Несколько раз за ночь Марфа Платоновна подходила к Демиду, склонялась к нему. Вслушивалась в непонятные слова, осторожно прикладывала ладонь к его лбу: ясно, – жар у парня. Должно быть, – из-за этой глубокой раны на виске. Парень крепкий, – такому холодная азовская волна не страшна, да и с перваком Герасим Евсеевич правильно решил: с тем, что простыл рыбак, справился первачок-то. Марфа Платоновна крестилась перед образом Николая Чудотворца, просила уберечь этого красивого и рослого рыбака, уберечь, защитить его от лихоманки. Бережно прикладывала к глубокой ране льняное полотенце, смоченное в густом настое дубовой коры и деревея ( деревей – народное название тысячелистника, – примечание автора).
К утру чуть полегчало рыбаку. Даже домой засобирался. Мельник покачал головою:
- До Новоникольского далече от нас. Вроде один берег, толечко Азовушка наш такой уж раздольный. Ежели кони добрые, – то с утра выедешь, а у вас лишь к вечеру будешь. Это – при хорошей дороге. А я ноне вышел во двор, – сколизь такая, что и шагу не сделаешь (Сколизь – южнорусский диалект, значит, – гололедица, – примечание автора). Куда ж коньми-то ехать, – в такую даль? Никто не тронется, а пеши не дойдёшь ты: ослаб из-за раны. Чуток погоди: что Господь даст.
Марфа Платоновна краем платка вытерла слёзы:
- Отец-то с матерью извелись за эти дни. Поди, и не надеются уж, – живым-то увидеть…
Герасим Евсеевич свернул самокрутку:
- У бати-то, должно быть, неуправка без тебя, – в заводских делах. Помощник бате добрый вырос. – Вдруг окинул Демида удивлённым взглядом: – А ты чего в рыбаки-то попёр? Али мало дел у бати на заводе?
- Да так, – уклончиво пожал плечами Демид. – Не заладилось у нас с батей. Не жил я с ними, ушёл из дома.
- Случается, – кивнул мельник. – Жизнь – оно не поле перейти. Марфуша моя, Марфа Платоновна, полечит рану твою: маманя Марфушина – здешняя повивальная бабка. Ну, Марфуша и выучилась от неё всяким лекарским премудростям. Больше, конечно, по бабьему делу, но – как с ранами обойтись, тоже знает.
Лекарские умения Марфы Платоновны и правда помогали: от её снадобий рана на виске быстро затягивалась, дёргающая боль утихала. И голова уж не так кружилась. Однажды Демид даже отправился с Герасимом Евсеевичем на мельницу: руки без работы истосковались. Мельник поглядывал на него с любопытством, одобрительно кивал:
- Как, скажи, всю жизнь на мельнице работал. Может, останешься? С таким помощником мне сподручнее было бы.
- Спаси Христос, Герасим Евсеевич. Домой надобно мне.
От Чайкино до Новоникольского дорога по берегу Азовского моря в гору шла. Совсем неприметно: посуху и не поймёшь, что в гору. А по сколизи такой, что держалась с конца осени, подъём этот давал себя знать. Ждали снега, а нынешним Рождественским постом и снежинка не закружилась над скованным льдом Азовом…
Лишь после Рождества снег чуть прикрыл обледеневшую дорогу: самые отчаянные из мужиков в Журавки, на тамошний базар, выбрались. Днями и Демид собирался в путь. Сердце билось: и в радости, и в надежде, и в тревоге: как-то Дарьюшка примет его возвращение…
Однажды чайкинские мужики курили у мельницы, как водится, разговоры разные вели. Больше – про зиму: давно не было такой бесснежной, – чтоб до сей поры не лёг глубокий снег на степь и Азовский берег. Потом кто-то припомнил:
-Вроде как и колдуна нет более, – сказывают, жил в Новоникольском. Тот умел: и дождь накликать, и снег, – чтоб не трескалась от мороза голая земля. И так мог сделать, что ни дождя, ни снега не дождёшься.
- Даа… Колдун, колдун, а, – рассказывали, – сгинул в море, как обычный рыбак.
- Так он и был рыбаком, – сызмальства. Колдовал по надобности.
- И что ж, – роду-племени у него не осталось?
- Как не осталось, – пыхнул густым дымом Панкрат Егорович, старший здешней рыбацкой артели. Внучка осталась.
Не было такого, чего бы не знал Панкрат Егорович… Не так Панкрат Егорович, как жена его, Катерина Матвеевна: что бы ни случилось в степных окрестностях и вдоль здешнего берега, – аж до Новоникольского, – каким-то непостижимым образом становилось ей известным. От неё и знал Панкрат Егорович про внучку новоникольского колдуна. И сейчас со знанием дела объяснил мужикам:
- Внучка осталась. Ей Макар Парамонович и передал колдовское своё ремесло. Бабы брешут: тоже, мол, умеет многое, – точно, по деду пошла.
- Ну, ясно: умеет.
Демид прислушался.
Панкрат Егорович затянулся напоследок, затоптал самокрутку. Махнул рукой, сказал небрежно:
-В воскресенье мы с Катериной в Журавках, на базаре, были. А у Катерининой сестры кума в Павловке живёт, рядом с Новоникольским. Рассказывала кума, что у ведьмы этой муж сгинул, – в осенний-то шторм.
-Ну?..
- А коли бы по деду пошла, – неужто не уберегла бы мужа! А так – обычная баба: чуток прошло, а она уже с другим, рассказывала кума.
- Так, может, ей и не надо было, – чтоб уберёгся муж-то. Раз так быстро забыла его, – значит, другой любушка был у неё.
-Кто их, баб, разберёт, – что у них на уме, – согласился Панкрат Егорович. – Особенно, если баба – ведьма.
Земля закачалась у Демида под ногами. И в глазах вмиг потемнело. Он поспешно взвалил на плечи мешок с мукою, понёс его к саням. Не от тяжести задыхался… От того, что вдруг сорвалась, раненой птицею упала надежда… Не простила, значит, Дарьюшка, – обиды своей девичьей… Сердце рвалось: а ведь будто и зажили уже ладно, – так, что неприметным огоньком надежда затеплилась… Демид пошёл за мельницу, сел на камень. Вспоминал, как перед зеркальцем примеряла Дарьюшка дарёный шёлковый платок, – в затаённой девчоночьей радости примеряла… Вот тогда и вспыхнула надежда, что простит его Дарьюшка за ту ночь, за то, что не удержался тогда в своём бесстыдном желании… А она – девчоночка-стебелёк… В глазах испуг метался… и – мольба. А он безудержно хмелел от тяжести её мокрых волос, трогал губами упругую прохладу её крошечной груди… ладонью сжимал, – в самом низу животика… В невероятно сладком жару чувствовал, как изгибается она в его руках, но остановиться не мог…
Выходит, – не простит. Демид не замечал, что ломает сухой стебель чертополоха…
А ещё бывало… – в такой же девчоночьей радости отламывала хрустящую горбушку только что испеченного хлеба, посыпала солью, протягивала ему:
-Попробуй, Демид Фёдорович, каков хлебушек у меня получился. Удался?
Хлебушек у Дарьи, несмотря на года её, – совсем девчоночьи, – всегда получался самым вкусным…
Выходит, – не простила…
На следующее утро остановил мельника, что запрягал лошадей:
- Опосля как-нибудь, Герасим Евсеевич.
Мельник вскинул удивлённый взгляд:
- Не поедешь, что ли, – в Нововоникольское-то? Пока дорога: хоть чуток скрыл снег сколизь эту.
- Как-нибудь потом. Дел особых у меня там нет. А думаю я с весны пойти в здешнюю рыбацкую артель: в море тянет.
Продолжение следует…
Начало Часть 2 Часть 3 Часть 4 Часть 5
Часть 6 Часть 7 Часть 8 Часть 9 Часть 11
Часть 12 Часть 13 Часть 14 Часть 15 Окончание
Навигация по каналу «Полевые цветы»