Мне было почти пятнадцать лет, когда я увидела ее в первый раз. Знакомство это состоялось благодаря моей маме. Когда мне исполнилось девять мама решила, что я в обязательном порядке должна закончить музыкальную школу и почти виртуозно играть на фортепиано. Ее представления о благовоспитанной девушке застряли где-то в начале прошлого века. Слава Богу, меня хотя бы не заставляли вышивать шелком.
Задумав вырастить меня гармонично развитой личностью, мама абсолютно не поинтересовалась моим мнением, впрочем, какое мнение может быть у девятилетнего ребенка. С девяти до двенадцати я занималась музыкой из-под палки, а потом я взбунтовалась. Все, с меня хватит. Папа встал на мою сторону и меня избавили от этой Голгофы.
И вот за месяц до моего пятнадцатилетия моей маме дали телефон какой-то якобы супер суперской преподавательницы. Типа у нее любой заиграет, ну не как Антон Рубинштейн или Денис Мацуев, но перед знакомыми стыдно не будет.
Я, узнав об этой идее, долго, нет, не смеялась, я буквально ржала, уж простите за грубость. Но решила доставить удовольствие родительнице и согласилась на пять занятий. И если мне не понравится, после пяти занятий я навсегда брошу это несчастное фортепиано и никогда в жизни к нему не прикоснусь.
Эта преподавательница не ездила к ученикам, слишком много было желающих заниматься у нее. Когда водитель вез меня на первое занятие, я представляла себе, как выглядит эта правнучка сестер Гнесиных. Мое щедрое воображение рисовала то чопорную преподавательницу в строгом костюме, этакий классический типаж английской гувернантки, то уютную пухленькую училку в старомодной шали с пучком на голове.
Увиденное повергло в шок и меня и водителя, провожавшего меня до дверей. Нам открыла молодая девушка, почти девчонка, лет на шесть или максимум на семь старше меня. Чуть выше среднего, худенькая, какая-то угловатая, с ассиметричной стрижкой, висок с одной стороны почти выбрит, несколько сережек-колечек украшали правое ухо.
Я, откровенно говоря, обалдела от ее внешнего вида. Она и классическая музыка! Боже, да зачем ей Моцарт и Шопен, ей бы тусить в компании молодежи на каком-нибудь андеграундном концерте! Видела бы ее моя мама, вот у кого случился бы кросс-культурный шок! Я когда-то хотела выбрить виски, так дома был почти скандал.
Она совсем не походила на знакомый мне типаж учителя из музыкалки, эдакие экзальтированные почти отрешенные от всего, кроме высоких сфер создания в рюшах или холеные дамы с громоздкими украшениями.
При знакомстве она протянула мне красивую руку с тонкими длинными пальцами, кивнула, как давней знакомой и улыбнулась. Звали ее Анастасия Елисеевна, она обращалась ко мне на «вы» и это уровняло нас так же, как и кажущийся ее возраст. Уже потом я узнала, что на момент нашего знакомства ей было двадцать восемь лет.
Я села за инструмент, и она предложила мне сыграть любой отрывок на мой вкус. Я сыграла, мягко говоря, неблестяще. А потом тоже самое сыграла она, причем играя, она вся преобразилась, и я не могла оторвать от нее взгляд.
В общем, после пятого урока был шестой, седьмой, восьмой и так далее. Через полгода я уже радовала маму, музицируя для ее подруг в вечерних платьях от кутюр и их облаченных в смокинги мужей.
Моя мама – это отдельная история. Она, красивая и сейчас, в молодости была ослепительно хороша, даже не знаю с кем сравнить. Мама вышла замуж за отца, когда он был начинающим предпринимателем. Вроде бы за ней ухаживал сынок какого-то чиновника, но мама выбрала папу и не прогадала.
Если первые годы семейной жизни они просто не бедствовали, то потом папин бизнес пошел в гору. Мама моя ни дня не работала. Поженились они сразу после окончания мамой института, и вскоре родилась я. Сначала мама занималась мной и домом, обеспечивала папе надежный тыл.
Через пять лет ей уже помогала приходящая домработница, а еще через три года она полностью избавилась от каких-либо бытовых обязанностей. Мама воспитывала меня, покупала наряды, организовывала всякие «суаре» и принимала все меры для того, что бы сохранить свою красоту.
Я думаю, что отец не особо тяготился домом. Мама была неглупой женщиной, истерик отцу не закатывала, ссор избегала, всегда старалась ему угодить, в дела его не лезла. Неприбранной ее дома никто не видел. В общем, детство мое можно было назвать счастливым, родители, во всяком случае, не ссорились. Тогда я по наивности думала, что их брак абсолютно счастливый, крепкий и идеальный, но вот тут я ошиблась.
Мой отец познакомился с Анастасией Елисеевной в оперном театре. У нас на гастролях была Анна Нетребко, и это событие культурной жизни собрало в партере весь истеблишмент и бизнес-элиту нашего города. Вот в антракте мы и встретили Анастасию.
Моя мама и ее приятельницы щеголяли по вестибюлю театра вечерними туалетами и драгоценностями. Анастасию отличала элегантная, какая-то почти небрежная простота. Тогда я не смогла оценить брюки цвета фуксии, светло-серую, почти жемчужного цвета рубашку, серые туфли низком каблуке. Из украшений на ней был только массивный серебряный и, кажется, старинный браслет.
Моя мама любезно улыбалась, Анастасия не показалась ей опасной. Мне тогда уже было семнадцать, и я понимала, что моя мама опасается конкуренции. Все ее подруги, вхожие в дом, в обязательном порядке были замужем, причем мужья их по статусу не уступали моему отцу. Только конкуренции мама боялась со стороны женщин ее типа: подчеркнуто женственных, рафинированных, изысканно одетых и накрашенных.
А через полгода отец ушел от мамы, сказал, что полюбил другую женщину. Для мамы это было полным шоком: он не уезжал в это время в командировки, только раз на два дня, так что поездка на курорт с любовницей была невозможна. Отец почти всегда приходил домой вовремя, во всяком случае, не позже, чем обычно.
Мне было уже восемнадцать, я слишком хорошо понимала, что к чему, несколько моих одноклассников пережили разводы. Тем более, мать вела все разговоры при мне, не стесняясь. Из этих разговоров стало ясно, что чужими бабами от отца не пахло, губной помадой его одежда испачкана не была. Выходные он тоже почти всегда проводил дома или в компании общих знакомых. Короче загадка.
Разгадала ее я, причем совершенно неожиданно. В тот день я увидела Анастасию за столиком кафе. Я уже несколько месяцев не занималась с ней фортепиано, нет, дома я играла, а вот уроки наши прекратились. Я собиралась учиться за границей и теперь активно совершенствовала язык.
Раздумывая, стоит ли мне подходить, я наблюдала за Анастасией. Она отрицательно качала головой, не соглашаясь с собеседником, которого я не видела. И вот в тот момент, когда я уже сделала шаг в ее сторону, собеседник Анастасии встал, и я увидела своего отца!
Загадка была разгадана. Боже, но что, что мой отец нашел в этой Настьке! Моя мама была такая, такая… идеальная. Волосок к волоску, локон к локону! А эта! Да они просто небо и земля. Я пулей вылетела на улицу, на бегу вызванивая такси.
Но как бы не переполняли меня эмоции, я не могла не признать, что в Анастасии было что-то, что притягивало взгляд. Какая-то раскованность в движения, порывистость, точно неуловимая грация молоденького жеребенка. Если туалет моей мамы был тщательно продуман и почти вымучен, то в Анастасии была какая-то естественность и легкость, точно она надела первое, что попало под руку, и это первое попавшееся ей необычайно шло.
Едва переступив порог, я все рассказала маме. Моя уверенность, что мама устроит скандал, не оправдалась. Мама была как всегда безупречно выдержанна и спокойна. Ну а я не такая, я им устрою!
На следующий день я помчалась к Насте, уверенная, что отец там. Но я ошиблась, они не жили вместе. И тогда все свои эмоции я выплеснула на Анастасию. Мой отец любит маму! Он никогда маму не бросит! А она, Настька, это просто короткое увлечение, это ненадолго! И вообще моя мама беременна! У них скоро будет ребенок!
Надо отдать должное Анастасии, она выслушала меня молча, не оправдываясь и не объясняя ничего. Маме я ничего не рассказала. Я не знаю, что Настя сказала моему отцу, и сказала ли что-то вообще. Провожая меня через неделю в аэропорт, он не упомянул об устроенном мной скандале. А только сказал:
- Было время, когда мы с твоей мамой очень любили друг друга, во всяком случае, я любил. Только это время прошло. Так бывает, ты еще поймешь. А с Настей у меня все очень серьезно.
Я не была дома два года, училась в Лондоне. Даже на каникулы не приезжала, мама прилетала ко мне, и мы вместе путешествовали по Европе. Родители развелись, и недавно у отца родился сын.
Умом я понимала, что этого следовало ожидать. Анастасии чуть за тридцать, отец старше ее на четырнадцать лет. Все закономерно, все так и должно быть. Взрослая двадцатилетняя девушка, которой я была, все понимала.
Но маленькая девочка внутри меня плакала и кричала. Зачем, почему он так, сначала бросил маму, а теперь еще появился какой-то ребенок. Ведь я всегда была его дочкой, его наследницей. Это я, я его принцесса!
Дня через два после возвращения я поехала в гости к отцу и его новой семье. Эту встречу трудно назвать теплой. Я везла отцу в подарок виски и галстук, купленные мамой заранее, коробку шоколадных конфет, типа это Насте, и в меру большого игрушечного медведя. Конфеты и медведя для папиного ребенка тоже купила мама.
Папин ребенок – мой брат. Боже, не нужно мне никакого брата, я и без него прекрасно жила! После обеда Настя забрала сына и деликатно ушла. Мы с папой остались вдвоем. Вскоре неловкость прошла, и рядом с ним мне было так же хорошо и спокойно, как когда-то в детстве.
Господи, какой я была идиоткой, что не приезжала! Потеряла в этом дурацком Лондоне два года нашей жизни. Я уже простила отцу Настю, смирилась с ней. Единственно, с кем я не могла смириться, так это с братом, с этим маленьким пищавшим существом, укравшем моего папу. Это малыш был в моих глазах узурпатором и самозванцем!
Но тут у меня был план. Впрочем, эту идею мне подбросила лондонская приятельница. Если учесть тот факт, что вторая жена положе моего отца лет на тринадцать, и этот брак с финансовой точки зрения ей очень выгоден, то почему бы не сделать тест ДНК. И действительно, почему нет!
Второй раз я приехала через три дня, якобы к папе, но подгадала так, что бы отца не было дома. Немного поболтала с Анастасией, понянчила нежно любимого братика. В общем, образец ДНК лежал у меня в сумке. А там уже дело было за малым. Поехала в клинику, отдала образцы, заплатила за срочность и стала ждать.
Мне позвонили через три дня, все готово. Сама за руль я не села, меня слегка било. Пришлось вызывать такси. В клинике трясущимися руками я развернула аккуратно сложенный лист.
Локусы ДНК-профиля не совпадают! Я так и думала! Этот малыш, еще вчера улыбавшийся беззубым ротиком, мне совершенно, абсолютно чужой! Он мне не брат, он не сын моему отцу. Мне хотелось кричать, визжать, смеяться от радости!
Я готова была растрезвонить эту новость на весь мир. Я уже представляла перекошенное от гнева лицо отца, изменившееся от ужаса лицо Насти! Я скажу ему, вот папа, на кого ты променял мою маму. Так, мама, первой надо рассказать ей.
Я почти бегу в ждущее меня такси, рассчитываюсь, подъезжая к дому. Бегом, как в детстве, стремительно взлетаю по ступенькам. Хоть бы мама была дома!
Мама в столовой, дает распоряжение домработнице. Я хватаю ее за руку, улыбаюсь, смеюсь, тащу силком в спальню, размахиваю белым листком бумаги, как флагом победы. Мама смеется моей радости, ей совершенно непонятной. Я обнимаю ее, целую и восторженно кричу:
- Мама, я сделала тест ДНК. Он мне никто, слышишь, этот Тимка мне не брат, он не сын нашему папе. Посмотри на тест, родство исключено! Эта ш@лава просто нагуляла ребенка! Настька родила, наверное, сама не зная от кого! Ну, ты представляешь, вот дрянь! Надо сказать отцу!
Я, двадцатилетняя кобыла в восторге прыгаю по комнате, не замечая, как каменеет моя мать, как страдание искажает ее лицо. Ее голос почему-то становится чужим и далеким:
- Никогда, слышишь, никогда не смей говорить об этом отцу! Выброси и забудь! Ты ведь никому не сказала?
- Мама, ну почему! Что за ненужное благородство! Пусть знает, а то связался с прости.у.кой! Нечего его жалеть! – громко пытаюсь спорить я.
И тут моя всегда выдержанная и спокойная, хорошо воспитанная мама срывается на крик:
- Я сказала, выброси! Слышишь! Выброси и забудь. И никогда, никогда не говори об этом отцу, вообще никому не говори!
Лицо мамы искажено от гнева, волосы в беспорядке, она судорожно сжимает руки и кричит. Кажется, у нее истерика.
И тут я понимаю все. Я понимаю, что не гнев, а страх исказил безупречные черты любимого мной лица. И эта правда обрушивается на меня, не дает мне вздохнуть, душит меня. Я понимаю, что это я неродная своему отцу, это я самозванка, я узурпатор. Я ни на что не имею права, ни на папину любовь, ни на его фамилию, ни на его заботу, ни на его деньги.
Мы обе самозванки, я и моя мать. Все те слова, которые я хотела бросить в лицо Насте, я бросила, сама того не ожидая, в лицо своей матери. А тест, которым я только что размахивала как флагом, лежит на кровати. Несколько мгновений, и флаг победы стал белым флагом капитуляции. Моей полной капитуляции.
Через час за обеденным столом моя мама слушает веселое щебетание двух своих приятельниц. Да, ее выдержке можно позавидовать! Я извинилась и не стала с ними обедать, сказала, что плохо себя чувствую. Впрочем, это правда.
Закрывшись в своей комнате, я порвала тест на мелкие кусочки. Потом, словно опасаясь, что каким-нибудь невозможным способом ветер украдет обрывок этой бумаги и бросит мне в лицо, я все сжигаю. Но и этого мало, я выкидываю пепел в унитаз и нажимаю на кнопку смыва. Вместе с пеплом я смываю свою тайну, свое горе, свой стыд, свои невыплаканные слезы.
Спустя семь лет я сижу вместе с Настей на террасе. Тимоша едет по дорожке на велосипеде, усиленно притворяясь «уже взрослым». Папа сгреб в охапку двух маленьких девочек: свою дочку и свою внучку. Все трое смеются. Он целует их по очереди, приговаривая:
- Вы мои маленькие принцессы.
Потом они поднимаются на террасу, и папа говорит, обращаясь уже к нам:
- А вы мои взрослые принцессы.
Настя улыбается, а я еле сдерживаю слезы. Может быть, это покажется странным, но я подружилась с Настей. Эту идею мне подала моя мать, кстати, у нее появился мужчина, чему я рада.
Мое общение с мачехой, начавшееся под влиянием мамы, переросло в крепкую привязанность, во всяком случае, с моей стороны. Я часто бываю у них в гостях, и я вижу, что папа и Настя мне искренне рады. Папа любит, когда вечерами мы с Настей играем на рояле в четыре руки.
