Глава 18
Елисей
Вечером мы встретились втроём в кафе, как в старые добрые времена, когда ещё не были обременены делами и заботами. В этот раз Костя, что показалось мне весьма неожиданным, стал инициатором дружеского сборища. Подождали, пока нам принесут заказ, потом чокнулись, выпили, и я сказал с улыбкой:
– Думал, что после 30-ти мы станем великими людьми, но мы просто стали старше. Знаете, парни. Давно хотел вам сказать… Я живу бессмысленной жизнью.
Лёха сунул в рот кусочек вяленой рыбы, стал жевать и заметил, как всегда с присущей ему лёгкостью взгляда на мир вокруг:
– А я вообще не знаю, как нам стоило бы жить, – он осмотрелся вокруг и, заметив знак на стене, горестно вздохнул. – Вот же блин! И здесь курить нельзя.
Потом Лёха снова стал сосредоточенно ковыряться рыбе, отделяя спинку от туловища, – сегодня нашими деликатесами были вобла с пивом. Он делал это с таким интересом, что даже высунул кончик язык – так всегда делает ещё с детства. Я же обратил внимание на Костю. Тот с самого начала показался мне погружённым в свои мысли, сосредоточенным и даже опечаленным.
– Перестань смотреть на часы, – сказал я ему. – Ты портишь всё веселье! Почему ты позвал нас выпить в такое время?
– У тебя операция? – поинтересовался Лёха, разделавшись с воблой. – Тебе надо вернуться? Ночная смена?
Вместо ответа Костя посмотрел на меня очень серьёзно и сказал:
– Перестань пить.
Я усмехнулся.
– Жизнь так скучна. Как я могу не выпить?
– Правильно! Бахнем по маленькой! – и мы с Лёхой стукнулись кружками пенного, снова сделав по большому глотку.
Костя посмотрел на меня с нескрываемым неудовольствием. Затем вдруг заявил:
– Я ухожу, – и поднялся.
Мы с Лёхой удивлённо посмотрели на него. Вот тебе и раз! Сам позвал, а теперь первый решил нас оставить.
– Вот балбес, – проворчал Митрофанов, – провожая Костю взглядом.
– Я проучу его сегодня, – сказал я и отправился следом за Бережным, думая о том, что догоню сейчас и всё ему выскажу, да так, что мало не покажется!
– Эй! – крикнул ему, – Костя! Что за дела? – мне удалось достичь его только у входа в кафе. – Не стоило нас собирать, если ведёшь себя так. Ты обиделся не пойми на что. Мы должны смотреть на твою недовольную физиономию, когда выпиваем? Что с тобой? После того, как ты стал доктором, мы можем встретиться только пару раз в год. Сначала я думал, что ты действительно очень занят. Это верно. Должно быть, тяжело быть врачом. Может быть, мы уже давно по-отдельности, и мы уже не те, что раньше. Но, по крайней мере, ты не должен нам портить веселье, когда мы пьём! Тебя что, заставляют проехаться на мотоцикле, как раньше? Мы просто хотели посидеть с тобой вместе. Посидеть и немного выпить, потому что жизнь ужасно скучна. Просто потому, что мы – друзья. Ты можешь понять это своей головой? Если тебе есть, что сказать, говори уже!
Костя всё это время стоял ко мне спиной, остановленный тем, что я говорил ему. Но теперь он медленно повернулся и, глядя на меня печально из-под очков, произнёс:
– У тебя опухоль, – помолчал, глядя на мою реакцию, после добавил. – Панкреатическая опухоль.
– Что ты говоришь такое? – изумился я.
– Я изучал результаты твоего обследования и обнаружил несколько странных моментов. Взял твою кровь на анализ. Даже консультировался с опытным врачом, заведующей отделением неотложной помощи доктором Печерской, чтобы не сомневаться. Даже при том, что тебе надо пройти ещё много исследований, картина довольно ясная. Это не ранние симптомы опухоли, это прогрессирующее состояние. Такое происходит с панкреатическими опухолями. Только иногда, возможно, ты чувствуешь боль. Тебе лучше поскорее пройти полное обследование. Нужно решать, что лучше, операция или лечение. Я договорился о приёме для тебя на завтра, на 10 часов. Пожалуйста, сходи. Хочешь о чем-нибудь спросить? У тебя есть вопросы?
Когда Костя всё это говорил, у меня возникло ощущение, что время вокруг остановилось, а на голову мне надели пластиковый мешок. Стало хуже слышно и труднее дышать. Потому приходилось сильнее раздувать лёгкие, чтобы заглотить побольше воздуха. На лбу выступила испарина, хотя на улице было довольно прохладно в этот поздний час.
Я внимательно выслушал Бережного, а когда он замолчал, продышавшись, постарался улыбнуться и сказал:
– Это ужасно… – потом установил с Костей зрительный контакт, спросив: – Что ты чувствуешь сейчас? Я хочу знать, что ты чувствуешь, когда говоришь людям подобное? Я не понимаю, что чувствую сам, но твои чувства, твоё настроение... Я хочу знать.
Костя помолчал, обдумывая ответ, и сказал:
– Ничего не чувствую. Каждый раз, когда приходится сообщать о подобном, я ничего не чувствую. Мне было трудно рассказать это тебе. Впредь, у меня будет больше сочувствия к этим людям.
– Ты... кто-нибудь это оценит, но не я, – мне стало жутко обидно, что такую страшную весть мой лучший друг высказал мне вот так, на улице. Не тет-а-тет, не как-нибудь осторожно, а взял и вывалил на голову, как мешок камней. Я развернулся и пошёл по улице, придавленный тяжёлым известием.
***
Надя
После работы, вернувшись домой, я поставила машину на подземный паркинг. Вышла, взяла сумки, нажала кнопку на брелке сигнализации. Автомобиль издал привычный звук, сработала блокировка дверей, и вокруг воцарилась гробовая тишина. В этом месте, под землёй, всегда так, если нет людей, а чаще всего в этом месте так всегда. Это ведь не гаражный кооператив, где порой мужчины собираются, чтобы посидеть и поболтать за бутылочкой пенного. Тут всё просто: приехали, выгрузились и ушли, оставив технику стоять в тепле и сухости.
Я направилась к лифту, но вдруг услышала позади шорох. По спине побежали мурашки. Остановилась и медленно обернулась. Вдалеке были только стройные ряды машин, и они не издавали ни единого звука. «Наверное, послышалось просто», – подумала я и продолжила путь, но через пять шагов снова была вынуждена замереть и начать прислушиваться.
Позади определённо кто-то был, и он явно не хотел, чтобы его заметили. Стало страшно. Вдруг это маньяк? Я развернулась и быстрым шагом пошла к лифту, но когда до него оставалось метров пять, вдруг погрузилась в темноту: кто-то сзади набросил на голову какую-то вещь. Я закричала, меня обхватили сзади сильные руки, но спустя секунду стало светло, и передо мной оказалось лицо Андрея. Он широко улыбался, глядя на меня.
– Ты так напугал меня! – проворчала, но без злобы, поскольку он такой милый, даже когда ведёт себя… странно.
– Мы не виделись всего ничего, а ты стала ещё прекрасней, – сделал мне муж комплимент. Набросил мне на плечи своё пальто, забрал сумку с продуктами. – Идём.
– Тебе надо было поспать, почему ты вышел? – спросила я, когда ехали в лифте.
– Не хотел, чтобы ты шла одна так поздно ночью.
– Ты поел?
– Нет ещё.
Мы зашли домой, я переоделась и сразу принялась за готовку, помня о том, что хорошая жена прежде накормит мужа после командировки, а только потом… всё остальное.
Вскоре Андрей вышел из душа. Подошёл ко мне, вытирая мокрую голову полотенцем, спросил:
– Чем занимаешься? – и, заметив, что готовлю, добавил. – Уже поздно, Надюша, можно просто перекусить. Ты не устала?
– Я всегда работаю по ночам. Ты мало спал прошлой ночью, устал за целый день.
***
Елисей
По дороге домой я купил ещё выпить. Не хотелось завершать этот вечер в тоске. Потому, глядя какой-то фильм, опорожнил бутылку светлого, и когда рассудок накрыло тёплой волной, вдруг представил, что прямо сейчас в гостиную войдёт Надюша и скажет:
– Когда я пью, мне нравится закусывать чипсами. Тогда я не напьюсь, – и улыбнётся мне приветливо. Потом сядет рядом, погладит меня по щеке и добавит. – Когда выпиваешь, у тебя поднимается настроение.
Она будет сидеть рядом, и мы станем говорить о чём угодно, радуясь близости друг друга. Наверное, моя главная беда не в том даже, что Костя сообщил новость об опухоли. А в том, что вот уже девять лет не проходит и дня, чтобы я не думал о Наде. Много раз пытался заставить себя прекратить. Ничего не получается, она следует за мной, словно призрак. Нет, я не вижу и не слышу её, но думаю о ней очень часто. Вот как теперь, например.
Ну за что мне такое наказание?
А теперь ещё и смертельная болезнь…
Утром, когда мы собрались на кухне, – эту ночь провёл в гостиной, – я молча слушал, как Алина, пока готовит завтрак, разговаривает по телефону с нашей домработницей.
– Я сегодня не смогу поиграть в гольф. У меня есть немного свободного времени после четырёх часов. Хорошо. Ты можешь принять решение самостоятельно. Хорошо. Алло? Да, я звонила тебе. Я составила список необходимых покупок в бакалее. Он на дверце холодильника. И возьми, пожалуйста, консервированную рыбу. Хорошо.
Потом жена закончила разговор. Села напротив, протянула мне бокал с газированной водой. Посмотрела мне в лицо и спросила:
– Как ты мог устать так рано утром? Тебе надо сходить, поиграть немного в гольф. Это будет хорошей тренировкой для твоего бедра. Хорошо, что поле для гольфа прямо около нашей галереи.
– Мне это не интересно, – ответил я.
– Никто не играет в гольф из-за интереса. Играют ради контактов.
– Тебе не надо ни с кем встретиться? – спросил её, намекая, что хочу побыть дома один.
– Иногда тебе тоже надо выходить, – сказала Алина. – Пожалуйста, приходи, когда будет время.
Я стал пить солоноватую воду, вспоминая прошлую ночь. Был один очень неприятный момент. Когда поднимался из подземного перехода возле станции метро, едва не упал: так сильно скрутил приступ неожиданной острой боли. «Вот и первый звоночек», – подумалось тогда, а теперь утром болит бедро. Отчего оно? Видимо, когда вчера пытался не упасть, ударился об поручень.
***
Костя
Я знаю, что Елисей после нашего разговора сильно обиделся. Но что поделать? Таковы врачи. Если мы станем растрачивать эмоции, испытывая их, чтобы сочувствовать каждому пациенту, то так и с ума сойти недолго. Об этом я говорил некоторое время с доктором Печерской – встретились случайно на конференции, которая проходила в нашей клинике. Она заговорила о том, что недавно у них в отделении скончался мальчик – неудачно упал во время экскурсии, головой вниз. Спасти его не удалось, и родителям пришлось принять трудное решение – отключить ребёнка от аппарата ИВЛ.
– Он угас за минуты, – печально сказала Эллина Родионовна.
– Как вы с этим справляетесь? – спросил я, и она тогда рассказала, что главное – не пытаться отпихиваться от возникающих чувств, отрицать их. Это сделает только хуже. Надо принимать их, но пытаться ограничивать силой разума. То есть понимать: чем глубже ты проникаешься чужой болью и бедой, тем меньше сможешь сделать для других.
– Вот что важно, – подчеркнула доктор Печерская.
В тот момент, когда я рассказывал всё Елисею, тоже думал об этом. Казался быть… отстранённым, что ли. И ошибся. Он же всё-таки мне близкий друг. Для него стоило сделать исключение.
