– Люська, яичницу! – Колька стукнул кулаком по столу так сильно, что подпрыгнул стоящий тут же ковш с холодной водой.
Его полузакрытые глаза с трудом подняли нависшие веки и посмотрели по сторонам, пытаясь увидеть Люську, свою законную жену, с которой он прожил двадцать лет. Но рядом никого не было, и он опять начал громко и настойчиво стучать по столешнице.
Еще ни разу за эти годы не было так, чтобы Люська сразу же не прибежала по его зову. Она была тихой и послушной, не смеющей сказать слова против.
Если бы кто-нибудь спросил Кольку, любит он свою жену или нет, он пожал бы плечами, скривив рот в полуусмешке. Он и сам не знал, какие чувства испытывал к ней. И женился-то на ней только потому, что Люся забеременела от него, когда он силой взял ее темной ночью в подсобке коровника, где она работала дояркой.
Девкой она была видной: длинноногой и стройной, с тонкой талией и грудями, которые выпирали под платьем словно две спелые дыни. Если бы не оспины на лице, оставшиеся после ветрянки, которой она переболела в детстве, то ее можно было бы назвать даже красивой. Зеленые глаза, словно изумруды переливались и манили. Сочные губы хотелось целовать и наслаждаться их сладостью.
Колька заглядывался на нее, когда видел, как она идет легкой походкой между двух рядов с буренками. Иногда полы ее халата распахивались, оголяя острые коленки, которые призывно манили. Ему хотелось обнять и прижаться к ним лицом. Коля представлял, как он это делает, и его душу переполняло нахлынувшее волнение, а в штанах начинало шевелится мужское достоинство.
Но Люся была недоступна, ему казалось, что кроме коров, ее никто не интересует. Она горделиво смотрела на него, когда он пытался ухаживать за ней. Временами ему казалось, что Люська издевается над ним, отвечая отказом на приглашение сходить в их сельский дом культуры на дискотеку. Его злило высокомерие и равнодушие девушки. Хотелось сделать что-нибудь такое, чтобы она сама бросилась в его объятия.
Как-то, выпив для храбрости, он пришел на ферму, зная, что Люська сейчас на вечерней дойке.
Колька знал на ферме каждый уголок, потому что несколько лет проработал здесь скотником. И вот в тот вечер ему хотелось прийти и сказать Люське все, что он о ней думает. В душе была злость и обида, которые появлялись всегда, когда в рот попадало спиртное.
И в тот момент становилось очень жалко себя:
“С..а, чего ей не хватает,– он подошел к зеркалу и оглядел себя со всех сторон. Оттуда смотрел очень даже симпатичный парень: русый волнистый чуб, зеленые глаза с легким прищуром, упрямо сжатые губы.
– А что, я ничего, – довольный собой, он поправил рукой волосы и пошел допивать прозрачную жидкость на дне стакана. Колька влил в открытое горло водку, закусив все это половинкой огурца, который одиноко лежал на тарелке, дожидаясь своего часа.
На ферму он шел слегка покачиваясь, а в голове всю дорогу крутились мысли одна страшнее другой. Ему хотелось унизить Люську или тупо оттаскать за волосы, чтобы знала свое место и не думала о нем, что он безвольный и бесхарактерный, как часто называли его друзья.
Но едва он вошел в дверь, как увидел девушку. которая уже заходила в подсобное помещение. Он постоял пару минут, соображая,как лучше поступить, пойти следом или встретить ее, когда она выйдет оттуда. Но внутри все кипело и хотелось , как можно быстрее увидеть Люську и исполнить задуманное. Он подошел к дверям и толкнул ее.
Девушка взвизгнула и прикрыла свое тело халатом, который собиралась одеть.
–Чего уставился? Выйди!–она попятилась к шкафчику, в который только что повесила свое платье.
Но парень не для того сюда пришел, чтобы так просто покинуть комнату, в которой находилась его обидчица, да еще в таком виде. Он молча двинулся в ее сторону и, схватив за плечи, притянул к себе. Люська что-то кричала, пытаясь оторвать его от себя, но Колька был словно зверь, который поймал свою добычу и не собирался ее отпускать.
Он не чувствовал боли от кулаков, которыми она пыталась отбиться, ни укусов ее острых зубов, которые впились в его плечо.
Что было потом, он помнил смутно. Его звериное нутро рвалось наружу, словно тысяча шакалов, которых уже нельзя было остановить. Очнулся он оттого, что рядом выла Люся. Ее громкий плач привел его в чувство, и Колька вдруг понял, что совершил что-то страшное и непоправимое. Он вскочил и начал в спешке собирать вещи девушки:
– На, одевайся,хватит выть! Что случилось, то случилось, нечего было строить из себя недотрогу!
Девушка трясущимися руками стала натягивать на себя нижнее белье. Колька смотрел на ее заплаканное лицо, торчащие во все стороны волосы, а внутри была пустота. Он вдруг понял, что не испытывает к этой красотке никаких чувств. У него не было жалости к ней, но в душе вдруг шевельнулся страх, что если она расскажет родителям о том, что он изнасиловал ее, то ему несдобровать. Он слишком хорошо знал ее отца Ивана Петровича, который славился горячим нравом. В порыве гнева он мог разгромить и разрушить все, что попадалось ему под руки. Поэтому местные старались не связываться с ним. Только от одной этой мысли Колька протрезвел.
Он подошел к Люсе, которая все так же рыдая, пыталась застегнуть пуговицы на халате.
– Ты это, того, не вздумай кому – нибудь рассказать об этом, а то прославишься на всю деревню.
Девушка подняла глаза и прожгла его насквозь: столько злобы и ненависти было в ее взгляде, что парню стало страшно.
–Ты хоть скажи что-нибудь, чего молчишь? – он попытался обнять ее, но Люся оттолкнула его от себя:
– Не прикасайся ко мне!– ее губы затряслись.–Не-на-ви-жу!
–Ну как хочешь, а я пошел,–он развернулся и вышел из комнаты.
Нет, Люся никому не рассказала об этом, даже своей близкой подруге Жене. Она, как прежде приходила на ферму, исполняла свою работу, но делала все это на автомате. Не было слышно ее смеха, когда она разговаривала с доярками. Девушка вся осунулась, побледнела, словно страшная болезнь поселилась у нее внутри.
Николай, как и прежде, шел на ферму, здоровался с ней, пытался заговорить, но она молчала, пытаясь проскочить мимо, словно не замечая.
В тот день, когда она объявила ему о своей беременности, он не почувствовал ничего, кроме разочарования и горечи. Ему не хотелось терять свою свободу. Но деваться было некуда, не хотелось прославиться на всю деревню насильником и поругателем девичьей чести. Да и страх попасть на скамью подсудимых за совершенное насилие, заставили парня пойти под венец.
– Как мы с тобой жить-то будем?– вопрошала Люся, не смея поднять глаза.– Навряд ли я смогу когда-нибудь простить тебя. Да и не любим мы друг друга.
– Ну поезжай в город, сделай аборт, – Николай еще надеялся на то, что можно избежать свадьбы.
Но тут с девушкой произошло то, чего он никогда не ожидал от нее. Она как-то вся сжалась , стрельнула на него таким ненавидящим взглядом, что у Кольки внутри все сжалось.
– Никогда! Ты слышишь, никогда! Ребенок ни в чем не виноват. А с тобой мы как-нибудь приживемся. Наши бабушки замуж выходили без любви и ничего, жили как-то.Если б не родители…
– Ладно, я все понял. Ты прости меня, – Колька положил руку ей на плечо.
Как ни странно, но Люся не убрала ее.
Через семь месяцев она родила мальчика, который прожил всего несколько дней. После этого она ушла в себя, а Колька стал пить все чаще.
Его жизнь была похожа на болото, которое засасывало его все сильнее. Ему иногда казалось, что оно скоро поглотит его и не останется от него ничего, но продолжал заливать свое горе.
“А какое у меня горе?”– задавал он иногда себе вопрос, но ответить не мог.
ПРОДОЛЖЕНИЕ СЛЕДУЕТ.
