Из воспоминания барона Василия Алексеевича фон Роткирха (литературный псевдоним Теобальд)
Есть ли на свете предопределение "судьба", "рок", или это только праздные выражения? Создала ли поговорку "так ему на роду написано", народная мудрость, основываясь на каких-нибудь "прочных данных", или же ее придумало одно суеверие? При решении вопроса этого, приходится призадумываться, вспоминая разные случаи, как бы удостоверяющие, что в природе человека действительно кроется что-то вроде предопределения свыше.
Вот один из таких случаев.
На московско-брестской железной дороге, между Вязьмой и Смоленском, есть станция Каменка, лежащая на речке Хмость. Речка сама по себе неказиста; на хороших ходулях можно ее и перепрыгнуть; но она змеится в глубокой долине, между высокими и крутыми берегами, и потому чрез нее переброшен высокий и длинный ферменный мост.
На мосту этом, в начале 70-х годов, очень часто происходили крушения товарных поездов. В "дурную ли минуту был заложен мост", погрешность ли постройки подъездных путей, состоявшая, например, из слишком крутых спусков и слишком сильных закруглений, были причиной частого крушения поездов, или же последним так "было на роду написано" - неизвестно; но крушения повторялись до тех пор, покуда участковый инженерный начальник и дорожные мастера не были заменены другими.
В 1874 году, на том же мосту, сошел с рельсов товарный поезд, причем задние 10 или 12 вагонов, груженных овсом, полетели с высокого моста на берег реки, разбились в щепы, рассыпали на далекое пространство овес и осколками придавили обер-кондуктора Полянского; кроме того, еще один вагон, с грузом в 600 пуд, зацепился за ферму моста и повис в воздухе, угрожая ежесекундным падением и издавая зловещий треск.
Полянский лежал под самым этим вагоном, видел страшную опасность и потому кричал нечеловеческим голосом, умоляя о спасении. Никто из рабочих не осмеливался приблизиться к нему, и каждый только молился в душе за обречённого на смерть.
Вдруг станционный жандарм Дмитрий Григорьев, бравый семеновец, быстро снял с себя амуницию и шинель, перекрестился, бросился к погибающему, откинул прикрывавший его груз и вытащил Полянского; но в тот же момент висевший вагон рухнул, рассыпался на месте, где лежал Полянский в щепы и забросал ими Григорьева и Полянского, без особого, однако вреда для них. Еще одна минута, и было бы две жертвы: с обер-кондуктором погиб бы и жандарм.
Григорьев был представлен к награде и получил серебряную медаль, с надписью "За спасение погибавших".
Прошло полгода. Григорьев, по обычаю нашего простонародья, начал наливать керосин в горящую лампу, не затушив ее предварительно, но только вынув до половины пылавшую горелку. Вдруг керосин вспыхнул в резервуаре лампы и в бутыли стекла лопнули, и Григорьев мгновенно, облитый керосином, запылал, как светоч Нерона. Покуда сорвали с него одежду и потушили огонь, Григорьев обуглился и на пути в Смоленский госпиталь, в страшных мучениях умер.
Ровно через два дня, Полянский выехал с рабочим поездом в балластный карьер за песком. Уже платформы были нагружены, и надобно было отправлять поезд. Полянский, стоя на куче песка, дал машинисту свисток, и только что поднял ногу, чтоб вступить на платформу, как песок под ним обсыпался, и он попал под самые колеса двинувшегося поезда. Смерть была мгновенная, потому что несчастного Полянского буквально разрезало пополам, по самой пояснице.
Таким образом, погибли и спасавший, и спасенный. Первый как бы был наказан за то, что вмешался в дела Провидения, а второй не избежал смерти от поезда, как будто ему предопределено было погибнуть не иначе, как от поезда.
