Сашенька постояла у закрытой двери.
Подняла руку… А постучать не решилась.
Глафира Тихоновна, мачеха, третий день не выходила из комнаты.
На днях домой вернулся Егор Тюрин, лучший друг отца: вместе росли, на патронном заводе работали… Женились в один год, и на русско-японскую вместе ушли.
Поздней осенью 1904-го к Ульяне, жене Егора, приехала двоюродная сестра. Привезла Марфа Ильинична газету, а в газете той – длинные списки погибших на войне.
Среди них – Егор Филимонович Тюрин…
А в исходе лета 1905-го вернулся Егор домой.
Вернулся из Владивостокского госпиталя.
Пустой рукав вылинявшей и посеревшей гимнастёрки заткнут за солдатский ремень.
Вместо ноги – протез.
А жена, Ульяна, видела лишь Егоровы глаза – самые родные…
Егор устало снял котомку, обнял Ульянушку.
Коснулся губами тёмно-русых волос, хмуро свёл брови: до времени ковыль засеребрился… Виновато вздохнул солдат:
- Прости меня, Ульяна… Прости, что вот таким вернулся к тебе.
-Егоор!.. Егоорушка, родимый!.. Вернуулся! – в неистовом счастье шептала Ульяна. – Знала, что придёшь… что вернёшься. Ни на минуту не поверила той газете… А про это… – обеими руками невесомо гладила пустой рукав, – не думай, Егорушка. Выжил ты… С войны вернулся... Без обеих рук-ног остался бы, – всё равно был бы мне люб. – Улыбнулась сквозь слёзы: – У меня-то – на что две руки? Справимся, Егорушка! И сынок, Ефим, подрос: помощником нам будет.
На другом Егоровом плече Варюшка, дочка, плакала.
-Выжил, Ульяна… Про тебя… и про дочку с сыном думал. Вот и… выжил. Фельдшер в госпитале опосля сказывал: особо и не верили, что выживу – с такими ранами…
Ульяна метнулась: что ж плакать-то на груди у Егорушки… Баньку растопить… да на стол собрать.
Рассказывала мужу:
- Ефим на смене. В ту же зиму, как ушли вы с Андреем, мальчишка наш на завод пошёл, учеником к Панкратову. А про Андрея ничего не известно… Дочушка его – старшая, Сашенька, – извелась в ожидании весточки. Что-нибудь знаешь о друге своём, Егорушка? Доводилось ли видеться вам – на войне-то?
Егор закурил.
На мгновенье прикрыл ладонью глаза:
- В одном бою… Меня вот… ранило, а Андрей погиб. Выходит… – ни Глафира, ни дочери не знают…
Ульяна горестно покачала головой, уголком косынки вытерла слёзы:
- Не знают… Глафира… она – как Глафира. До сих пор серчает, что ушёл Андрей на войну. Винит его: мол, двух дочек ей на руки оставил – легко ли! Катя, младшая их… То ли по малолетству не понимает, – хотя уж двенадцатый год девчонке… То ли уродилась такой… А Сашенька переживает: изболелась сердечком об отце.
- Завтра схожу к Долгополовым, – хмуро и тяжело обронил Егор. – Сказать им надобно.
-Егорушка!.. – В Ульяниных глазах плеснулась робкая надежда: – Может статься… может такое случиться, что и Андрей вернётся?.. Может, после того боя развели вас разные пути… А теперь и вернётся. Уж так ждёт Сашенька отца.
- Не вернётся, Ульяна. На руках у меня… Андрей. Я тогда и про свои раны не помнил, – чтоб его удержать. Не удержал. Завтра схожу к Глафире и к девчонкам.
Сашенька побелевшими губами прошептала что-то неслышное… А ноги подкосились – Егор Филимонович успел подставить плечо…
Катя недоверчиво и испуганно переводила взгляд с матери на дядю Егора.
А Глафира Тихоновна поджала губы:
- Я так и знала. – Кивнула на девчонок: – И что мне теперь – с двумя!..
… Андрей сам стирал Сашенькины рубашонки… сам варил борщ и кашу. Уходил на завод – оставлял девчушку у соседки, Аграфены Григорьевны. Иногда из Мостков приезжала в город Лизавета, старшая сестра Андрея, – помогала управиться с домашними делами. Напоминала брату:
- На меня не надейся: своих трое. К лету четвёртого ждём. Ты себе что думаешь, Андрей?.. Марью не вернёшь. У тебя девчонка растёт: как ей без матери? Да и сам… – вон, почернел весь.
Андрей прижимал к груди двухлетнюю кроху:
- Что ж тут… сестра…
- Что?.. Сказано: не вернёшь Марью. Не ты первый, не ты последний. Жениться тебе надобно.
В безысходном горе туманились Андреевы глаза:
- Нет такой… как Марьюшка.
- Другая есть. Девчонке мать нужна. И хозяйка в хате.
Марьюшка была красивой, рослой и крепкой – под стать Андрею…
Тем неожиданнее – горе.
Весна в тот год выдалась ранняя: лёд на реке затрещал в конце февраля.
Марьюшка радовалась: больше всего любила вот такую раннюю весну. Отпросилась у мужа – на денёк в посёлок, к родителям, съездить. На берегу ребята катались на санках: снег под солнышком ласковым того и гляди – зазвенит ручьями весёлыми… Надо успеть накататься – от души, до следующей зимушки. Чтоб в летний зной было о чём вспомнить.
Сорванец лет шести в сбитой на затылок старой – отцовской, видно, – овчиной шапке храбро шагнул на льдину. А льдина и откололась…
Марья спустилась на берег – на ребячье веселье посмотреть, порадоваться… Потянулась за вербовой веточкой. На секунду замерла: мальчишка собрался прыгнуть со льдины на берег. Измерила глазами расстояние, строго велела малому:
- Не смей! Не допрыгнешь. Стой на месте, я сейчас…
Ребята потом рассказывали:с берега Марьюшка ступила на другую льдину, перебралась на отколовшуюся, к Тимке Прянишникову… Взяла малого на руки. Василёк Чепегин, самый старший из ребят, не растерялся – успел подхватить Тимку из Марьюшкиных рук. А льдина покачнулась – Марьюшка на самом краю стояла… И не удержалась, в воду упала.
Павлушка и Степан со всех ног бросились за мужиками. Оставшиеся на берегу ребята отчаянно протягивали Марьюшке палки, – чтоб ухватилась…
Не до раздумий: Василёк прыгнул на льдину, лёг, подал Марьюшке руку.
Подоспели мужики, обоих вынесли на берег.
А к ночи у Марьюшки – жар. В беспамятстве металась по подушке, Андрюшеньку звала… Отец уехал в город – за фельдшером и Андреем.
От Андрюшиного голоса пришла Марьюшка в себя. Даже руку Андрея чуть сжала, улыбнулась виновато:
- Не серчай, Андрюшенька… Неужто могла я мальчонку на льдине оставить… Не серчай, хороший мой… и не переживай: я у тебя крепкая… Обойдётся: мне ж ещё надо сына родить тебе…
Не обошлось.
Через день пришлось снова за фельдшером ехать.
Евграф Александрович хмурился:
- Воспаление лёгких… Сильнейшее.
…Невесту брату нашла Лизавета Макаровна:
- Не всяка девка за вдовца пойдёт… да ещё – коли у него на руках малая. А Глаша согласная.
Андрей и сам понимал, что крохе мать нужна.
Не о своём счастье думал: всколыхнулась в сердце надежда, что Глафира будет жалеть девчушку… может, и полюбит, – раз говорит, что он ей люб…
Накануне венчания ещё раз спросил:
- Не станешь ли жалеть, Глафира Тихоновна? Дочушка у меня…
Вспомнил Глашину улыбку… и смелые слова:
- Люб ты мне. Потому и иду за тебя.
А про дочушку – ни слова…
Взял Глафиру не девицею.
Ни словом не укорил… не расспрашивал.
Вышел во двор, свернул самокрутку.
А вернулся – она расплакалась:
- Ты не думай, Андрей… Верной женою буду.
Продолжение следует…
Часть 2 Часть 3 Часть 4 Часть 5 Часть 6
Часть 7 Часть 8 Часть 9 Часть 10 Окончание
Навигация по каналу «Полевые цветы»