Когда после сражения при Фермопилах в живых, по разным причинам, остались два спартиата из отряда царя Леонида, сограждане поступили сними сурово, может быть даже жестоко. О причинах всеобщего презрения к уцелевшим и, об отношении в Лакедемоне к тем, чья храбрость в бою подвергалась сомнению написана эта статья.
Другие статьи из серии Греко-персидские войны. Битва при Фермопилах
Поражение на еще не начавшейся войне
Прелюдия к битве у Фермопил и сражению флотов у Артемисия
Мысли о персидской армии, накануне битвы за Фермопилы
Персидский и греческий флоты накануне сражения у Артемисия
Начало сражения у мыса Артемисий
Продержаться один день у Фермопил
Право умереть вместе с царем Леонидом
Последний бой защитников Фермопил
Последние отзвуки сражения у Фермопил - битва флотов у Артемисия
В V в. до н.э. Лакедемон был, пожалуй, наиболее похож на тиражируемый массовой культурой образ суровой страны, населенной брутальными воинами – спартиатами. Общественные институты, сделавшие возможным «спартанский образ жизни», уже приобрели силу традиции, но внутренние противоречия еще не зашли слишком далеко, и грядущее разложение Лакедемона пока не было заметно, хотя первые его симптомы уже были в наличии. Причины, сделавшие Спарту столь отличной от других полисов Греции, стоит искать в эпоху второй Мессенской войны, когда ради выживания в войне с соседями, был предпринят ряд радикальных преобразований общества. (Подробнее ЗДЕСЬ: «Спарта – страна испуганных героев»). Позднее выяснилось, что в новых условиях очень удобно управлять согражданами, а также держать в повиновении покоренное население (тоже эллинов, между прочим) и «экстренные меры» постепенно трансформировались в «Законы Ликурга», которые регламентировали все сферы жизни Лакедемона. (Подробнее ЗДЕСЬ: «Спартанцы - военные аристократы древней Греции»).
Поскольку главным занятием полноправного спартиата было военное дело, то умение стойко переносить «тяготы и лишения военной службы» воспитывалось с детства всеми возможными способами, пусть и в ущерб всему остальному. (Подробнее ЗДЕСЬ: «Спарта. Воспитание Воина»). Взрослая жизнь спартиата также была суровой и регламентированной до мелочей. (Подробнее ЗДЕСЬ: «Спарта. Жизнь спартанца»). Результатом подобной «обработки» было формирование физически сильного, идеологически правильного (т.е. глубоко религиозного), верного традициям (Лакедемон был весьма архаичной страной) и своему полису воина-гоплита. Наиболее эффективным построением гоплитов Греции того времени была фаланга, именно это тактическое новшество вместе с «Законами Ликурга» позволило Спарте победить во второй Мессенской и понимание необходимости «держать строй», несмотря ни на что, навсегда вошло в «генетический код» спартиатов. С тех пор необходимость всегда сохранять целостность построения буквально «вбивалось» в граждан Лакедемона на всех этапах их жизни, наравне с «заветами предков». Держать строй, не покидать свое место в нем, не поддаваться панике и не бросать щит – вот главные доблести спартанских воинов. «С ним или на нем !» — это тоже из «психологической накачки» воинов Лакедемона.
По рассказу Плутарха, когда поэт Архилох из Пароса (689/680- 640 г. до н. э.) посетил Лакедемон, то его оттуда сразу же выгнали, за то, что он когда-то написал в своих стихах:
Носит теперь горделиво саиец мой щит безупречный:
Волей-неволей пришлось бросить его мне в кустах.
Сам я кончины, зато избежал. И пускай пропадает
Щит мой. Не хуже ничуть новый могу я добыть.
Архилох зарабатывал себе на жизнь не только сложением виршей, но и наемничеством, так что не понаслышке знал, сколь переменчиво бывает военное счастье. Но для спартиата подобный выбор был невозможен даже в шутку, впрочем, согласно тому же Плутарху: «… Спартанцы не смотрят ни комедий, ни трагедий, чтобы не услышать чего-либо, сказанного в шутку или всерьез, идущего вразрез с их законами …». Неудивительно, что наемника-поэта отправили восвояси.
И стоит ли удивляться, что при подобных «жизненных установках» жители Лакедемона считали трусость во время войны одним из самых страшных преступлений. А там, где есть преступление, т.е. деяние, осуждаемое обществом, всегда найдется место и для наказания, учитывая нравы Древнего мира и общую брутальность Спарты, оно было весьма суровым. Восхищавшийся обществом, построенным на основе «Законов Ликурга», Ксенофонт, еще один гуманитарий-наемник, писал: «… Он (Ликург) добился, чтобы в государстве прекрасная смерть стала предпочтительнее позорной жизни. И действительно, при внимательном рассмотрении найдут, что меньше умирает тех, кто предпочитает почетную смерть, чем тех, кто из-за страха предпочитает отступить. Говоря, по правде, спастись от преждевременной смерти скорее можно с помощью мужества, чем с помощью трусости …» Ксенофонт.
В VII в. до н. э. в Греции жил поэт Тиртей, историки спорят, где он родился в Афинах или в Спарте, но это для нас не столь важно. Прославился он именно в Лакадемоне, согласно легенде, его стихи вдохновили спартанцев на борьбу и вместе с фалангой и «законами Ликурга» принесли им победу во II Мессенской войне. Соответственно, в Спарте он был очень уважаемой личностью и его стихи входили в тот обязательный минимум гуманитарных знаний, что преподавался в агелах. Кстати, он был одним из последних стихотворцев Лакедемона после того, как общество начало жить «по Ликургу», поэты в нем рождаться перестали. Так вот, в одном из стихотворений Тиртея была строка: «если мужи дрогнули, то вся их доблесть погибла», если быть точным, то употребленное Тиртеем слово «οἱ τρέσαντες» не имеет прямого русского аналога и может быть приблизительно переведено как «дрогнувший» или же «убоявшийся». Публике это творение понравилось и его стали цитировать, а со временем слово «дрогнувшие» стало употребляться в отношении проявивших «нерешительность» в бою воинов. Учитывая потребность «властной элиты» внедрить нетерпимость в общество Лакедемона к подобным «персонажам», вскоре последовали карательные действия должностных лиц против них и термин «дрогнувшие» стал юридическим понятием. Тиртей, понятное дело, был тут совсем не причем, но как сказал века спустя другой поэт: «Нам не дано предугадать, как слово наше отзовется …».
Для создания резонанса в обществе и демонстрации отсутствия злоупотреблений властью, вопрос по каждому конкретному случаю проявления спартиатом или группой таковых трусости в сражении решался не судом геронтов и эфоров, а выносился на открытое обсуждение в апелле (народном собрании). В случае признания обвиняемого виновным, его публично объявляли «дрогнувшим» и подвергали атимии, т.е. его гражданские права полностью аннулировались или, что случалось чаще, существенно урезались. Так, например, поступили со 120 спартиатами, сдавшимися в плен афинянам в 425 г. до н. э. на острове Сфактерия во время Пелопоннесской войны. «… Пленных своих, взятых на острове и сдавших оружие, лакедемоняне лишили гражданских прав, хотя те занимали уже некоторые должности. … Лишение гражданских прав состояло в том, что эти лица утратили возможность занимать должности, что-либо покупать или продавать. …» Фукидид. Это был первый известный случай массовой сдачи лакедемонян в плен, напомню, что к тому моменту со времени битвы у Фермопил прошло 55 лет.
Следующее разбирательство по поводу массового «отсутствия героизма» у примерно 300 граждан Лакедемона Народное собрание (апелла) рассматривало в 371 г. до н.э. после поражения в битве с фиванцами при Левктрах. Последний известный случай такого рода произошел в 331 г. до н.э. после сражения с македонцами у города Мегаполь, где погиб царь Лакедемона Агис и до четверти всех полноправных граждан Спарты. Описание этого сражения римским историком, не оставляет сомнений в малодушии, проявленном многими спартиатами: «…строй лаконцев, едва удерживая скользкое от пота оружие, начал слабеть, и под натиском врага все открыто побежали. Победители преследовали рассеявшихся беглецов и, миновав пространство, прежде занятое лаконцами, стали преследовать самого Агиса (царя Спарты). Тот, увидев, что его люди бегут, а враг уже близко, велел спустить себя на землю. …» Квинтий Руф.
Все упомянутые выше случаи произошли примерно в течении столетия со второй половины V в. до н.э. по вторую половину IV в. до н.э., рассмотрение степени вины их участников проводило Народное собрание, оно же определяло тяжесть наказания, т.е. все происходило по ранее описанной схеме. Но так ли было изначально во времена введения законов Ликурга и несколько позднее? Ответить на этот вопрос крайне трудно из-за практически полного отсутствия данных. Самый ранний случай наказания за предполагаемую трусость, получивший огласку за пределами Лакедемона и описанный античным историком, относится к началу Vв. до н.э., точнее к 480 г. до н.э., когда после гибели отряда царя Леонида у Фермопил уцелело два входивших в него спартиата – Аристодем и Пантит. Геродот достаточно подробно рассказывает о том, что ставилось в вину Аристодему: «… двое из трехсот спартанцев — Еврит и Аристодем — оба могли бы остаться в живых, если бы были единодушны, и возвратиться в Спарту (они были отпущены Леонидом из стана и лежали в Альпенах, страдая тяжелым глазным недугом). Или же, не желая вернуться на родину, они могли бы по крайней мере умереть вместе с остальными. Хотя им открывались обе эти возможности, но они не достигли взаимного согласия, разойдясь во мнениях. Еврит, узнав о том, что персы обошли гору, потребовал свои доспехи. Затем, облачившись в доспехи, он приказал илоту вести его к бойцам. Илот провел Еврита в Фермопилы, но потом бежал, а Еврит попал в самую гущу схватки и погиб. Аристодем же не имел мужества умереть и остался жив. Если бы вернулся только один Аристодем больным в Спарту или оба они вместе, то, думается, спартанцы не стали бы гневаться на него. Теперь же, когда один из них пал, а другой (выставив ту же причину в свое оправдание) не захотел умереть, спартанцы неизбежно должны были сильно озлобиться на него. …».
Геродот сообщает и другую версию проступка Аристодема: «… Другие же рассказывают, что его послали вестником из стана и он мог успеть к началу битвы, но не пожелал этого, а, умышленно задержавшись в пути, сохранил себе жизнь. Между тем другой гонец (его товарищ) подоспел к сражению и погиб ...». Согласитесь, разница в том, чтобы не найти в себе сил для битвы будучи больным и умышленно, во всяком случае по мнению сограждан, опоздать на нее, довольно большая. О причине наказания этого спартиата «отец истории» имеет довольно смутное представление и пользуется противоречивыми слухами, чего не скрывает, зато само наказание ему известно хорошо. «… По возвращении в Лакедемон Аристодема ожидало бесчестие и позор. Бесчестие состояло в том, что никто не зажигал ему огня и не разговаривал с ним, а позор — в том, что ему дали прозвание Аристодем-Трус ...». Подробностей о том каким образом было вынесено это наказание, кто принимал решение и было ли оно юридическим актом или чисто общественной инициативой, Геродот видимо не знал. Далее о судьбе «дрогнувшего» Аристодема сообщается: «… в битве при Платеях Аристодему удалось совершенно загладить тяготевшее над ним позорное обвинение. …». Видимо его «атимия» не была столь суровой, чтобы полностью лишить его гражданских прав и не дать возможности сражаться в составе фаланги.
Однако, даже совершенные им подвиги в битве при Платеях, не заставили спартиатов полностью забыть о его проступке: «… самым доблестным из всех бойцов, по нашему мнению, безусловно был тот Аристодем, который только один из 300 воинов спасся при Фермопилах и за это подвергся позору и бесчестию. . После него более всех отличились Посидоний, Филокион и спартанец Амомфарет. Впрочем, когда однажды в беседе зашла речь, кому из них отдать первенство, то присутствующие спартанцы полагали, что Аристодем бился, как исступленный, выйдя из рядов, и совершил великие подвиги потому лишь, что явно искал смерти из-за своей вины. Посидоний же, напротив, стал доблестным мужем не оттого, что искал смерти. Поэтому-то он и доблестнее Аристодема. Впрочем, так они могли сказать из зависти. Все эти упомянутые мною воины из числа павших в этой битве, кроме Аристодема, который искал смерти по названной причине, получили великие почести. …» Геродот. По мнению Автора, ни о каком полном прощении речи тут не идет, наоборот спартиаты считают мотивацию храбрости Аристодема, мягко говоря, не слишком заслуживающей уважения, может быть даже трусливой. Что же касается второго выжившего воина из отряда царя Леонида, то информация о нем по-спартански лаконична и возможности для размышлений не предоставляет. «… Рассказывают, впрочем, что в живых остался еще один из этих трехсот, по имени Пантит, отправленный гонцом в Фессалию. По возвращении в Спарту его также ожидало бесчестие, и он повесился. …» Геродот.
Если юридическая процедура объявления полноправного гражданина Лакедемона «дрогнувшим» не до конца понятна, особенно в VII – первой половине V в. до н.э., из-за недостатка данных, то последствия оной для спартиата хорошо известны, так как были подробно описаны Ксенофонтом и Плутархом. Про «купирование» гражданских прав, т.е. запрет занимать государственные посты, заниматься торговлей и т.д. уже упоминалось, но еще страшнее для «дрогнувшего» было отторжение и презрение со стороны общества Лакедемона. «… Во всех городах человек, оказавшийся трусом, только имя носит труса, и тем не менее одинаково с храбрыми участвует в собраниях, сидит с ними рядом и по желанию занимается гимнастическими упражнениями; но в Лакедемоне всякому гражданину стыдно сидеть за обедом рядом с трусом или бороться с трусом в палестре. … Часто, когда предстоятели распределяют играющих в мяч, трус остается без места …» Ксенофонт.
После признания спартиата «дрогнувшим» члены его «обеденного клуба», скорее всего, проводили голосование за его исключение из своих рядов. Изгнанник практически не имел шансов вступить в другую сисситию, тем самым выпадая из общественной жизни полиса и теряя право быть бойцом фаланги, отныне он превращался в гипомейона. Гипомейоны («младшие», «меньшие», «опустившиеся») были спартанскими гражданами с ограниченными правами, по сути «гражданами второй категории». «он (Ликург) поставил в безоговорочную необходимость упражняться во всех гражданских добродетелях, именно: для выполняющихвсе требования он сделал город для всех одинаково своим, без всякого отношения к слабости тела или имущества; но, если кто ленится выполнять требования, тех он не причисляет к равноправным гражданам». Ксенофонт. Стать гипомейоном мог не только «дрогнувший», но и любой другой гражданин Лакедемона негодный для фаланги из-за своих физических недостатков или отвергнутый всеми сисситиями, или не имеющий достаточно средств необходимых для участия в сисситиях. При этом гипомейоны сохраняли право участвовать в народных собраниях. Что же касается запрета для «дрогнувших» участвовать спортивных играх и соревнованиях наравне с «равными», то это усугубляло их социальную изоляцию.
«… на праздничных хорах его удаляют в непочетные места; на улице он должен уступать с дороги, с места он должен вставать даже перед младшими. …» Ксенофонт.Участие в Гимнопедии, где хоры трех возрастных категорий (старцы, мальчики, мужи) состязались в исполнении патриотических и религиозных гимнов, для «дрогнувших» действительно запрещено не было, скорее они, как и прочие спартиаты, обязаны были там петь. Вот только было это скорее изощренным издевательством, чем сохранением привилегий. Лакедемонцы – люди поголовно военные, а значит склонные к грубоватым шуткам, зачастую ничтоже сумняшеся буквально трактовали тот оттенок значения слова гипомейон, который позволяет переводить его на русский как «младший». Поэтому распорядители Гимнопедии выделяли места для «дрогнувших» вместе с самой младшей возрастной группой, тем самым еще больше подчеркивая их унижение. Причем подобная «возрастная дискриминация» практиковалась не только на Гимнопедиях, но и в повседневной жизни. Для Лакедемона вообще была характерна жесткая сегрегация по возрастному признаку, это отмечают все античные авторы. Поэтому причисление «дрогнувших» к младшей возрастной, и значительно более бесправной группе, обязанной публично выражать знаки почтения к «старшим», было их публичным унижением.
Кроме того, он должен дочерей воспитывать дома, так что вина в трусости переходит даже на них, и они остаются без мужей; дом свой он должен оставлять без жены, и за это он опять подвергается штрафу. Ксенофонт.
«дрогнувшие» по закону не только лишаются права занимать какую-либо должность, но считается позорным вступать с кем бы то ни было из них в родство по браку. Плутарх.
Наиболее серьезным наказанием «дрогнувших», с точки зрения античного общества, было то, что его позор распространялся и на его семью. Если «дрогнувший» имел жену, то она, скорее всего, могла легко добиться развода и разорвать связь с опозорившимся родом, забрав при этом свое приданное. Дальнейшей перспективой для опозорившегося спартиата была невозможность найти новую супругу из числа женщин «своего круга» и, в случае отсутствия детей, выплата штрафа за бездетность. Интересно, что о судьбе сыновей «пораженных в правах», античные источники умалчивают, испытывающая постоянный демографический кризис Спарта вполне могла как-то облегчить их участь и предоставить возможность для реабилитации. Девчонки же «огребали по полной», они лишались права посещать палестру и участвовать в спортивных и музыкальных состязаниях, что для социально-активных спартанок было очень суровым наказанием. В будущем они не имели возможности найти «достойную партию», ведь никто из полноправных граждан Лакедемона не стал бы связывать себя с опозоренной семьей.
«… Он не может выходить, намазавшись маслом, и подражать хорошим гражданам, в противном случае подвергается ударам от лучших граждан. …» Ксенофонт.
«… Каждый, кто встречает их, может их ударить. Они обязаны ходить жалкими, неопрятными, в старом, потертом плаще с разноцветными заплатами и брить только полбороды. …» Плутарх.
Последним «штрихом», дополняющим образ «дрогнувшего», была его внешность. В жестко структурированном и военизированном обществе Лакедемона внешность различных возрастных групп была строго регламентирована. «… во избежание изнеженности, он (Ликург)постановил, чтобы дети целый год привыкали к одному платью, потому что это лучше всего приучает к холоду и к жаре … Для борьбы в вооружении он придумал красную одежду и медный щит на том основании, что эта одежда имеет наименее общего с женской одеждой и наиболее годится для войны, потому что скоро чистится и не так легко пачкается. Переступившим юношеский возраст дозволил носить длинные волосы, предполагая, что в таком виде они будут казаться выше, благороднее и грознее. …» Ксенофонт. Убогий внешний вид «дрогнувшего» и его шутовская «полуборода» также были своего рода формой, чтобы граждане Лакедемона сразу видели с кем имеют дело и могли, при желании, выразить свое отношение к отверженному. При этом в ход могли идти как словесные оскорбления и насмешки, так и физическое насилие. «… При таком бесчестии, наложенном на трусов, я нисколько не удивляюсь, что в Спарте скорее предпочитают смерть, чем такую бесчестную и позорную жизнь. …». Ксенофонт. Столь суровое отношение к «оступившимся» согражданам Ксенофонт объясняет общественной опасностью их деяния: «… люди порабощающие ближних, грабители, воры наносят вред только этим одним, но трусы и слабодушные предают целые города. Я нахожу, что крайние наказания в этом случае вполне естественны. …».
Наиболее часто и жестко еще только формирующиеся законы о «дрогнувших», надо думать, применялись во времена «второй Мессенской», когда для коренной перестройки общества и достижения военной победы в ход шли любые методы. Полное отсутствие информации о приговорах тех времен объясняется тем, что мы вообще имеем крайне мало сведений о той войне, когда оформились и стали главной идеологией Лакедемона «законы Ликурга». Хочется добавить, что архаичное общество Спарты предпочитало записанному на бумаге своду законов устную традицию, хранителями и толкователями которой выступали геронты и эфоры. Каких-либо летописей или протоколов заседаний Народного собрания тоже не велось. Так что нам известно о событиях, происходивших в Лакедемоне, только из сообщений писателей, творивших в других полисах, а с ними, как и с любыми другими чужаками, спартиаты откровенничали неохотно. В последующие столетия приговоры за малодушие, скорее всего, выносились только отдельным спартиатам и информировать общественность Эллады о случаях трусости своих воинов Лакедемон не спешил, чтобы не портить свою грозную репутацию. Достоянием всей Греции стали только особо «резонансные» случаи, когда даже максимально закрытое от чужаков общество Спарты не могло утаить всей правды. Возможно, именно широкая огласка привела к столь жестокому наказанию Аристодема и Пантита, правящие круги Лакедемона не упустили случая продемонстрировать согражданам и прочим эллинам, верность заветам Ликурга. Столь жестокая «рекламная акция» имела успех, слухи о ней еще долго ходили по всей Элладе, заставляя ужасаться и восхищаться.
Пока законы о «дрогнувших» касались единичных случаев они неплохо работали, но после греко-персидских войн вся Эллада вступила в новую стадию своего существования, межполисные войны стали более масштабными и гораздо более жестокими. В новых условиях случаи малодушия среди лакедемонян становятся уже массовыми, да и сам Лакедемон был «уже не тот», в результате архаичные законы оказываются неприменимыми на практике. После опоминавшейся в начале статьи сдачи в плен 120 спартиатов на острове Сфактерия (425 г. до н. э.), они были приговорены только к частичному лишению гражданских прав, а вскоре и вовсе амнистированы. «… Лакедемоняне опасались, как бы испытанное этими гражданами несчастие не заставило их вообразить, что они будут ограничены в своих правах, и как бы, оставаясь полноправными гражданами, они не учинили государственного переворота … Впрочем, с течением времени они были восстановлены в своих гражданских правах. …» Фукидид.
Еще один случай массового проявления трусости спартиатами в 371 г. до н.э. при Левктрах остается вообще безнаказанным. «когда прибыли вестники из Левктр с рассказом о поражении. … спартанцы не решались, как полагалось по закону, лишить гражданской чести тех граждан, которые проявили трусость в сражении (в Спарте их называли «убоявшимися»), ибо таких было очень много, и в том числе виднейшие люди, так что можно было предполагать, что они подымут восстание. … Вот почему и было опасно оставлять в городе много таких граждан, в то время как он нуждался в немалом числе воинов. В этих обстоятельствах спартанцы избрали Агесилая законодателем. Не прибавив, не вычеркнув и не изменив ничего в законах, он пришел в Народное собрание и сказал: «Сегодня нужно позволить спать законам, но с завтрашнего дня и впредь законы эти должны иметь полную силу» Плутарх. В это время Спарта уже испытывала глубокий демографический кризис. За полтора века, с начала V и до середины IV в. до н.э., количество полноправных граждан Лакедемона сократилось с 10 тысяч до 1 тысячи. В этих условиях, при продолжающейся войне, позволить себе объявить уцелевших в бою воинов «дрогнувшими» и вызвать этим внутреннюю смуту правители Спарты просто не могли.
Что же касается битвы при Мегалополе в 331 г. до н.э., то согласно Диадору Сицилийскому «… Во главе (восстания) стояли лакедемоняне; они выступили всем народом на эту войну за всех; командование принадлежало царю Агису …». То есть после разгрома греческого войска, когда спартанцы бежали от македонцев ничем не хуже прочих эллинов, «дрогнувшими» надо было объявить всех выживших спартиатов поголовно. Так что отсутствие какого-либо наказания для спартанских воинов, бежавшим с поля боя удивления не вызывает. Создается впечатление, что объявление спартиата «дрогнувшим» - наказание, применявшееся для одиночек, при массовых случаях малодушия правители Лакедемона благополучно «спускали ситуацию на тормоза». Закончить статью, и без того слишком длинную, хочу цитатой из работы санкт-петербургского историка, профессора кафедры истории древней Греции и Рима СПбГУ Ларисы Гавриловны Печатновой: «… система наказаний, применяемая к ‘дрогнувшим’ в том виде, как она описана Ксенофонтом, никогда на практике не применялась. Спартанцы, а вслед за ними и Ксенофонт желаемое выдавали за действительное. Это то, что хотела предъявить внешнему миру спартанская пропаганда. В реальной жизни к трусам, конечно, применяли те или иные наказания, но очень осторожно и избирательно, сообразуясь с обстоятельствами и особенно с численностью ‘убоявшихся’. За коллективное проявление трусости не наказывали. На примере ‘дрогнувших’ видно, насколько действительность не совпадала со спартанским мифом, созданным внутри Спарты и подхваченным лаконофилами, наподобие Крития или Ксенофонта, о готовности спартанцев умереть, сражаясь за родину. …».
При подготовке статьи использованы следующие материалы:
«Традиция о «дрогнувших» в Спарте» Л. Г. Печатнова
«Кризис спартанского полиса (конец V – начало IV в. до н.э.)» Л. Г. Печатнова
«Формирование спартанского государства (VIII—VI в. до н.э.) Л. Г. Печатнова
«Сравнительные жизнеописания. Агесилай.» Плутарх
«Древние обычаи спартанцев» Плутарх
«Лакедемонская полития» Ксенофонт
«История Александра Македонского» Руф Квинт Курций
Фукидид «История»
Другие статьи из серии Греко-персидские войны. Битва при Фермопилах
Поражение на еще не начавшейся войне
Прелюдия к битве у Фермопил и сражению флотов у Артемисия
Мысли о персидской армии, накануне битвы за Фермопилы
Персидский и греческий флоты накануне сражения у Артемисия
Начало сражения у мыса Артемисий
Продержаться один день у Фермопил
Право умереть вместе с царем Леонидом
Последний бой защитников Фермопил
Последние отзвуки сражения у Фермопил - битва флотов у Артемисия