоянно косится в зеркало под потолком, хмурится и что-то бормочет. Лицо у него было крепкое, мужественное, джеймсбондовское, а глаза — карие, недоверчивые и нагловатые. На голове произрастала могучая темная копна волос и совершенно закрывала воротник старой и замусоленной кожаной куртки.
Разглядывая могучую блестящую спину водителя, я заметил, что водитель испытывает странный дискомфорт: видимо, из-за меня.. Он возил ладонями по коленям и нервно барабанил пальцами по черной рулевой дуге, совершая массу прочих мелких движений, как делает человек, когда остро чувствует, что что-то не то. Что-то было действительно не то, и я мимоходом подумал, что сел не в тот автобус, и что вообще мне не следовало приходить сюда, и что Марк все-таки оказался прав.
Наконец, звякнули ключи в замки зажигания, и внутри автобуса заклокотал мотор. Задрожали стекла. Неохотно заскреблась и заворчала коробка передач, и я с облегчением ощутил, как автобус, наращивая скорость, поехал по улице.
Мы сразу же вывернули на магистраль, которая, по-моему, была слишком широкой для такой неоживленной улицы. За окнами мелькала, пробегая назад, вереница пышно разросшихся тополей с ослепительными точками фонарей. Иногда автобус попадал в лужи, окатывая тротуары водопадами дождевой воды. Водитель переключил передачу, и мы поехали быстрее.
— Вы давно здесь? — спросил шофер, мельком взглянул на меня в зеркало, и снова уставился на дорогу.
— Недавно, — ответил я. — А почему вы спросили?
— Привычка. Всегда спрашиваю, когда встречаю новичков.
Водитель притормозил, закрутил руль и повернул направо, огибая равнодушно мигающий желтым светофор.
Я нагнулся к нему поближе.
— Скажите, а вы не знаете такого человека — Марка?
— Марка? Марк… — Водитель задумался и посмотрел вверх, откуда ему улыбались ослепительные женщины, вырезанные из журналов. — А он кто?
— Он тоже работает в Бюро. Заведующим.
Водитель присвистнул от удивления. Брови его задрались.
— Нифига себе! Нет, я его не знаю. Людей такой высоты редко кто знает. Бюро ведь очень мощная и разветвленная организация.
— А чем она занимается?
— Да всем этим! — Он бросил руль и широко расставил руки, намекая на мокрую ночь за окном. Автобус тут же поехал влево, подпрыгнул колесом на бордюре и я немедленно стукнулся головой о стекло. Автобус жутко затрясся, вспрыгивая на тротуар, водитель с проклятиями вцепился в баранку, резко вывернул непослушный автобус на осевую линию, да так, что завизжали покрышки, набычился и угрюмо замолчал.
Текст №6 →