На такое она не купится. После стольких паршивых лет запел про её исключительность? Ха-ха, держи карман шире. Катька изобразила оскорблённую невинность, оттолкнулась ногами от кровати и чуть отъехала к балкону, а для пущего эффекта скрестила руки.
— Пап, спасибо, конечно, но я давно ничего такого… Да и тогда просто показалось. Глюки! Я скучала по брату… Вот и всё.
Мужчина тяжело и виновато вздохнул.
— Ты не хочешь говорить правду, понимаю, но мне ты можешь довериться! А кому же ещё, Катюша?
Ага, как же! Да хоть той же Томе — она всегда воспринимала её проблемы исключительно серьёзно, а ведь Катька даже ей не призналась. И единственный человек, кому теоретически, только теоретически могла и хотела бы — Никита. Необъяснимо и странно, но она вызвал у Катьки безоговорочное доверие. На уровне инстинктов.
— Пап, лучше скажи, почему вдруг вспомнил про Костю?
От имени старшего сына по его лицу пробежала мучительная судорога — по негласному, но свято соблюдаемому правилу в семье старались не называть его вслух, а если и вспоминали о Косте, то говорили иносказательно. И раз Катька так откровенно шарахнула отца красной тряпкой — задел он её за живое. Какие же они всё-таки несмышлёные дети в семнадцать лет! И всё-то они знают, и всё-то понимают куда глубже, чем отжившие своё динозавры.
Гена привстал с кровати и взял ту же фотографию, что и Оля несколько минут назад, и с преувеличенным вниманием поднёс к пятну яркого света от настольной лампы.
— Это когда снято?
Не дружи с этой девочкой (начало, назад)
— Мы на даче были. У бабушки.
— А, точно. Вспомнил. Он ещё хотел научить тебя прыгать через канаву. Хороший кадр получился.
— Ага. Жалко, что дачу продали. Там было здорово.
— А кто бы там жил всё лето? Дача — это не квартира. Нельзя приехать раз в год и ожидать, что всё так, как при бабуле.
— Да, — Катька ощутила лёгкое прикосновение к затылку, как пёрышком провели по волосам от макушки и вниз. Спину закололо, волосы вдоль позвоночника вздыбились и отчаянно, до ломоты в суставах захотелось обернуться, но она молча вытаращилась на отца и застыла бревном. Даже не мигала.
— Что с тобой? — отец вопросительно изогнул бровь, перебитую аккуратным шрамом.
— Да так, — прохрипела Катька и прикрыла ладонью нижнюю половину лица, как бы кашляя, — подавилась.
Она скосила взгляд, чтобы боковым зрением увидеть отражение балконного окна на полированной стенке шкафа. Мутный силуэт растекался, но там определённо кто-то стоял. И она знала — кто. Нашёл время! Ну что за чертовщина? Почему именно сейчас? Сговорились, что ли?
История с чёртовой удачей и домовыми: "Алиса и её Тень"
— Где он? — отец проследил её взгляд и с надеждой уставился сквозь стекло. На балконе никого и ничего не было, кроме Катькиного велосипеда и коробок. Почти все Костины вещи давно покинули квартиру, Гена и не помнил, как это было организовано, но кое-какие книги и конспекты так и остались лежать здесь нетронутые. Выбросить их рука не поднималась.
Катька медленно опустила и подняла веки, но так и не обернулась.
— Там никого нет, пап.
— Откуда знаешь? — горячо зашептал тот. — Ты же не проверила. Посмотри сама.
И она медленно, миллиметр за миллиметром, обернулась, чтобы встретиться со светлыми до прозрачности радужками старшего брата, так и не постаревшего ни на день. Он тоже не моргал, но смотрелось иначе — естественно, будто не требовало от него никаких усилий.
Смотрел призрак Кости строго, без привычной улыбки. Пожалуй, с таким выражением изучают нечто вроде упавшего прямо перед припаркованным автомобилем дерева. Кузов не повреждён, но уехать нельзя, сзади подпёрли.
Костя плавно и со вселенской грустью поднёс к губам указательный палец и символически подул. Он просит хранить их тайну? Тогда зачем так тупо подставлять?! Катька фыркнула.
— Там никого нет, пап. Это же балкон. Десятый этаж!
— Не может быть! — папа стиснул рамку. — Посмотри повнимательнее!
— Да я смотрю! Пустой балкон, только велик мой и коробки эти.
Папа разочарованно опустил фотографию на пушистое покрывало.
— Уверена?
— Конечно, пап! Так чего ты придумал-то?
— Да так… — мужчина поднялся, ещё разок скользнул по блестящей поверхности фоторамки и устало шагнул к двери, — показалось. Извини, Катюша. Бред это всё.
