-Руки откель растут?! – Ефим Гордеевич в сердцах отвесил сыну затрещину, – будто Захару не восемнадцатый пошёл в конце зимы, а был он неслухмяным мальчишкой (неслухмяный – южнорусский диалект, значит – непослушный, – примечание автора). – Далеко ль уплывёшь на такой лодке?
Захар не успел уклониться от тяжёлой батиной ладони. Недоуменно взглянул:
- Бать!.. Ты чего?
- Того самого!.. Не вижу, думаешь, об чём мысли твои?
Захар с отцом ещё с рассвета конопатили и смолили лодку на берегу. Батина затрещина была несправедливой: в свои семнадцать Захар умел так законопатить и просмолить лодку, что не у каждого мужика так получалось. Захарке лет восемь было, когда дед Гордей Степанович научил его этой премудрости.
Какое-то время отец молчал, лишь ожесточенно помешивал смолу, что кипела в большом котле над костром. Потом сдержанно сказал:
- Мы уж с маманей всё решили: после Успенья сватов засылаем к Кондратьевым. Намедни Анисья говорила матери: Варька ждёт-не дождётся. Только и разговоров, что об тебе.
Захар давно знал: вот такая батина сдержанность – хуже любого гнева. В ярости батя, бывает, вспыхнет, но тут же – отгорело и погасло всё бесследно. А если сказал о чём-то сдержанно, – уже ни за что не поменяет своего решения…
- Бать! Так не люба мне Варька. Как же я буду к ней свататься?
Батя поперхнулся, побагровел. Растоптал самокрутку:
- А тебя кой чёрт спрашивает: люба она тебе али нет?
- Бать! Жить же мне с нею, а не вам с маманей.
- Вот и будешь жить. Варька – девка здоровая и работящая. А к этому – чернобровая, ну, и остальное, что полагается, – всё при ней. И любит тебя, – так, что света белого не видит за тобою. Чего тебе ещё?
- Другую люблю.
- Разлюбишь. А ежели я ещё раз услышу… услышу ещё раз, что ты продолжаешь по… этой сохнуть, – разговор с тобою иным будет. Ну, а пока – к сватовству готовься. Ноне зайдёшь к Кондратьевым, проведаешь. Заодно к Варьке присмотришься: сам увидишь, что эта… и в подмётки не годится такой девке, как Варька Кондратьевых. – Батя свернул новую самокрутку. С неподдельным любопытством поинтересовался: – И что ты в ней нашёл?.. Глазищи – что омуты бездонные, аж страшно глянуть в них. Давеча на зорьке видел: поднималась с берега, а волосы распущены, – до пояса, считай, всю её укрыли. Чисто – ведьма. А в поясе – тонкая, что прутик, того и гляди, переломится. – Батя сплюнул даже: – Смотреть не на что. Разве ж с Варькой сравнить её! Ты гляди, Захар: не напоила она тебя чем?
- Бать!..
- Я тебе восемнадцатый год батя!.. А с неё станется! В Новоникольском все знают!
- Что знают-то, бать?
- Окромя тебя, все знают! Что дед её колдуном был. По годам ему – далеко за девяносто. А в роду у них преданье, значит, такое: упокоится Макар Парамонович лишь тогда, когда у кого-то из его сыновей – а у него сынов-то было восьмеро – девчонка родится. Дескать, ремесло Макарово должно лишь девчонке теперь передаться. А рождались у Кузнецовых одни парни. Потом уже Аксинья, жена Степана, младшего Макарова, всё ж родила девчонку, – не только бабы в Новоникольском, сама Аксинья дивилась, что в её года сил хватило, чтоб родить, значит. А Макар Парамонович свыше ста лет прожил. Ещё и в море выходил. Сам знаешь: лишь пару лет назад не вернулся Макар, – штормил тогда Азов-батюшка. Дашке пятнадцатый год шёл, – значит, успел дед Макар передать ей всё, что сам знал и умел.
- Бать! Бабы языками метут, и ты – туда же. Сказки это, – для ребятишек.
- Сказки?.. Ну, коли ты такой умный, – скажи тогда: отчего её, Дашку-то, Азов слухается?
Захар скрыл усмешку:
- По чём это видно, бать, – что он её слухается?
- А ты будто не знаешь! А позапрошлым летом, – забыл?.. Братуха Дашкин, Тимоха, и Потап Лыков сильно повздорили тогда: мальчишки Потаповы верхи на конях истоптали весь Тимохин покос. А потом Потап со своим старшим в море вышли. Они, Лыковы, спесивы больно, похвастаться любят, – мёдом не корми. А тут у них лодка новая, – хороша!.. Ну, и вышли, – середь дня. Ни на рассвете, ни вечером, чтоб – на ночь, как положено. А в полдень вышли: не столь за рыбой, как лодку новую всем показать. Ясно, – не всяк такую пойдёт и купит. А Дашка по берегу ходила. Ну, ходила и ходила: они на неё и не глянули, – было б там на что глядеть… Ну, поплавали Лыковы, покрасовались, даже сеть закинули, – какая-никакая севрюжина попалась. Затеялись к берегу возвращаться. Батюшка Азов тих был, – ровно сонный… волна и не шелохнётся. Ну, плывут Лыковы, – в новой лодке своей, уж у берега, почитай… А причалить не смогли: словно волною, лодку назад отбросило. А волны-то нет: тих Азов – небывало прямо. Снова, значит, гребут, – к берегу-то. И снова их назад, – ещё с большею силой… Мужики на берегу диву даются: отродясь такого не видели! И тут Мирон Ермилин заметил… Потихоньку кивнул мужикам на Дашку. Не сразу поняли мужики: ну, стоит себе и стоит. То к воде склонится, – ровно волну неприметную ладошкой погладит… то куда-то вдаль всматривается. И вдруг рассмотрели мужики: на мгновенье-другое вскинет Дарья ладони, и после этого лодку Лыковых и отбрасывает назад, – да с такою силою, что вот-вот перевернётся лодка-то. А Дашка негромко рассмеялась чему-то. Потом ровно соскучилась и пошла себе с берега. Тогда только причалили Лыковы.
- Я ж говорю, бать: сказки, – непослушных ребят пугать… чтоб на берег без спросу не ходили.
- А Дашка, говорят, с дедом-то видится, – для того и ходит ночью на берег. Сказывают, что вовсе не утонул Макар Парамонович, а так и живёт где-то… на том берегу
Продолжение следует…
Часть 2 Часть 3 Часть 4 Часть 5 Часть 6
Часть 7 Часть 8 Часть 9 Часть 10 Часть 11
Часть 12 Часть 13 Часть 14 Часть 15 Окончание
Навигация по каналу «Полевые цветы»