Все, что человек хочет, непременно сбудется. А если не сбудется, то и желания не было, а если сбудется не то - разочарование только кажущееся: сбылось именно то.
А.Блок
В городе Сочи, как всем известно, темные ночи. А в разгар купального сезона на город опус кается не просто жара – нестерпимый зной! Вот и на центральном пляже, где запахи выброшенных на берег водорослей тонут в клубах терпкого шашлычного дыма, а прокопчённые тушки курортников спрессованы на песке, как шпроты в жестяной банке, – не продохнуть.
Одни только пляжные фотографы свежи, бодры, глядят наполеонами и, гордо переступая поверженные тела, хорошо развитым боковым зрением отслеживают жертву. И жертва обязательно появляется: с обгоревшим до красноты носом, круглым брюшком, нависающим над плавками, и кучей ушастых отпрысков, дружно вопящих "Чи-и-з!" под пластмассовой пальмой.
Но что у неё за настроение в отпуске, на пляже, где все окутано праздным дурманом и пышет ленивым жаром? Тем более что во-о-он там, вдалеке, у самой кромки воды, движется долгожданная и весьма приметная процессия. Ирина Петровна даже приставила ладошку ко лбу, но быстро отдернула – не дай бог, заметят.
Первым, нагруженный этюдником и пластиковой сумкой с изображением грудастой девицы в купальнике, двигался прекрасный Принц. Рядом с ним Золушка в дохрустальный период: джинсовые шорты в гармошку, растянутая майка и немытая грива, прикрытая бейсболкой.
Завершал шествие приземистый лысый толстячок с обликом советского завмага. Он никаким боком не вписывался в богемную компанию, и прозвище – Паж – получил исключительно благодаря великодушию Ирины Петровны.
– Когда же я решусь подойти к нему? – прошептала она скорее себе, чем соседке по пляжу. – А портреты у этого юноши получаются приятные – синей пастелью, с растушевкой, – добавила она уже громко, чтобы слышала и дивилась такой эрудиции новая приятельница.
Куда деваться от моды? "Хороший понт дороже денег", – как любит повторять дочь Светлана.
Ирина Петровна вспомнила, как давным-давно, в начале славных дел Горбачева, она позировала на Арбате уличному художнику. Два часа, не меньше, бедный передвижник усердно пыхтел, добиваясь хоть какого-нибудь сходства. И никому, – ни ей, ни дочери, ни мужу, эти часы в весенней, полной надежд Москве, не показались скучными.
В воздухе разливались густые и сладкие трели саксофона, мелькали павловопасадские шали, стучали лакированные деревянные ложки, а веселые парни в краснозвездных буденновках складывали на прилавке пирамиду из матрёшек с мордашками первого президента.
– Свет, ты не находишь, что мама здесь похожа на секретаря райкома? – залился смехом муж, получив на руки кусок ватмана, с которого смотрело на мир угрюмое чудовище со сведенными на переносице густыми бровями.
– Возьми, возьми, не обижайся! – сунул он раздосадованному живописцу купюру, и чувствовалось, что ему нисколько не жалко выкинуть на ветер лишнюю сотню тогда еще очень дорогих денег.
Потом эпоха надежд прошла, портрет завалился за шкаф, ласковая, похожая на тёплого котенка, дочь превратилась в рослую девицу, отгороженную от мира наушниками плеера и сотового телефона, муж от страха перед непонятной жизнью взялся экономить каждую копейку, стал мелочным и суетливым.
Ирина Петровна тоже изменилась, и окружающие эти перемены заметили.
– Ирочка, прекрасно выглядишь! Короткая стрижка тебя молодит. Но взгляд уж больно печальный… Больше жара, больше секса! – подбадривал её коллега, который ухаживал за ней давно, слыл в народе любовником, а был просто-напросто приятелем. Недавно ему, наконец, нашлось подходящее название: бой-френд. Каждый вкладывал в это чудесное по своей универсальности слово собственный смысл, кто-то даже нагружал его по-русски тяжеловесным "любовь до гроба".
Но Ирина Петровна, как всякая умная и прогрессивно мыслящая женщина, понимала его буквально: мальчик-друг, рекомендуется использовать в качестве сопровождения, источника светских новостей и легкого чёса острым язычком.
Так вот, бойфренду, как и другим ровесникам, которые по мере увеличения седых волос всё громче и чаще говорили о сексе, она отвечала машинально, не задумываясь:
– Если жизнь излишне деловая, функция слабеет половая!
Фраза, несмотря на избитость и чужое авторство, производила неизменный фурор: мужчины корчились от смеха. Глядя на них, Ирина Петровна вспоминала пошлый анекдот про старого мужа, который приступы астмы принимал за оргазм, и цинично прикидывала, с кем из этих смешливых она смогла бы закрутить роман.
Ей было сорок два, им плюс-минус столько же. Но Ирина Петровна знала, что в этом возрасте ровесники перестают быть парой. Хуже: если они не закадычные друзья, одноклассники-ру, а малознакомые и просто незнакомые люди, то смотрят друг на друга с высокомерным подозрением. "Фу… вампир, – иногда ёжилась Ирина под холодным взглядом седовласого незнакомца, похожего на Олега Янковского голубой бездной холодных глаз.
- Уж он-то со мной энергией не поделится. Побежит к молоденькой, найдет аккумулятор помощнее.
Что оставалось ровесницам Ирины Петровны? Те из них, кто не растолстел на домашних пирогах и до фанатизма не увлекся внуками, надевали короткие белые курточки с меховыми капюшонами и требовали, чтобы коллеги звали их "Леночками" или "Натулечками”. Выглядело это смешно, молодые ребята забавлялись, вспоминая своих мам, зато "девчушки" порхали по улицам, как воздушные шарики в день Первомая. “Неправда, что мужчина интересен с будущим, а женщина с прошлым, – думала, глядя на подруг, Ирина Петровна. – Прошлое никому, кроме археологов, не интересно. Особенно если оно отпечаталось на лице в виде морщин, а на бёдрах и животе в виде целлюлита".
Но тут, в Сочи, с ней, такой прагматичной, такой рациональной, что-то произошло...
Понравилось? У вас есть возможность поддержать автора! Подписывайтесь, ставьте лайки и комментируйте. Делитесь своими историями!
