От этих небрежно брошенных слов Сашеньку вдруг охватил безотчётный страх: даже ноги в коленях подкосились.
Не помнила, как торопливо пошла, почти побежала прочь от насмешливо светящихся окон трактира…
А остановил Сашу откуда-то возникший голос Глафиры Тихоновны:
- Муж мой, Тимофей Ильич, решил, что хату эту нам надобно продать. Дело у него большое – деньги нужны. А ты, милая, вместо того, чтоб умничать… и дерзить мне, поищи себе место.
Думал ли батянечка, когда на войну уходил, что придёт время, и дочушки его любимые останутся без родного дома…
Глафира Тихоновна и её купец казались Сашеньке злою силою…
Разве ж одолеть её двум девчонкам!..
Надобно выдать сестрицу замуж: будет у Кати защитник.
А самой…
Самой – после всего, что случится… – уехать.
И работать учительницей.
А сейчас…
Саша вернулась.
Как в тяжёлом, неправдоподобном сне, вошла в трактир.
Присела за стол у окна.
От боли в груди не могла дышать – словно воздуха не хватало…
Младший унтер-офицер в лихо сбитой на затылок фуражке тут же подошёл к столу.
(Младший унтер-офицер – «нижний чин», первая степень военных чинов Русской Императорской армии, в которую входили ещё рядовой и ефрейтор).
Бравого молодца сильно пошатывало… и фуражка упала на пол.
На откатившуюся под стол фуражку удалец не обратил внимания.
Ухмыльнулся, развязно приподнял за подбородок Сашино лицо. Говорил сбивчиво и несвязно:
-Каакая!.. Ты же меня ждёшь, раскрасавица?.. А я ещё не хотел оставаться на ночь… в этом городе. Выходит, – не зря остался… За утехи… за утехи с тобою я готов не на одну ночь здесь остаться… а – на сто ночей. – Оглянулся, властно махнул рукою работнику. Приказал: – А принеси-ка ты нам, любезный… принеси нам… да, – принеси нам бутылку «Хересу». Ээх, ягодка сладкая!.. И выпьем же с тобою! И… поедем…
Слова его – будто молотками… – больно стучали по вискам, по затылку… И в глазах у Саши потемнело. Хотелось подняться и убежать… а сил не было. Казалось, что летит она в какую-то бездонную пропасть… откуда уже никогда не выбраться.
И вдруг… Александра не сразу поняла, что произошло.
В мгновенье ока младший унтер-офицер отлетел к дальней стенке.
Чьи-то сильные и бережные руки поддержали Сашу.
Она подняла глаза…
Щёки её вспыхнули от жаркого стыда.
А Матвей Парамонович не отпускал её локоть. Кивнул мужикам, что сидели за столом неподалёку:
-За погрузку угля и отправку вагонов нынче без меня выпейте, господа.
Сашу трясло – как от холода.
В карете Матвей Парамонович ни о чём её не расспрашивал, лишь набросил на плечики свой полушубок.
Александра Андреевна заплакала…
Купец Веретенников осторожно погладил её по голове:
- Испугалась-то как…
А она уткнулась лицом в его грудь, в безысходном горюшке прошептала:
- Глафира Тихоновна… мачеха, хочет дом продать. И нам с сестрицею… некуда.
Матвей Парамонович молча выслушал Сашин рассказ.
- Чему ж дивиться: добрую мачеху не часто встретишь. Что ж: пусть продаёт – дом-то. – Велел: – Как приедет мачеха, – вы, Александра Андреевна, тут же дайте знать мне.
Глафира Тихоновна и Тимофей Ильич не замедлили явиться.
Сашенька отправила Захарку, соседского мальчишку, к Веретенниковым.
- Я вмиг сбегаю, – заверил Захар. – Всё передам, как вы велели, Александра Андреевна.
Пока Тимофей Ильич с видом озабоченного хозяина осматривал дом и глубокомысленно размышлял, какую цену запрашивать, – чтоб не продешевить, Глафира Тихоновна в совершенном изумлении перебирала расшитые рушники и новые простыни с белоснежными широкими кружевами. Катенька беспокойно переводила взгляд с матери на сестрицу.
Тем временем приехал купец Веретенников. Вошёл в дом, сдержанно-учтиво поклонился гостье.
Глафира Тихоновна измерила его внимательным взглядом. Грязно-ядовитая усмешка тронула её губы:
-Успела, значит, учительница… Полюбовник без стыда, среди белого дня, в дом приезжает. – В деланном сожалении поднесла к глазам расшитый рушник: – Хорошо, – отец не дожил до такого позора… Чему Катеньку учишь, бесстыдница!
А Катенька в присутствии Матвея Парамоновича осмелела. В глазах словно синие молнии сверкнули. Выхватила рушник из рук матери:
- Это мне в приданое сестрица Александра Андреевна расшила рушники! И простыни кружевами обвязала – в приданое мне!
Глафира Тихоновна рассмеялась:
- Сестрица?.. – Взглянула на Сашу: – И сколько ж ты, дурёха, потратила на это приданое – из своего жалованья-то?
-Сколько бы ни потратила, – для родной сестрицы не жалко, – негромко ответила Саша.
- Для родной сестрицы, говоришь… Так знай же: не сёстры вы с нею. Не сёстры! Ни по матери, ни по отцу!
Сашенька свела брови…
Припомнилось:
- Что ж муж твой?.. Не догадался?
- Андрей тоже синеглазый. И о чём ему догадываться!.. Я жена его.
- А было… у нас с тобою. Помнишь, Глашенька?..
Глафира Тихоновна усмехнулась:
- Как же не помнить, коли девчонке скоро три года.
-А ежели… пришло бы мужу в голову – подсчитать…
- И что бы он высчитал?.. Разница в неделю была. Такие тонкости, Никитушка, лишь женщине известны.
Об услышанном в детстве разговоре, что все эти годы так и оставался до конца не понятым, не хотелось думать… не хотелось вспоминать о нём, и верить в него не хотелось…
А теперь мачехины слова били наотмашь, беспощадно:
- Так знай же: не сёстры вы с нею. Не сёстры! Ни по матери, ни по отцу!
Катенька в тревожном недоумении хлопала глазами…
А Глафира Тихоновна в довершение торжествующе велела Саше:
- И не смей удерживать её подле себя! Она с нами уедет! Не смей отговаривать её! Не смей настраивать девчонку против матери и отца!
Сашино сердце больно сжалось: Катиным отцом мачеха назвала Тимофея Ильича…
Катя прижалась к Сашеньке:
- Я с сестрицей останусь! Не поеду с вами! А отец мой на войне погиб!
Глафира Петровна яростно дёрнула Катеньку за руку:
- Тебе сказано! Никакая она тебе не сестрица!
Купец Веретенников поморщился, сухо и брезгливо перебил разгневанную Глафиру Тихоновну:
- Потрудитесь, любезная, не кричать столь громко: от вашего голоса оконные стёкла дребезжат. Я пришёл говорить с вами о деле, представляющем интерес как для меня, так и для вас. Извольте выслушать: намедни я слышал, что дом этот продаётся, и я намерен купить его у вас.
- Купить… дом? – обрадованная Глафира Тихоновна бросилась искать мужа:
- Тимоша!.. Тимофей Ильич! Покупатель пришёл!.. Да где же ты, Тимоша!
Тимоша опасливо ощупывал лестницу, что вела на чердак: неплохо было бы забраться и посмотреть, в каком состоянии крыша… Да – боязно: очень уж высоко… А лестница – надёжна ли?..
В доме Тимофей Ильич высокомерно и снисходительно кивнул купцу Веретенникову:
- Желаете поговорить о покупке дома?
- Я куплю его у вас.
Тимофей Ильич и Глафира Тихоновна переглянулись: надо же, – какая удача!.. Покупатель сам нашёлся! Продать дом требовалось как можно быстрее: пока кто-нибудь не надоумил девчонку, что она – отцовская наследница.
Глафира Тихоновна опередила мужа: уверенно сказала, сколько стоит дом.
Купец Веретенников не обратил внимания на её слова – ровно и не слышал их… Обратился к Тимофею Ильичу:
- Назовите цену.
Тимофей Ильич важно и гордо взглянул на жену. Цену назвал: вдвое больше той, что определила Глафира Тихоновна.
Матвей Парамонович ничуть не удивился, – как не удивляются глупости, услышанной из уст неразумного младенца. Сдержанно объяснил:
- Дом осмотрен знающими людьми. Крыша течёт – во многих местах. Печи и дымоходы надобно перекладывать, полы перестилать. Двери и оконные рамы требуют срочной замены.
Веретенников – не торговец рыбой… у которого из-за нерадивости и скупости не ладятся дела в рыбной лавчонке. Матвей Парамонович с полувзгляда определил: дом крепкий и добротный. И цена его – втрое больше той, что назвал Тимофей Ильич.
Но – в чём соль купеческих дел!..
Тем более, – когда касается недобрых людей.
- За этот дом вам никто не даст даже половины тех денег, что даю я. Разумеется, хозяин – барин, и воля ваша. Решайте. Могу лишь предупредить: через полгода всё, о чём я сейчас сказал, – крыша, печи, дымоходы, полы, двери и оконные рамы, – придёт в совершенную негодность, и вы – при удаче – продадите дом по цене мешка с мукою. Ежели всё же решитесь, – сделку оформим завтра.
Глафира Тихоновна и Тимофей Ильич перебивали друг друга:
- Согласны! Согласны: и с ценою, и с тем, чтобы завтра оформить!
Оформили.
Холщовый мешочек с деньгами Глафира Тихоновна спрятала в потаённое место под своею кофтой. Кинулась – а Катеньки, паршивки этой, опять нет. От досады Глафира Тихоновна забыла увязать в узел новые простыни с кружевами и расшитые рушники.
Купец Веретенников заметил:
- Никуда ваша девчонка не денется. Мне на днях придётся ехать в ваши края по делам – заодно и девчонку вам привезу.
Глафира Тихоновна и Тимофей Ильич, премного довольные сделкою и любезным предложением Матвея Парамоновича, убрались восвояси.
Домой приехали ночью. Прижимистый Тимоша распорядился:
- Пешком пойдём. Нечего деньги тратить на извозчика: баловство одно.
А в тёмной степи – как с неба свалилась!.. – Тимофея Ильича и Глафиру Тихоновну окружила шайка разбойников.
Глафира Тихоновна и охнуть не успела, как заветный холщовый мешочек из потаённого места оказался в руках главаря разбойничьей шайки.
Тимофей Ильич от испуга потерял дар речи. Главарь сочувственно похлопал его по плечу:
- Да ты не горюй, брат! По тебе и по бабе твоей вижу: дармовые деньги у вас. Знаешь присказку?.. Легко пришло – легко и ушло. Не о вас ли? – Окинул взглядом Глафиру Тихоновну: – Жаль, – темно. Бабу твою не рассмотреть: хороша ли? Может, и сгодилась бы нам. Да ладно: по доброте нашей тебе её отставим. – Рассмеялся, погрозил пальцем: – Да ты, чувствую, шельмец! Небось, – хочешь поменять бабу на деньги?.. Избавь, дружок: коли тебе не нужна, – нам она на что?
Разбойники унеслись – как и не было их…
…Матвей Парамонович подал Саше документы:
- Отныне и навсегда вы, Александра Андреевна, – единственная хозяйка отцовского дома. По праву старшей дочери. Я знаю, что вы должным образом позаботитесь о младшей сестре. И – ещё: я порекомендовал вас домашнею учительницей моему лучшему другу, купцу Макару Савельевичу Ермилину.
Растерянная Сашенька подняла глаза:
- А Лизонька, Настя?..
- Мы с Серафимою Павловной и дочерями завтра уезжаем в Крым. Надолго, скорее всего, – на год. Делами станет заниматься племянник, сын моей сестры.
А Катенька горько всхлипывала:
- Значит… значит, я – не батянечкина дочка!.. Значит, – он не мой батянечка! А коли так… – и ты мне не сестрица. Сашенька!..
Саша обняла сестру:
-Как же – не батянечкина дочка! Ты же – Долгополова Екатерина Андреевна! Вспомни, Катя, как отец любил тебя! И мы с тобою сёстры.
Катенька прерывисто вздохнула:
- Сёстры?.. Сёстры! Что ж, – что… некровные. А всё равно – родные, да, Саша?..
О том, что Василий, приказчик из галантерейной лавки, женился на Софье, дочери городового Порфирия Демьяновича Забродина, Саша узнала случайно: увидела, как молодые после венчания вышли из церкви…
(Городовой – младший полицейский чин в Росси в 1900-е годы. В городовые принимали уволенных в запас солдат и унтер-офицеров. В обязанности городового входило поддержание порядка во время городских гуляний, церковных церемоний, театральных и цирковых представлений, а также охрана городских учреждений).
Извелась: как сестрице об этом сказать?
А Катенька восприняла известие на диво равнодушно… Дёрнула плечиками:
- И пусть!.. Ему лишь сундуки с приданым требовались.
На днях Саша напекла пирожков с капустою. Завернула миску в чистый рушник.
-Это – кому? – полюбопытствовала Катенька, пребольшая любительница сестрицыных пирожков.
- Ефим, сын Егора Филимоновича, руку повредил на заводе. В больницу попал. Надобно проведать парня. Пойдёшь со мною? – предложила Саша.
Ефим – славный парень. А Катенька в детстве была вредною девчонкой, и от местных мальчишек подзатыльников получала – немерено. Ефим Тюрин всегда защищал Катю, осторожно и бережно вынимал колючие репяхи, что мальчишки набросали в её волосы…
Саша и Катенька проведали Ефима. Уж как рад был парень – и ещё тёплым пирожкам… и девчонкам, с которыми вместе росли…
А на следующий день Катя сама побежала в заводскую больницу: жалко Ефима… Ясно же, – скучает он…
Вдруг оказалось, что у Кати хорошо получается ухаживать за больными рабочими патронного завода. Доктор, Пантелей Пахомович, присмотрелся к девчонке:
- Нам санитарки требуются. Оставайся.
Рука Ефимова зажила. И он снова вернулся в заводской цех.
Санитарку Катеньку провожал домой. Однажды взял её за руку:
- Люба ты мне, Катерина. Пойдёшь за меня?
Катино сердце забилось от такого желанного счастья… Призналась Ефиму:
- У меня приданого – простыни да рушники…
- Так мне ты по сердцу пришлась, а не твоё приданое. Добро мы с тобою наживём.
А на патронном заводе – новый техник, Соколов Иван: после окончания учёбы на завод приехал.
Зашёл Иван к Ермилиным – проведать Дашеньку, крестницу свою.
И увидел Дашину учительницу.
День и ночь вспоминал её синие глаза.
А крестница, семилетняя Дашенька, серьёзно сказала Ивану:
- Думаешь, – не вижу?.. Ты хочешь жениться на Александре Андреевне.
Иван обнял Дашеньку, вздохнул:
- До чего ж ты у нас глазастая!..
- Глазастая, – согласилась девчушка. – Ты, крёстный, не вздыхай: нравишься ты Александре Андреевне.
- Нравлюсь?..
- Думаешь, – не вижу, как она на тебя смотрит?..
… А в Крыму Серафима Павловна родила сына. После лечения в крымской грязелечебнице отступила Серафимушкина хворь: на свет появился здоровый и крепкий мальчишечка. И Серафимушке казалось, что ей снова семнадцать лет… Особенно, – когда Матвей Парамонович, к радости Лизоньки и Насти, бережно кружил её в сильных руках.
Крестили мальчишку в Севастополе. Крёстный – друг Матвея Парамоновича, мичман Кречетов. А крёстная – Елизавета Владимировна, жена капитана Кондратьева.
Начало Часть 2 Часть 3 Часть 4 Часть 5
Часть 6 Часть 7 Часть 8 Часть 9 Часть 10
Навигация по каналу «Полевые цветы»