Не досадовал Андрей… И упрёков в сердце не держал: не за парня вышла Глафира – за вдовца с младенцем на руках. Что не призналась в грехе девичьем до венчания, – так известно: постыдилась. Глаша – девка красивая. На неё не только парни – мужики тайком заглядывались. Вот и не устояла девчонка: у кого сколько сил – про то неведомо… Случилось… А замуж не взял: что ж судить.
Поправил упавшую с Глафириного плеча тонкую рубаху:
-Не вспоминай о прошлом, Глафира. Ты жена моя, семья у нас.
И дочушку научил:
- Вот и маманюшка у нас есть, Сашенька. Говори, хорошая моя: маманюшка!
Девчушка послушно и радостно лепетала:
- Маманюшка!..
Глафира чуть заметно кривила красивые губы… А в глазах – равнодушие… без искорки тепла.
Только всё равно не судил жену Андрей: молода… и радость материнства ей попросту не знакома. Родит дитя, тогда и поймёт. И отзовётся сердце Сашенькиной радости – жалеть девчушку станет…
А с ребёночком Глаша не торопилась. Надменно усмехалась, перебивала Андрея, когда он говорил о маленьком:
- У тебя же есть дочь!.. Тебе непременно хочется сделать меня нянькой?..
Обычные ласки позволяла нечасто: ночью, в постели, со скрытой насмешкой останавливала Андрея:
- Ты не понимаешь?.. Я пока не хочу детей. Подумай, как тяжело мне будет – сразу с двумя. Пусть хотя бы твоя дочь подрастёт.
Сказать по сердцу, – с Сашенькой у Глаши не было хлопот… Она сдержанно и холодно отстраняла девчушку, и очень скоро Саша перестала подбегать к мачехе с распростёртыми в радости ручками, – лишь удивлённо и горестно сводила бровки… Андрей по-прежнему сам заботился о дочери. Спасибо Евдокии Степановне, Глашиной матери: она, бывало, приезжала по утрам – помочь Глафире… а чаще – просто переделать домашние дела. Сашеньку жалела: заплетала ей косички, шила крошечные платьишки, учила детским потешкам и песенкам… Сокрушённо качала головой:
- Не годится так, Глафира. Раз вышла замуж, – его дитё должно и тебе родным стать. А девчушечка славная, ласковая. Да смышлёная какая! Что ж ты малютке и слова доброго не скажешь никогда! Уж так Андрей был бы рад, коли ты приласкала бы девчушку, – как матери надлежит.
-Я ей не мать и не нянька, – в каком-то заносчивом упрямстве возражала Глафира. Уверенно улыбалась: – А Андрей и так меня любит.
Андрей недавно заметил: уже несколько дней Глафира чем-то сильно озадачена… На встревоженные расспросы мужа скривила губы:
- А ты не знаешь?.. Всё ж добился своего!
Андрей растерялся:
- Глаша!..
- Дитё у нас будет. Ты же хотел?..
Как раз случилась ярмарка. За столь желанную весть накупил Андрей жене подарков – не всякой девке такое приданое снилось: платок пуховый – тёплый и лёгкий-лёгкий… шали узорчатые да кружевные, кашемировое платье, сапожки на каблучке… ещё – колечко и серьги.
И дочушке привёз фабричную куклу – большую, в белой рубахе да в красном сарафане… в льняной косе – голубая лента, на шее – бусы. Глафира взглянула... Нахмурилась, упрекнула мужа:
- Соришь деньгами!
А Сашенька подняла на мачеху серьёзные и грустные глаза, прижала к себе куклу…
Когда родилась сестрица, Сашенька очень обрадовалась. С первых дней стала жалеть кроху – тревожилась: не холодно ли ей? Не голодна ли она? Может, укрыть её одеяльцем… или сказать батянечке, чтоб он сварил Катеньке сладкую тыквенную кашу – такую, как Саше варит. Каша у батянечки получается вкусной-вкусной. Может, – люлечку покачать… и песенку спеть…
Глафира Тихоновна не скрывала недовольства. Раздражённо бросала девчушке:
- До чего ж ты надоедлива!.. Уйди… и не мешай: мне ещё с тобою недоставало возиться!
Девчушки подрастали – обе. Стали постарше – дивились все: до чего ж похожи сёстры! Синеглазые, – в отца…
Куклу свою – подарок батянечкин – Саша отдала сестрице.
Андрей часто укорял себя, что за домашними хлопотами да в череде заводских смен мало вспоминает Марьюшку… А сейчас вдруг повлажнели ресницы. Прижал к себе дочушку:
- Сердечком-то светлым… и добрым – в Марьюшку…
Маманюшку Марью Сашенька не помнила…
Лишь временами, казалось, всколыхнётся… – словно голос её слышала, песню ласковую, что пела маманюшка над Сашенькиною люлечкой.
А отцу улыбнулась:
- Я ж, батянечка, большая уже. В школу хожу. А Катеньке – в самый раз в куклы играть.
Глафира Тихоновна и тут упрекала мужа:
- Чего выдумал!.. Чему ты хочешь выучить её – в школе-то! Нет бы, – к домашним делам приучалась девчонка, так – где там!.. Ученица она у нас!
Глафирины упрёки и насмешки были несправедливыми: с домашними делами Сашенька справлялась – как взрослая. Да и сама Глафира Тихоновна понимала, что без помощи девчонки ей было бы непросто… Когда Саша принималась стирать рубахи и полотенца или ставить тесто, – уже не отсылала её прочь и не говорила, что мешает. Перекладывала на девчоночьи плечи и уборку, и готовку. Сама же любила проведать куму, тётку… либо сестру двоюродную.
Церковно-приходскую школу Саша окончила с отличием.
Пренебрежительная усмешка скривила Глафирины губы:
- Толку-то!.. За это отличие в арифметике и в чистописании замуж что ли, скорее возьмут её, – чтоб не сидела на отцовской шее!
А крёстный Сашин, мастер цеха с патронного завода, посоветовал:
- Ты, Андрей Макарович, отдай дочку в гимназию, – коли у Александры такая тяга к учению-то.
Андрей Макарович обнял Сашеньку:
- Хочешь в гимназии учиться, дочушка?
- Хочу, батянечка. Потом учительницею стану – сама буду ребяток учить.
(Гимназия в Луганске была всесословной. В первый класс принимали девочек в возрасте 9-12 лет. Девочки сдавали экзамены – по Закону Божиему, русскому языку и арифметике, помимо этого – должны были показать навыки в рукоделии. Учились в гимназии семь лет. Гимназистки, успешно окончившие седьмой класс, получали рекомендацию в восьмой, педагогический, класс. После окончания педагогического класса девушки могли работать домашними учительницами, классными дамами, преподавать в начальных классах и давать репетиторские уроки).
Андрей Макарович любил просматривать дочкины тетрадки… А глаза туманились давней грустью… что с годами так и не прошла:
- Маманюшка радовалась бы, Сашенька… Ты учись, дочушка, старайся.
… Остался батянечка, солдат русско-японской войны, лежать в далёкой чужой земле… Егор Филимонович, лучший друг отца, рассказывал про Крестовую сопку, про оборону Владивостокской крепости… про русских солдат. Сашенька слушала, а за слезами света белого не видела.
И сердечко сжималось: Глафира Тихоновна, казалось, не батянечку жалела… а себя: что осталась одна. И стыдно было Сашеньке перед Егором Филимоновичем – за то, что Глафира Тихоновна гневалась на батянечку… Выходит, – так мало любила его.
После известия о гибели мужа Глафира Тихоновна расхаживала по комнате, громко возмущалась:
- Понесло его – на эту войну! Ежели б думал о жене – не пошёл бы! А он… бросил мне двух своих девок. Ему-то что!.. А мне – одной, с двумя!.. Попробуй их – двоих-то! – замуж отдать! Мало я с его дочкой повозилась… столько сил на неё потратила… И ещё одну родила ему, ночей не спала! А он – на войну! Да хоть бы победили – в войне-то!.. А так – ни чести… ни славы! И денег – слёзы горькие!
Егор Филимонович закурил. Вскинул глаза, глуховато и скупо заметил:
- Ты вот что… Глафира Тихоновна. Негоже так-то, – про солдата погибшего.
От простого и горького замечания Глафира словно задохнулась.
Хлопнула дверью и закрылась в комнате.
Катенька обнимала старшую сестру, плакала:
- Что же теперь с нами будет, Саша?.. Отца нет… Не вернётся. А обещал мне то колечко купить… и серьги… – помнишь, мы видели в ювелирной лавке? И мама не выходит – уж третий день! Что же с нами будет, сестрица?
Звать себя матерью Глафира Тихоновна Саше не велела. Оборвала ещё в те дни, когда Андрей учил малютку:
- Говори, дочушка… Скажи: маманюшка!..
А сейчас Сашенька всё же решилась – негромко позвала:
- Матушка Глафира Тихоновна! Может, вам надобно чего? Может, чаю горячего принести… либо…
Глафира Тихоновна вышла.
Глаза сухие – словно не о чём… и не о ком плакать.
И нет в них ни капли горюшка горького.
Взглянула на Сашу:
-Послушай, Александра, что скажу тебе.
Продолжение следует…
Начало Часть 3 Часть 4 Часть 5 Часть 6
Часть 7 Часть 8 Часть 9 Часть 10 Окончание
Навигация по каналу «Полевые цветы»