- Бать! Деду ж за сотню было! Где ж ему жить-то, на каких берегах, – в такие годы!
- За сотню, – согласился отец. – Так на то ж он и колдун. За сотню, а на вид – ровно ему и семидесяти нет. И всё – в одной поре. Сказывают, у них годы не меряны… Живут, и живут. – Ефим Гордеевич возвысил голос: – И мне зазорно, – родычаться с такими-то! ( Зазорно и родычаться – это южнорусские диалектные слова. Зазорно – значит, стыдно. Родычаться – значит, родниться, – примечание автора.) Да и с Демидом, Дашкиным мужем, больно каламутно всё(каламутно – южнорусский диалект, означает – мутно, неясно, непонятно, – примечание автора). Тебе-то, Захар, зачем это? Для чего тебе – парню! – вдова? Али девок мало?..
- Кроме Дарьи, ни одна мне не люба. И женюсь я, батя, только на ней.
Ефим Гордеевич ровно задохнулся… Медленно темнел лицом:
- Ты вот что, Захар. Ты запомни: нашего с матерью благословения вам с… этой… не будет. И я не дозволю, чтоб ты привёл её в дом. Ещё колдовского отродья нам не хватало. Не для того мы с матерью твоей, Евдокией Петровной, всю свою жизнь работаем, чтоб добро отдать этой… Правильно тётка Марфа говорит: на тебя приворот сделан.
Захар старательно и умело конопатил мхом щели по бокам и на дне лодки. На батины слова о привороте, казалось, не обратил внимания… Усмехнулся:
- А ты меня, бать, не пугай. Добра твоего мне не надо: я ж не девка, чтоб ты мне приданое готовил. Сеструхам, Настюшке с Глашей, приданое собирай. А я, бать, не безрукий: сам заработаю на своё добро.
-Не девка. Только наследник у нас с Евдокией – ты, один-разъединственный. А если на Варьке не женишься, – ломаного гроша от меня не получишь, так и знай. В монастырь всё отвезу.
- Твоя воля, батя. Смолу давай.
Два года назад Ефим Гордеевич открыл в Новоникольском бондарную мастерскую. От отца, Гордея Степановича, досталась Дорофееву рыбная лавка на пристани. Кроме того, что Гордей Степанович был известным в окрестности рыбаком, лучше него никто не мастерил деревянные бочки. На этом Дорофеевы и поднялись: лавка доход хороший приносила, – а чего ж, рыба не покупная, Гордей Степанович с сыном Ефимом сами ловили. Считай, с ранней весны до поздней осени – да и какая зима случалась – выходили в море. Возвращались с полной лодкой богатого серебристого улова: тарань, сельдь, судак и севрюга – на зависть. И до сих пор Дорофеевым заказывают осетров и белуг к праздничным столам московской и питерской знати.
А раз ладились дела в лавке, то и деревянные бочки требовались. Гордея Степановича земляки уважали, – за то, что понимал рыбацкую нужду и своим, новоникольским, бочонки и бочки задёшево делал, бывало, и так отдавал. И Захара, единственного внука, ремеслу своему выучил. Захарка смышлёным рос и любопытным – до любого мастерства. Внимательно присматривался к дедовой работе, и сделать бочонок для засола рыбы – это у мальчишки стало получаться очень рано. Оттого и таил думку Ефим Гордеевич, что, окромя выходов в море и рыбной лавки, Захар с толком поведёт дела в бондарной мастерской. Так оно и было. А в начале минувшей осени Ефим Гордеевич как-то стал замечать, что вроде остыл Захар к бочарному делу. Нет, бочки и бочонки у него по-прежнему выходили на славу, только больше, чем в мастерскую, тянуло Захара в море… И – на берег. Не верил Ефим Гордеевич сплетням поселковых баб… И куму, Пантелею Гавриловичу, не поверил, когда сказал кум, что не однажды видел, как Захар спускается на берег, а там Дашку ждёт, и она, бесстыдница, приходит к нему…
Потом сам увидел, уже весной. Крепко озадачился Ефим Гордеевич увиденным: Дашка вышла из родительского двора, – сама она жила аж за околицей, в мужниной избе. Захар, сопляк этот, паршивец, заступил ей дорогу, что-то говорил… Дашка слушала его молча, не поднимала глаз. У Ефима Гордеевича, понятно, возникло непреодолимое желание: прямо здесь, на улице, по-отцовски поучить уму-разуму Захарку, прыткость его умерить, – тем более, в руках Ефим Гордеевич держал нагайку… Чтоб в следующий раз неповадно было, – на глазах у всех!.. – разговоры вести с раннею вдовой. Вдова к тому же – внучка Макара Парамоновича. Уж совсем собрался подойти с известными намерениями к Захарке, да и Дашке ввалить ненароком – отнюдь не лишне будет… Как вдруг замедлил шаги: заметил, – Дарья ресницами взмахнула, брови-стрелки тёмные гневно свела, – будто что-то выговаривала строго Захару. А Захар стоял с опущенными глазами. Взял, было, Дашкину руку в свою, да только она тут же выдернула ладонь, обошла Захара и, не оглядываясь, быстро и как-то очень легко пошла вдоль улицы…
У Ефима Гордеевича малость отлегло от сердца. Даже что-то, похожее на благодарность Дарье, мелькнуло в мыслях: за то, что окорот дала баламуту этому, приструнила его.
Не тут-то было. Однажды Дуся дождалась, когда Захар выйдет коней поить, вздохнула:
- Примечаю я, отец… Захар вроде с этой… с Дашкой.
Ефим Гордеевич свернул самокрутку:
- Примечаешь? Либо у колодца бабы судачили?
-И у колодца, – Митрофановна рассказывала, что видела, как Захар после вечерней от самой церкви провожал Дашку аж до её избы… И стояли они с нею – до звёзд, говорила Митрофановна. А Анисья Кондратьева обиду свою высказывала мне: дескать, Захарка ваш в Варькину сторону и не взглянет никогда, а Дашку, вдову эту, до самой избы провожает, и людей не стыдится, что стоит с нею у калитки… А, может, и за калитку заходит, – мол, кто ж про то знает.
-А ты б, Евдокия, меньше Митрофановну слухала: оно б лучше было. Сама подумай, – на что Дашке наш Захарка?.. Зелёный он для неё.
- Почему ж – зелёный. Захар, считай, на год старше её.
- Что ж с того, что старше. Дашка замужем успела побывать. А Захар – мальчишка против неё.
- Женить надо сына, Ефим Гордеевич, – решительно сказала Евдокия. – А то – не ровён час – до беды недалеко. Ладно бы, – просто вдовая была: всякое случается, на то и жизнь. А Дашка, сам знаешь, – сказывают, что по деду пошла. Унаследовала ремесло его. Оттого и с Демидом случилось…
Продолжение следует…
Начало Часть 3 Часть 4 Часть 5 Часть 6
Часть 7 Часть 8 Часть 9 Часть 10 Часть 11
Часть 12 Часть 13 Часть 14 Часть 15 Окончание
Навигация по каналу «Полевые цветы»