Бабушка старенькая. Полная. Ей, наверное, за девяносто. И вес за девяносто. Она выносит широкое раскладное кресло. Садится и дышит воздухом.
Иногда встает и ходит туда-сюда, туда-сюда. Это моцион. Надо кровь разогнать.
Мы не были знакомы. И не здоровались. И это старушке не нравилось. Потому что она знала всех в доме. Все подъезды.
И она решила устранить несправедливость - познакомиться со мной.
Окликнула: «Ты не в магазин пошел»? Я приблизился. И бабушка заказала банку сгущенного молока.
Так мы подружились. И теперь, проходя мимо, останавливался около ее кресла, чтобы по-дружески поболтать.
Бабушка – кладезь разных анекдотов. Причем матерных.
Рассказывала весело. И как-то не грязно. Слушаешь и тут же понимаешь, что без определенных слов явно не обойтись. Анекдот, как и положено, заканчивался неожиданно. И не засмеяться было нельзя. Артистично рассказывала. Как Юрий Никулин.
Постою, посмеюсь и дальше. А бабушка сидит – воздухом дышит.
Как-то зазвала меня в гости. Выглядело это так: «Слушай-ка. Сейчас три часа. Правильно? Приходи ко мне в пять. Чай будем пить. Я тебе такой анекдот расскажу – треснешь от смеха».
Прихожу. У нее на столе полная тарелка оладушек. В небольшой чашке – сгущенное молоко. Налила чай. Положила себе три ложки сахара. Посмотрела на меня вопросительно. Я сказал, что сладкого стараюсь избегать.
Недовольно проворчала: «Придумают глупости. И тешат себя. Как это без сладкого»?
С трудом поднялась, принесла из комнаты фотоальбом. Положила на край стола. И мы принялись за оладушки. Честно сказать, давно ничего подобного не ел. Хотя люблю. Представьте жирные жареные оладушки со сгущенным молоком. Ум отъешь. А запах!
Моя новая подружка будто угадала, о чем я думаю: «Ешь и все, без рассуждений. Ничего бояться не надо».
Вытерла тряпкой руки. Открыла альбом. Тыкала толстеньким пальчиком в карточки. И поясняла. Фото – за всю жизнь. С детства. И везде она полненькая.
- Всегда сладкое любила. Ничего поделать с собой не могла. Знаешь, иногда ночью встану и кусок торта съем. И снова лягу. А иначе не усну». И смеется.
После чая перебрались на диван. Откинулась на спинку. Показывает фотографии. Подруги, друзья, дочь, внук. Все худенькие, все стройные, кроме нее.
Рассказывает, что счастливо жила, печали не знала. И всегда во всех событиях смешную сторону искала. И находила. А еще, конечно, сладкое. Все подряд – только сладкое.
Спросила: «Я ведь не выгляжу на свои девяносто? Ладно, можешь не отвечать». И громко рассмеялась.
- Ой, как своих подруг любила. Как любила. Только все непутевые были.
Карточку нашла на страничке. Рассказывает, что эта подруга всю жизнь по утрам бегала. Сладкое ни-ни. Жирное и жареное ни-ни. «Что ты думаешь? В семьдесят загнулась. Не буду говорить, почему».
Слушал и удивлялся: у бабушки пять подруг. И ни одна не дожила даже до восьмидесяти. По словам моей рассказчицы, все они довели себя разными ограничениями. Худели, например. С ужасом смотрели на сладкое. Бегали, как козы. Сидели на овощах и фруктах.
Гордо на меня посмотрела. И выдала: «Никогда ни в чем себя не ограничивала. И не ограничиваю. И винца красного выпью. И на ночь сладкого пирога наемся».
Девяносто один год. Сохранила веселую натуру, легкий, веселый взгляд на мир. А еще любовь к сгущенному молоку, оладушкам и шоколадным тортам.
Недавно дочь увезла ее к себе. Что ни говори – старость. Квартиру продали. И некому мне теперь рассказать матерный анекдот.
Но от нее у меня кое-что осталось. Зайду в магазин, увижу что-нибудь сладкое. Вдруг вспомню докторов: нельзя, мол. Удержись-воздержись.
Но тут же радостное полное лицо старушки-подружки. Беру, иду домой, завариваю чай, выкладываю сладкое на тарелочку и радуюсь – жизни.
