Подписчики в личных сообщениях спрашивают, что я думаю о закрывшемся на Сахалине мотосезоне. Я вообще-то об этом не думаю. Мне эта тема надоела, но коли хотите, давайте об этом ещё разок вместе подумаем и закроем эту тему.
«Грозные» бабайкеры, несмотря на то, что они такие громкие, яркие и злые, не такие уж и грозные, если присмотреться к ним повнимательнее. Чуваки называют себя «армией», но при этом у них нет не то, чтобы полководца, но вообще хоть сколько-нибудь вменяемого лидера, способного выступить от имени всей этой «армии».
О том, что я обидел их своей статьёй, я узнавал от кого угодно: от чиновников, оплачивавших их утренники; от депутатов; от загадочного паренька Ромы, который занимается организацией этих утренников. Он позвонил мне однажды со скрытого номера и настоятельно просил встретиться с ним. Цель встречи сформулировать так и не сумел. Больше я его не видел и не слышал.
Когда сообщество, численностью в 200 человек, именующее себя «армией», начинает противостоять одному человеку, именующему себя невеликим русским писателем, оно хоронит себя заживо. Каким бы образом не развернулись события, эта «армия» проиграла в тот самый момент, когда противопоставила себя одному человеку, единственным оружием которого является слово.
Расскажу вам, в какой момент бабайкеры стали мне скучны. В августе я был на фестивале «Крылья Сахалина» в Корсакове. И там было много бабайкеров. В одном из них я узнал парня, с которым когда-то был в пионерском лагере. Я хорошо помню не только его имя, но и фамилию. Но вам не скажу. Пусть это будет наша с ним тайна. Ведь ты же меня тоже помнишь, дружок?
Так вот в лагере его били и унижали. Худшего унижения вам трудно представить. Его даже обоссывали. Я был единственным в нашем отряде, кто за него заступался. Остальные его не жалели, потому что он был стукачом. Доносил воспитателям обо всём, что ему становилось известно. Я был уверен, что стучит он из мести за то, что его обижают хулиганы и верил, что если его не обижать, он перестанет стучать.
В обратном я убедился только тогда, когда он настучал на меня. Я его всегда защищал, насколько это было возможно. Он об этом знал, но, когда у него появилась возможность заложить меня, он сделал это без зазрения совести. Больше я его не защищал. Его продолжали бить и унижать.
И вот, спустя тридцать с лишним лет, я встречаю его. В кожаных цацках, разноцветном шлёме. Прям Харлей Дэвидсон и Ковбой Мальборо в одном лице. А рядом с ним ещё несколько десятков таких же, как он, неимоверно крутых из себя парней. Среди которых нет ни одного, кто вышел бы вперёд и сказал: эй ты, писатель, я готов тебе обосновать за нашу идеологию.
А может и нет у них никакой идеологии? Может все эти черепа и мальтийские кресты – просто мишура, чтобы нагнать жути и таинственности?
Мирным жителям я всё же рекомендовал бы обходить их тусовки стороной. Когда обиженные хулиганами мальчики наряжаются в кожаные цацки и сбиваются в стаи, они чувствуют себя хулиганами. И ведут себя по отношению к окружающим так, как вели себя хулиганы по отношению к ним в старых детских травмах.
Эту закономерность Фёдор Михайлович описал в своём «Селе Степанчиково»: кого унижали, тот при определённых обстоятельствах будет сам унижать других.
