ПСИХОСОМАТИЧЕСКОЕ ПОЛЕ
Прежде чем перейти к картинкам, схемам и пояснениям к ним, я считаю важным сказать несколько слов о «психосоматическом поле», которое существенно шире тех концепций, что я опишу дальше. Если вам это не интересно, то можете смело перейти к следующей главе.
Психосоматика базируется на идее, что между телом и психикой (душой) есть взаимосвязь. И есть десятки (а может быть и сотни) различных теорий, которые пытаются эту взаимосвязь описать. Я даже не буду пытаться сделать сколь-нибудь детальный обзор всего этого многообразия, лишь постараюсь очертить «поле» в самых общих чертах.
Есть концепции, которые утверждают, что взаимосвязь психики и тела частична – мол, есть болезни психосоматические (например, «психосоматическая семёрка»), а есть те, что с психикой не связаны. Есть концепции, что полагают эту взаимосвязь всепроникающей: любая болезнь психоматична – вплоть до травм и «случайных» случаев.
Есть концепции, которые первичной считают психику (психосоматика в узком смысле). А есть те, что в большей степени ориентируются на тело (соматопсихика).
Разные концепции по-разному определяют первопричины психосоматических болезней: стрессы, личностная предрасположенность, алекситимия, внутриличностные конфликты, действия защитных механизмов, послания «создателя симптомов» и так далее.
ОБЛАСТЬ ПСИХОСОМАТИКИ
Можно выделить несколько уровней, в которых соматическая болезнь и психика оказывают влияние друг на друга. Это психосоматика (в узком смысле), соматопсихика и влияние диагноза.
ПСИХОСОМАТИКА
В узком смысле психосоматика – направление в медицине (психосоматическая медицина) и психологии, изучающее влияние психологических факторов на возникновение и течение соматических (телесных) заболеваний.
Большинство психотерапевтов этим видением психосоматики и ограничиваются. В психологической работе с соматическими симптомами ищут предшествующие (или сопутствующие) психологические процессы, которые могли породить болезнь. И стремятся на эти процессы повлиять таким образом, чтобы телесные болезни отступили.
Тогда психотерапия может выглядеть так. Приходит клиент с насморком. В работе, например, выясняется, что насморк связан с внутренним запретом клиента на проживание горя недавней утраты. Тогда специалист может сосредоточить свои усилия на помощи в проживании горя, уже не обращая особого внимания на насморк, который в подобной работе достаточно быстро может «пройти».
СОМАТОПСИХИКА
Соматопсихика обращает внимание на обратную связь – влияние соматической болезни на психологические процессы. Переживание боли, поражение органов, разрушительные органические процессы… всё это вызывает психологические изменения.
Грубо говоря, если человек попадает в аварию и в ней теряет ногу, то даже если исключить факторы травматического переживания аварии, изменения в физических возможностях и отношениях с другими людьми… сама телесная травма вызовет изменения в психике человека. Человек с ногой и без неё – это два разных человека, не только внешне, но и психически.
ДИАГНОЗ
Возможно правильней было бы рассказать о «внутренней картине болезни» (ВКБ). Но кратко описать эту концепцию затруднительно, поэтому я хочу несколько слов сказать о частном проявлении ВКБ – об осознании пациентом своего диагноза.
Следует понимать, что сам диагноз может многое поменять в человеке и в некоторых ситуациях – особенно в случае смертельных болезней – психологические изменения могут быть весьма существенны. У экзистенциальных психотерапевтов можно встретить мысль о том, что «онкология лечит неврозы»… и эта идея вовсе не описывает соматопсихический процесс, а утверждает возможность глубокого переосмысления человеком своей жизни после получения им информации о своей болезни.
Особенно показательны случаи, когда происходят диагностические ошибки (врачебные или самодиагностики) и человек узнаёт о своей смертельной болезни, которой на самом деле нет. В таких случаях можно наблюдать влияние диагноза в чистом виде.
БЛИЗКИЕ К ПСИХОСОМАТИКЕ ТЕМЫ
Отдельно хочу сказать ещё о нескольких процессах, сопровождающих болезнь и влияющих на нашу жизнь и психику. Они не входят в область психосоматики, но, если вам важно понимать, что происходит с человеком в контексте болезни – как минимум знать об этом важно и нужно.
СОЦИАЛЬНАЯ ПРОБЛЕМА
Это большая область, тесно связанная с ситуацией болезни и её диагностирования.
ИНИЦИАТИВА БОЛЬНОГО
Сама болезнь и то, как ее проживает человек, сказывается на отношениях с другими людьми. Например, это может проявиться той или иной степенью самоизоляции человека. Болезнь почти всегда воспринимается как нечто плохое: как слабость и проигрыш, а мало кто любит публично демонстрировать свою «несостоятельность».
Или человек может отреагировать на болезнь усилением инфантильного поведения – неким откатом в детское состояние. В таком случае болеющий может начать требовать от окружающих повышенной заботы о себе или капризничать.
Могут быть и другие реакции. Но для простоты описания социальной проблематики представим, что произошла именно самоизоляция и только она. Тогда можно проследить такую цепочку событий:
Болезнь —> Психические изменения болеющего —> Реакция самоизоляции —> Изменение отношений с другими —> Вторичные психические изменения болеющего —> Вторичная психосоматика
Болезнь может спровоцировать самоизоляцию. Самоизоляция влияет на количество и качество отношений с другими. Изменения в привычных отношениях дополнительно влияет на психические процессы. Которые могут вызвать и соматические последствия.
ИНИЦИАТИВА ОКРУЖАЮЩИХ
Отношения – это процесс, в котором больше одного участника. Кроме инициативы больного есть ещё и инициатива окружающих его людей. И когда окружающие узнают о болезни человека, они вынуждены как-то проживать это известие. И это тоже влияет на количество и качество отношений.
Реакции на болезнь могут быть разнообразными, но для простоты возьмём дистанцирование. Оно встречается довольно часто, и чем значительней болезнь, тем большей изоляции подвергается болеющий.
Дело в том, что болезнь почти всегда становится напоминанием о нашей смертной природе. И чем значительней болезнь, чем больше риск смертельного исхода, тем явственней она напоминает окружающим об их собственной конечности – о теме, которая многим неприятна.
Быть в отношениях со смертельно больным – это быть в том числе и в отношениях со своей смертностью. Быть в отношениях со страдающим, немощным, обессиленным человеком – это быть так же в отношениях со своими внутренними страданиями и слабостью. Очень мало людей готовы признавать свою смертность, встречаться со страданиями и принимать свою слабость. От этого люди, общаясь с болеющими, вынуждены либо душевно дистанцироваться (как это делают многие врачи), либо дистанцироваться физически.
Проследим возможную цепочку событий в случае отдаления окружающих от больного:
Болезнь —> Психические изменения окружающих —> Реакция дистанцирования —> Изменение отношений с болеющим —> Вторичные психические изменения болеющего —> Вторичная психосоматика
Болезнь может спровоцировать дистанцирование окружающих (изоляцию болеющего). Изоляция влияет на количество и качество отношений с другими. Изменения в привычных отношениях дополнительно влияет на психические процессы. Которые могут вызвать и соматические последствия.
ИНВАЛИДИЗАЦИЯ
Есть ещё одна существенная социальная проблема, которая возникает уже не в отношениях с узким кругом людей, но с социумом вообще. Эта проблема инвалидизации – когда социум признаёт за человеком определённое болезненное состояние (инвалидность) и пытается встроить его в общественные отношения с учётом этих его особенностей. С одной стороны, таким образом социум заботится о своих членах, с другой – фиксирует болеющих в их состоянии.
Инвалидизация имеет множество проявлений. Достаточно подробно эту проблему в своих книгах описала Лаувенг Арнхильд. Вот некоторые последствия инвалидизации:
1. Интерпретация действий болеющего.
Если человеку присвоен тот или иной диагноз (особенно официально), то у окружающих людей возникает тенденция интерпретировать мысли, чувства и поступки болеющего через призму его заболевания.
Я поясню эту мысль историями Арнхильд. В юности и молодости она обладала диагнозом «шизофрения» и долгое время находилась в разных психиатрических лечебницах. Но спустя годы она смогла исцелиться от этой болезни (что само по себе необычное явление), получить высшее образование и самой стать психиатром. Благодаря этому Арнхильд Лаувенг хорошо знает психиатрию как со стороны пациентов, так и со стороны лечащего персонала.
Первая история. Будучи уже практикующим психиатром, она как-то проходила мимо открытого кабинета своего коллеги. И вдруг увидела разлитый кофе на столе, полу, диване… и посреди этого бардака хозяина кабинета, который был явно счастлив. Как выяснилось позже, счастлив он был от того, что благодаря пролитому кофе и последовавшей уборке он обнаружил очень важный документ, который искал уже давно. Как выразился сам коллега, пролитый кофе – это лучшее, что с ним произошло за последнюю неделю. Но если бы этот коллега в психиатрическом отделении был в статусе пациента, то его счастье на фоне окружающего бардака определённо трактовалось как проявление болезни.
В другой истории Арнхильд была в роли пациента. Как-то вечером пациенты и персонал собрались в гостиной. Все тихо занимались своими делами. И вот Арнхильд заметила бегавшую по книжным полкам мышь, о чём и сказала персоналу. На её слова не отреагировали – никто даже не повернул головы в сторону книжных полок. Ведь Арнхильд и до этого рассказывала о своих галлюцинациях: волках, птицах, змеях… И лишь только когда одна из сестёр нечаянно заметила ту же мышь – поднялся шум, визг и начались попытки поймать грызуна.
Не стоит думать, что подобная тенденция в интерпретировании переживаний и поступков болеющих происходит только в отношении тех, кому диагностировали шизофрению или другие «душевные болезни». Это происходит с любыми болезнями всякий раз, когда появляется такая возможность.
Что в этом плохого? Кроме того, что болеющий переживает боль непонимания, изоляции, недоверия… есть и ещё один неприятный момент. Интерпретируя действия болеющего подобным образом, мы расширяем «поле болезни» – укрепляем его в реальности болезни, в которой она является центрообразующей. То есть, главным становится болезнь, а не личность человека. Что невероятно осложняет выздоровление.
2. Вторичная выгода
Психологи, работающие с психосоматикой, знают, что у всякой болезни есть так называемая «вторичная выгода» – некоторые бонусы, которые получает человек от соматического расстройства. И чем больше вторичная выгода, тем меньше будет устремлённость болеющего к исцелению.
Инвалидность часто предполагает получение дополнительной вторичной выгоды – денежные пособия, льготы, привилегии, особое отношение окружающих…
Это не значит, что больным не нужна помощь государства. Нужна, и ещё как! Но к любой помощи следует относиться осторожно и обдуманно.
3. Инвалидность как судьба
Для любой официально диагностированной болезни общество предполагает некоторый стандартный вариант развития событий. Социум как бы подталкивает человека идти определённым путём и мешает двигаться другими дорогами.
В случае незначительных болезней такое давление социума почти незаметно. Тут нам предоставляют различные варианты небольшой вторичной выгоды – больничные, справки и т.д. Но, когда речь заходит о серьёзных болезнях и об инвалидности – влияние общества становится очень сильным.
Для большей наглядности возьмём пример из книги американского исследователя Robert A. Scott «The making of blind men» («Как делают слепых людей»). В этой книге Скотт показывает, как постановка диагноза фиксирует человека в болезни, усиливает её и во многом предопределяет судьбу человека.
Роберт берёт юридическое определение слепоты: «человек, имеющий менее 10% зрения в хорошем глазу, является слепым с остаточным зрением, человек, имеющий более 10% зрения в хорошем глазу, является зрячим с ограниченными возможностями зрения». Понятно, что разница между 9% и 11% не является действительно значительной, однако общество, опираясь на юридическую норму, делает это различие существенным.
Те счастливчики, кому диагностировали больше 10%, получали помощь в том, чтобы улучшить зрение и использовать его наилучшим образом. С ними работали специалисты в области медицины и оптики. Их снабжали специальными лупами, создавали определённые рабочие места и бытовые условия. И, самое главное, от них требовалось, чтобы они, как и здоровые люди, выполняли свои обязанности (и они их выполняли).
Совсем другое отношение было к тем, кому диагностировали меньше 10%. По сути их готовили к слепоте и учили быть такими. Социальные работники и психологи помогали им принять свои ограничения и с ними смириться. От пациентов требовалось «приятие того факта, что прежняя жизнь, то есть зрячая жизнь, для них бесповоротно закончилась».
Скотт так же отмечает, что те пациенты, которые не соглашались встраиваться в предложенную им модель, регулярно несли за это наказание: «в виде менее благожелательного отношения лечащего персонала, негативных отзывов в ответ на запросы и редуцированного доступа к таким ресурсам, как рабочие места, реабилитация и практическая помощь».
В результате люди, считающиеся юридически слепыми, под давлением общества практически становились таковыми. Большинство из них превращались в живущих на социальное пособие со сниженными социальными функциями, крайне узким кругом общения и низкой социальной активностью. Юридически зрячие, напротив, сохраняли все функции фактически зрячих людей, их трудовая и повседневная активность оставалась близкой к норме, состояние их социальных связей и бытовой активности было хорошим.
Несмотря на то, что описанный пример имеет отношение к американским реалиям прошлого века и рассказывает о проблемах слепоты, сам принцип общественного влияния на больных одинаков для разных стран и болезней.
Ещё раз хочу сказать, что инвалидизация – сложная и этически неоднозначная проблема. Нельзя сказать, что инвалидность – это плохо или хорошо. Несомненно, общество должно каким-то образом учитывать болеющих людей и выстраивать взаимоотношения с ними.
ИЗМЕНЕНИЕ САМОИДЕНТИФИКАЦИИ
Наиболее ярко проявляется при длительных хронических болезнях. Тогда человек «сродняется» с ними.
Например, если у человека сорок лет боли в запястье правой руки, то за это время боль становится частью идентичности. Вся жизнь уже включает этот симптом: человек избегает определённой физической нагрузки, научился писать левой рукой, пожимает при встрече руки определённым образом или не делает этого вовсе…
Столько времени прожив совместно с болью, он, скорее всего, уже не будет искать способы что-то поменять. И даже может специальным образом избегать исцеления, ведь, если болезнь пропадёт, человеку потребуется менять устоявшуюся и отлаженную жизнь. А изменения всегда в той или иной степени пугают.
ПРОБЛЕМА ЗДОРОВЬЯ
И последнее, о чём хочется сказать – о парадоксе здоровья. Заключается он в том, что мы многое знаем о болезнях. Их исследуют и стремятся излечить. Мы в подробности знаем, как болезни протекают и с высокой степенью можем предвидеть их развитие…
Но на этом фоне мы почти ничего не знаем о здоровье. Каково это быть здоровым? Что это значит? Как это ощущается?
Несомненно, многие полагают, что здоровье – это отсутствие болезни. Такое определение частично верно, но взятое за основу на практике приводит к печальным последствиям. Ведь тогда в центре нашего внимания оказываются многочисленные симптомы различных болезней, с которыми мы и боремся. С той же успешностью, с которой можно бороться с крыльями ветряной мельницы.
«Но что реального остаётся от болезни после устранения симптомов – то это лишь способность образовывать новые».
Зигмунд Фрейд
Концентрируясь на борьбе с симптомами болезни, мы не приближаемся к здоровью. А иногда становимся ещё более больными вследствие побочных эффектов лечения.
Чтобы эффективно работать с психосоматикой, важно ориентироваться на здоровье. А для этого сперва надо хорошо познать то, каково это быть здоровым и наполненным.
Вторая часть «проблемы здоровья» заключается в дуализме, с которым мы живём. Мы противопоставляем болезнь и здоровье, полагая, что это взаимоисключающие и несовместимые вещи. И тут я хочу процитировать Арнольда Минделла:
«Идея исцеления довольно ограниченна. Она имеет дело лишь с причиной и результатом. В этом практически нет искусства. Она игнорирует моё умение танцевать и двигаться, моё умение видеть и побудить творческие возможности силы, скрывающейся за симптомом.
Мы все боимся наших симптомов и хотим излечения. Мы обращаемся к разного рода целителям, не понимая того, что не болезнь наша худшая проблема, а то, что, находясь под гипнозом культуры, мы верим — переживаемое нами плохо, его надо подавить и вылечить, а не полюбить и дать ему жизнь».
Психическая жизнь человека богата, и в ситуации соматической болезни в психике происходит много всего. И я хочу предостеречь вас от мысли, что психосоматику можно полноценно описать в нескольких картинках. Это не так. Но даже такой фрагментарный взгляд, который предоставят следующие концепции, может быть весьма полезен.
ТРИ ЭШЕЛОНА ПСИХОЛОГИЧЕСКОЙ ЗАЩИТЫ
Это не классическая концепция Александра Мичерлиха, которая в оригинале включала два «эшелона защиты». Здесь я буду говорить о трёх таких эшелонах. Кто придумал расширить концепцию до трёх – мне не известно: такую версию я встречал в нескольких источниках. А в части описания процессов исцеления я вообще буду опираться на мои мысли и опыт.
От дополнений содержательно оригинальная концепция не меняется, но благодаря им появляется большая детализация.
Александр Мичерлих представлял развитие психосоматического процесса как последовательность срабатывания защитных сил психики (эшелонов обороны). Можно выделить четыре уровня:
- Психосоциальный уровень – уровень отреагирования.
- 1-ый эшелон обороны (психозащитный) – уровень эмоционального и чувственного «переваривания».
- 2 эшелон обороны (психосоматический) – уровень телесного (соматического) «переваривания».
- 3 эшелон обороны (саморазрушение) – парадоксальное уничтожение самого себя.
Поскольку Мичерлих свою концепцию описывал в военных терминах (эшелоны защиты), то и я, дабы лучше передать дух, воспользуюсь соответствующими аналогиями.
Представьте, что психика человека состоит из нескольких слоёв брони, между которыми есть пустые пространства – некие буферные зоны.
Весь этот «психологический бронежилет» защищает от различных внешних воздействий, которые в нашей метафоре будут пулями. Такая пуля может пробить защиту, отрикошетить от неё или где-то застрять. И для большей наглядности представим, что пуля обладает «бесконечной упругостью», то есть при встрече со стенками не теряет скорости, а лишь отскакивает под углом. А для лучшего понимания, я для примера буду постоянно возвращаться к карикатурной ситуации «вам в метро наступили на ногу».
Метафора готова. Давайте последовательно пройдёмся по ней.
1. Пуля отскакивает на психосоциальном уровне.
Если человек способен отреагировать внешнее событие на психосоциальном уровне – ситуация оказывается полностью завершённой и никаких негативных последствий не вызывает.
Пример. Вам в метро наступили на ногу. Вы наступили в ответ или что-то сказали наступившему или предприняли ещё какое-то действие, после которого у вас появилось полное ощущение завершённости.
2. Пуля пробивает психосоциальный слой защиты и застревает.
Если внешнее воздействие не отреагируется сразу, оно «проваливается в психику» – срабатывает первый эшелон защиты: человек начинает «париться» – много думать и чувствовать на тему события. Психосоматика на этом уровне всё ещё не развивается.
Пример. Вам в метро наступили на ногу. Вы хотели что-то сказать или сделать, но сдержались. Ситуация остаётся для вас незавершённой, и вы продолжаете её у себя внутри: представляете, как называете обидчика, оправдываете его, чувствуете злость, осуждаете себя за свои чувства и т.д. Или «паритесь» каким-либо другим образом.
3. Пуля пробивает психосоциальный слой и первый эшелон, но застревает на психосоматическом уровне.
Во-первых, пуля может пробить психосоциальную защиту, некоторое время сдерживаться первым эшелоном защиты, а потом пробить и его. Происходит это, когда по каким-то причинам «париться» становиться уже невыносимо. Тогда этот процесс вытесняется психикой из сознания, «проваливается» глубже и тут появляется психосоматическая болезнь, указывающая на тип внешнего воздействия и характер неосознаваемых внутренних процессов.
Пример. Вам в метро наступили на ногу. Вы сразу не отреагировали на эту ситуацию и начали сильно париться. И вот вы уже не спите и плохо едите, всё размышляя об этой ситуации. И в какой-то момент вас отпускает, вам легчает, но вы вдруг заболеваете какой-то болезнью. Связи между болезнью и отдавленной ногой в метро вы не осознаёте.
Во-вторых, пуля может сразу пробить психосоциальную защиту и первый эшелон. И сразу «провалиться» в тело. Происходит это тогда, когда чувства и переживания на первом эшелоне защиты являются «запрещёнными» для человека.
Пример. Вам в метро наступили на ногу. Вы заметили неприятные ощущения в ноге, но особо ничего не почувствовали: ну наступили – и фиг с ним. А потом вы заболели какой-то болезнью. Связи между болезнью и отдавленной ногой в метро вы не осознаёте. А если вам кто-нибудь заикнётся о такой связи, вы сочтёте его сумасшедшим – ведь вы даже не почувствовали ни обиды, ни злости…
4. Пуля пробивает психосоциальный слой, первый и второй эшелоны, но застревает на уровне саморазрушения.
Во-первых, по пути к третьему эшелону пуля может временно застрять на первом и/или втором.
Пример. Вам в метро наступили на ногу. Вы сильно заболели. Болезнь длится уже долгое время, причиняет страдания как вам, так и вашим близким. Вы начинаете сильно пить, подсели на наркоту, стали засыпать с сигаретой в руках, ремонтировать электропроводку, не обесточивая сеть…
Пуля может и разом почти полностью пробить «психологический бронежилет» и застрять только на уровне саморазрушения.
Пример. Вам в метро наступили на ногу. Через некоторое время у вас диагностировали смертельную болезнь.
5. Пуля пробивает все уровни защиты насквозь.
Пуля может застревать на разных эшелонах, пробивать те или иные защиты, но если не справляется последний бастион – саморазрушение – человек умирает. Вариаций того, как это может происходить в реальности, много – я опишу лишь прямой пробой.
Пример. Вам в метро наступили на ногу. Да как-то так неудачно, что вы споткнулись и попали под поезд.
ПУТЬ К ИСЦЕЛЕНИЮ
Чтобы исцеление начало происходить – необходимо, чтобы пуля двигалась в обратном направлении. Нужно постепенно извлекать её из «психологического бронежилета» вплоть до того момента, пока она не будет возвращена на психосоциальный уровень в виде адекватной реакции человека.
Исцеляющий переход от одного защитного эшелона к другому сопровождается психотерапевтической работой.
1. Принятие ценности жизни.
Саморазрушение – это парадоксальная защита, компромисс между жизнью и смертью. Но откуда берётся это стремление к смерти?
Я уже писал о самоубийцах. Здесь лишь кратко. Человек, который пытается убить себя, на глубинном уровне вовсе не хочет умереть, но стремится изменить мир, в котором живёт. Есть нечто, что его критически не устраивает в себе и/или окружающем. Но если человек не обнаруживает в себе ресурсов что-то поменять и не готов мириться с происходящим, то остаётся только одна возможность – уйти из жизни.
То есть, за стремлением к смерти находится сильная неудовлетворённая потребность в изменениях. Это важно осознать. Тогда мы получаем, что саморазрушение – это компромисс между жизнью и нереализуемой сильной потребностью в изменениях.
Чтобы саморазрушение прекратилось, нужно, чтобы нереализуемая потребность начала так или иначе воплощаться в жизнь. Но это легче сказать, чем сделать. Для того, чтобы это произошло, нужно многое:
- Принять свою неудовлетворённость и признать потребность в изменениях;
- Встретиться с собственными страхами, неверием в изменения, бессилием, болью…;
- Найти смысл жизни – ради чего мне жить, для чего мне меняться и проходить через страдания («У кого есть ЗАЧЕМ, тот выдержит почти любое КАК», – Ницше);
- Принять ценность жизни – буквально вернуть себя в жизнь, взяв на себя ответственность за свою судьбу и набраться мужества решать проблемы.
2. Осознание.
Для исцеляющего перехода от второго эшелона к первому требуется осознание. Нужно, чтобы человек увидел и прочувствовал те сигналы, что стоят за болезнями и симптомами. Нужно, чтобы он принял вытесняемые чувства и переживания.
Как показывают многочисленные свидетельства, уже сам факт осознания может привести к исцелению соматических болезней. Которые исчезают за ненадобностью – ведь их символическое послание достигает адресата – оказывается распакованным и принятым. Это происходит не всегда, но достаточно часто.
3. Отреагирование.
Отреагирование – это логическое завершение психологического процесса. Это возможность внутренним тенденциям и устремлениям получить то или иное выражение.
ПОЛЬЗА МЕТАФОРЫ
- Даёт представление о процессах психики при психосоматических заболеваниях.
- Снимает с болезни клеймо «плохости».
- Даёт представление о стратегии работы с психосоматикой.
МЕТАФОРА КАНАЛА
Эта метафора опирается на психосоматическую концепцию Фрейда – на так называемую конверсионную модель. В нескольких словах её суть. Из бессознательного к сознанию постоянно пытается пробиться тот или иной психический материал в виде неосознаваемых мыслей, чувств, влечений…
Если этот материал неприемлем к осознанию, то включается механизм вытеснения. Но полностью избавиться человеку от запрещённого послания не удаётся, поскольку со стороны бессознательного включается ответный механизм – механизм конверсии. Благодаря которому, в искажённой форме бессознательный материал всё же пробивается в виде сновидений, психологических расстройств, соматических болезней…
То есть психосоматика поддерживается одновременным действием двух механизмов: вытеснения и конверсии. И, что важно, бессознательный материал, подвергшийся конверсии, всё же связан с изначальным «посланием» в символической форме и при должной настойчивости может быть «расшифрован».
Теперь опишем саму метафору. Представьте, что есть сознание и бессознательное. Их соединяет метафорический канал, подобный трубе или шлангу. По этой трубе из бессознательного к сознанию поступают различные предметы.
Если бессознательный материал не встречает сопротивления, то болезней не возникает. Человек прямо и непосредственно осознаёт ранее неосознаваемое.
Но если бессознательный материал оказывается «запретным», то он застревает в канале. И вокруг него со временем образуется заметный нарост. Либо, можно сказать, что застрявшее послание бессознательного деформирует канал таким образом, что на его поверхности образуется выпуклость, повторяющая форму самого послания.
- Предмет в канале – это символическое выражение бессознательного материала;
- «Застревает» он из-за действия механизма вытеснения;
- Нарост или деформация канала – это проявление механизма конверсии. Таким образом психика адаптируется к тому, что бессознательный материал не находит возможности добраться до сознания.
Психосоматика – это частный случай «деформации канала». В зависимости от разных посланий могут образовываться и разные соматические «наросты», то есть появляются различные болезни, которые символически указывают на изначальный бессознательный материал.
ПУТЬ К ИСЦЕЛЕНИЮ
Чтобы исцелиться нам необходимо, чтобы застрявшее послание всё-таки достигло сознания. И тут большую помощь оказывает механизм конверсии – анализируя символическое содержание болезни («наросты» и «деформации канала») мы можем получить доступ к пониманию её глубинных причин.
Так же важно учитывать, что механизм вытеснения не возник на пустом месте. Он выполняет важную функцию – защищает нас от разрушающих осознаний. От того, что мы не способны выдержать и переварить. Таким образом, работая с психосоматикой, следует уделять внимание увеличению ресурсов психики – её способности «контейнировать»: осознавать и «переваривать» бессознательный материал.
ПОЛЬЗА МЕТАФОРЫ
- Снимает клеймо «плохости» с болезни;
- Указывает на возможность анализа болезни и её связь с психологическими процессами.
ОПАСНОСТЬ ДОГМАТИЗАЦИИ В ПСИХОСОМАТИКЕ
В психотерапии довольно часто можно встретить различные психосоматические типологии. Каждому симптому, каждой болезни уже приготовлен некий психический эквивалент: левая часть тела – личное, правая – социальное, насморк – невыплаканные слёзы, головная боль – неприятные мысли…
Справедливы ли такие типизированные интерпретации? В большинстве случаев да. Имеет ли смысл ими пользоваться? Да, они вполне могут выполнять роль подсказок. Но с любыми типологиями происходит одна и та же беда – они соблазняют своей простотой, очаровывают и подводят человека.
Дело в том, что типология – это упрощённая модель реальности. И когда мы опираемся на теоретическую модель, мы теряем связь с глубинной сутью явлений. Терапевт, типичным образом интерпретирующий психосоматику, теряет контакт с клиентом, уникальностью его личности и болезни. Клиент, применяющий типологию к себе, теряет контакт со своей глубиной.
Именно о подобном отношении психотерапевта к образам своих снов с грустью говорил Ноэл Кобб:
«Она убивала образы снов пулями интерпретации и оставляла меня наедине с мёртвыми понятиями».
Давайте я поясню свою мысль на примере экземы.
Если психотерапевт будет опираться на типичные трактовки, то он сможет сказать, что экзема вызвана «сильным беспокойством, страхом за себя, неуверенностью в себе и невыраженной агрессией».
Если психотерапевт теоретически более подготовлен, то он так же сможет заметить, что состояние кожи символически выражает контакт с миром. Что экзема указывает на существование значительной проблемы в жизни человека, которую он, тем не менее, не хочет ни замечать, ни решать. Экзема как бы говорит: «обрати внимание, не игнорируй, сделай уже что-нибудь».
Полезна ли такая интерпретация? Несомненно. Опираясь на эти знания можно пробовать выявить проблему, спровоцировавшую психосоматику. Работать с чувствами, исследовать то, почему человек стремится её избежать, искать способы, как можно её разрешить.
При этом интерпретация (и во многом вся психотерапевтическая работа) остаётся оторванной от реального человека: его чувств, переживаний, образов, страхов и устремлений. И всегда остаётся открытым вопрос: а на сколько правдива используемая специалистом модель, насколько она точно подходит к конкретному клиенту, может ли она в данном случае быть ошибочной?
А теперь для сравнения возьмём описанный в книге Арнольда Минделла «Вскачь задом наперёд» отчёт одного из участников семинара о процессуальной работе с его экземой:
«Гарри: Я сосредоточился на своей экземе. Она ощущалась, как жуткая зудящая рана. Я усилил это чувство, и появилась картинка, изумившая меня. Я увидел птицу, которая сперва продиралась сквозь мою плоть, а потом улетела в небо. Я дал изображению развиться, как вы велели, и когда я увидел ее летающей в небе, я вспомнил сон, в котором я подружился с птицей».
И чуть позже:
«Я стал дальше заниматься своей птицей, только на этот раз с помощью движения, и она превратилась в жест, напоминающий объятие. Это было объятие с Богом. Нет, это просто невероятно!»
Эта психотерапевтическая работа с экземой не опиралась на какую-либо модель, но обращалась к конкретному человеку – прямо здесь и сейчас. Возможно, у Гарри не сложилось ясной интеллектуальной конструкции, а сторонний наблюдатель не до конца сможет оценить его восторгов. Но, тем не менее, у Гарри появилось нечто более важное – живой опыт контакта с собой, глубинное проживание послания, скрывающегося за болезнью. Теперь он знает про что его экзема, что ему следует с этим делать. И, весьма вероятно, болезнь Гарри будет исцелена.
